Удивительно, но грибница, с которой я вел столь задушевные беседы, погибла в самый обыкновенный день. Не хуже и не лучше других.
И еще, поскольку я, уважаемые и высокочтимые служители Ывзирьной канцелярии, пишу об этом в примечании номер одиннадцать, а не в привычном моем календаре Игуаны, - сразу хочу отметить, что не ведаю точно, в каком месяце и какого именно числа погибла грибница. Но думаю, это ничего… Ничего страшного. Думаю, в рамках этого примечания это не столь важно.
Сейчас не о том.
В то утро я, как обычно… верней, опять не то. Снова... В то утро я не занимался тем, чем обыкновенно занимаюсь, - старуха, которая руководила оранжереей, направила меня на самую грязную работу. А именно – подметать, убирать с пола опавшие сухие листья и отвалившиеся стебли грибниц.
Я вовсе не хочу сказать, что брезглив и пугаюсь подобного рода труда, просто мне всегда казалось, что с таким делом справиться и уборщик… Штука в том, что здесь, в грибной оранжерее, не было ни дворника, ни уборщика, ни распорядителя снов (работа хотя и не столь грязная и тяжкая, но всё же, безусловно, требующая толковости и осмотрительности). Великому Ывзирю неплохо бы обратить на это должное внимание. Особо пристальное, так бы я сказал…
В результате, из-за катастрофической нехватки работников (а дополнительные работники здесь, в оранжерее, явно необходимы, если мне позволено будет об этом заявить, разумеется…) старуха кидала тех, кто имелся в ее распоряжении, как на амбразуру, в разные и зачастую непредсказуемые дела. Что до меня, то я бы предпочёл заниматься поливом или подкармливанием растений.
Или уж, как самый запасной и лучший вариант – с удовольствием стал бы протирать оконные стекла от водной испарины, поскольку некоторым видам грибниц – а уж это мне вдолбили в подсознание накрепко, - влага может быть очень вредна.
Во время протирания окон от влажных подтёков я мог спокойно воображать себе свою (нашу с грибницей) синюю карту города Игуаны. И всего, что мне было видно вокруг него.
Но старуха-руководительница быстро поняла, какой я мечтатель, и проронив справедливое замечание: «Фосфорная соль сама собой не сделается», отправляла меня обычно на дела, которые требовали большей сосредоточенности.
И в тот самый день, когда погибла моя грибница, она велела мне подмести всю палую листву в восточном отделе.
Нечего делать – выпил утренний чай, взял совок и веник, истертый бессчетным числом игуаньих лап и когтей, отправился подметать.
То место, где было особенно много листьев и мусора, выходило на дорогу к игуаньей заставе. Далеко-далеко – но всё же было видно реку Соль. Однако, глядя в окно грибной оранжереи, я отметил, что сильное мое желание вернуться домой и возобновить ведение календаря почти истаяло как таковое. Календарь подождет, повторял я про себя, сметая смятые сухие листья и ручки от болеющих или просто сохнущих грибниц в одинаковые кучи.
Эти кучки были похожи на пирамидки. И едва уловимо светились. Я подумал, что из них вполне можно изготавливать фосфорную соль… Ведь среди игуан так много отличных химиков. Впрочем, как видно, способ приготовления фосфорной соли непосредственно из светящихся грибов, из их разговорчивых шляпок и одухотворенной мякоти, был опробованным и давним.
Так что этот мусор просто выбрасывали. Кстати, за все время работы в грибной оранжерее я ни разу не видел, как собственно, делается пресловутая фосфорная соль. Однажды от скуки я не вытерпел и спросил об этом Аишу.
Она лишь улыбнулась и ответила, что ей известно об этом не больше меня. Изготовление фосфорной соли – крайне сложный и весьма экзистенциальный процесс. Разве я об этом не знал?
«Соль делают на фосфорных фабриках, тех самых, что похожи на маленькие мышиные домики – с нарядными крылечками и спиральными внешними лестницами. Надеюсь, видел такие? Их много стоит на левом берегу реки Соль, возле здания Оперы Сфумато. А здесь, в оранжерее, мы лишь выращиваем грибы. А после отправляем их на фабрики», - сказала Аиша.
Грибные внутренние процессы протекают медленно. Пока находился в оранжерее, я сам слегка уподобился грибнице. «Первые путешественники, древние путешественники принесли грибницы сюда, в город Игуаны. Они принесли их из Глыбовидных пещер, они забрали их с родины, они… рисковали жизнью, потому что там, в этих темных, затхлых, хоть и красивых местах могли погибнуть в любую минуту – от ядовитых испарений.
Или, например, будучи съеденными улиткоедами. Они были очень отважными, и теперь, сотни лет спустя, мы можем использовать уникальную фосфорную соль», - так я думал, сметая сухие листья в кучки.
Даже в простой и грязной работе можно обрести смысл, думал я. Не всем же быть путешественниками и отважными героями… такими, как Туркиус. Или такими, как странники, открывающие новые земли. И в том числе Глыбовидные пещеры. Кому-то ведь нужно и собирать в кучи палую листву.
И всё же, хотелось быстрее закончить, чтобы оказаться снова рядом со своей грибницей. Слева от меня лыстовидная лыстянка, своей хрупкостью больше похожая на доисторического дельфина, шероховато сбрасывала старые стебли, початки с семенами и тонкие грибные пластинки, которые, как я понимал, были уже совсем непригодны для приготовления фосфорной соли.
Не собранные вовремя – явный недосмотр Аши и прочих сотрудниц оранжереи – они покрылись тонкими пупырышками плесени и выглядели жалко… Куда можно использовать такие грибные пластинки? Да никуда. Только выбросить.
Я собрал их в совок, прислушиваясь заодно к тому, что бормочет себе под нос, словно заклинание, лыстянка… Она, оказывается, тоже умела разговаривать. Я уже говорил – оказывается, многие из них были на это способны. Не уверен, мне только кажется, она произносила нечто вроде: «Древние люди верили в сверхъестественное. Так, у них на всякий случай недели у них находилось свое высшее существо, управляющее любым действием. Например, для понедельника это был некий синий Кришна со слоновьей головой, для вторника – Олуш, для среды – звездный танцор Сириус, а прочие дни недели делили друг с другом враждующие ангелы и демоны…»
Я подумал, что не слышал о таких верованиях от старика из птичьей клетки. Может быть, у меня еще будет возможность подробнее его об этом расспросить. Хотя, насколько я понял, цивилизация людей, к которым принадлежал старик из птичьей клетки и другие, те, что жили на воздушных островах, всё же чем-то отличается от той, что жили когда-то давно и очень далеко, вероятно, южнее города Имаго и даже еще южнее, потому как и Глыбовидные улитки и их пещеры (а ведь это весьма колоритные создания и местности, которых трудно обойти стороной и не заметить) ни разу не встречались мне в человеческой литературе…
Я закончил подметать, вынес и высыпал сухую листву в специальный сундучок, стоящий возле входа в оранжерею. И наконец-то подошел к своей грибнице. Выглядела она действительно плохо. Но не успел я подумать об этом, как она открыла единственный глаз, совсем новый – вероятно, он вырос за эту ночь. Зрелище было потрясающим, так что я даже стал слегка фиолетовым. Мурашки побежали по чешуе. Глаз вырос на плоском куске ее огрубевшей спинки и сейчас, широко распахнувшись, он смотрел на меня мудро и осмысленно.
- Не знал, что глаза грибницы могут быть так прекрасны, - сказал я ей вместо приветствия.
- Сегодня я покину тебя, - ответила она.
- Откуда ты знаешь, что именно сегодня?
- Просто знаю. Поверь.
- Именно сегодня?
- Да.
- Но как же моя карта? Наша с тобой воображаемая карта?
- Ты продолжишь… ты знаешь, что сможешь легко продолжить и без меня. И ты даже не представляешь, как просто у тебя это всё выйдет. Очень легко. Советую также взять с собой, когда отправишься в дорогу… советую взять с собой какой-нибудь не слишком тяжелый музыкальный инструмент. Скажи, ты ведь согласен с тем, что музыка, пусть даже самая простая, будет очень нужна в тех местах, где ветры буквально из пустоты создают себе новую дорогу?
Честно сказать, я не очень понимал, о чем говорила сейчас грибница… Кажется, она стала просто заговариваться. И мысли ее сбивались в кучки, похожие на те сухие кучки палой листвы, которыми я занимался с утра. Они выглядели очень хаотично и грустно. Я, в свою очередь, мог ощущать только панику из-за предстоящей её смерти.
Чтобы успокоиться, я пристально созерцал её глаз, всем сердцем стараясь передать свои чувства. В этом, впрочем, не было нужды, - она отлично всё понимала… об этом говорила ее душа, заключенная сейчас в зрачке. Грибы, совсем спелые, колыхались на грибницей, подрагивали, словно готовые к тому, чтобы их срезали со стеблей.
- Их срежут, - сказала она. – Не печалься. Вероятнее всего, это сделает Аши, так что я совсем не почувствую боли. Я отправлюсь в снежные земли предков. В снежные глыбовидные пещеры… Я вернусь на родину.
Я не мог ничего сказать, лишь смотрел, как вспыхивают тусклые фейерверочные искры на радужке глаза. При этом его цвет становился всё более бледным, а роговица почти утратила блеск… Неужели ее гибель случится прямо у меня на глазах.
Она, как обычно, прочитала мои мысли:
- Нет, не сейчас. Не сейчас, немного позже, когда ты уйдешь. У тебя нет причин для сильной печали… Ты сможешь придумывать карту и без меня. Поверь, есть на ней есть такие места, города и области, о которых сейчас ты не имеешь даже представления. Они для тебя, во всяком случае, пока – белые пятна… Города южнее глыбовидных пещер, огромные лабиринты восточнее города запрещенного искусства, - это есть, и в своё время ты увидишь… А на западе, за пределов Картонных углов – сколько всего находится там? Как знать… Я просто чувствую, что откуда-то исходит опасность, где-то всё разрушено, а что-то, напротив, может помочь игуанам.
- Но подожди, - сказал я, - неужели действительно ничего нельзя сделать? Я говорю о тебе – неужели тебе ничем не помочь?
- Грибы почти готовы, из них получится отличная фосфорная соль. Самого лучшего качества.
Я становился всё более фиолетовым и с трудом сдерживал слезы. Мне стоило огромного труда оставаться на месте, - хотелось просто развернуться и уйти.
- Не волнуйся, сейчас я покажу тебе свой подарок.
Ее новый глаз закрылся, ресницы чуть подрагивали.
И вдруг я увидел… Нет, не то. Скорее, различил каким-то своим магическим зрением, нежели увидел в яви, как она указывает мне на что-то.
Оно было спрятано в тени, внизу, под самыми нежными и хрупкими ее щупальцами и отростками, наполовину засохшими и уже почти неживыми. Я и прежде видел, как из условно неживой материи появляется что-то новое, но тут мне открылся процесс, воистину завораживающий.
Там, внизу, я увидел ребенка грибницы.
- Вот его и собираюсь тебе подарить, - сказала она. – Просто, чтобы тебе, в случае чего, не было так одиноко на твоем пути
Длинные серебристые волосы спускались на лицо этого маленького существа, - оно пульсировало, дышало, трепетало и казалось очень хрупким. Я подумал о том, что его и взять, и просто подержать в руках – страшно. И тем более, нелегко было представить, что его можно унести с собой. Забрать от грибницы. Он казался её неотъемлемой частью.
- Закончим, и тогда ты просто возьмешь его в руки.
Я смотрел на это существо. Меня одолевали какие-то сильные, неотчетливые сожаления и невнятные страхи.
- Он выглядит таким хрупким, - сказал я.
- Не смотри на внешнее, - возразила грибница. – Мало ли кто выглядит хрупко – да вот я, к примеру.
И то правда. Она сейчас выглядела как старая фарфоровая тарелка – ее грибные шляпки стоили целого сервиза: вот-вот разобьются.
- На деле же, как ты мог убедиться, грибницы далеко не хрупкие.
Я еще раз посмотрел на него. Глаз не было. Ла, впрочем, их и не должно было быть. Еще неизвестно, появляются ли глаза у всех грибниц. Ведь впервые я увидел такой вот глаз у своей грибницы… У других же глаз, ни одного, ни двух, совсем не наблюдалось.
Внезапно (даже не знаю, когда и как это произошло), но я увидел ребенка совсем другим. В нем переливалось несколько существ, перетекающих друг в друга, что происходило так естественно и явственно, что совсем меня не испугало, и я только смотрел, завороженный. А если и моя грибница так умела, только не показывала мне? Впрочем, спустя минуту исчезли напрочь все мысли, я только смотрел, всецело провалившись в созерцание.
Я видел на поверхности, вернее, вместо ребенка грибницы - падающий снег, весло лодки, плавник грибницы, лицо короля из птичьей клетки, рассказывающего мне о великом переселении народов, цветение садов, сброшенную скорлупу глыбовидной улитки, палитру левестрольна, его самого, убранство его норы, выцветшие полоски на шатре замороженного шапито, оказавшегося таким крошечным. Еще я видел лица игуан, искаженные страхом, и город, где люди в серых одеждах разбивали громадными молотками гигантскую статую какого-то древнего бога.
- Забирай, - сказала грибница.
И тогда, закрыв глаза, я взял себе это необычное существо. И положил себе в карман.
- Не беспокойся, он очень выносливый, - добавила грибница. – Только не клади его в очень холодные места. Конечно, наша родина – это темные глыбовидные пещеры, и уж мы-то приспособлены к холоду и темноте. Но всё равно… хочу тебе сказать, - береги его, он всё же еще очень маленький. Ну а теперь иди. Пора.
У меня по задним спинным плавникам побежали мурашки. Да, я видел, что она действительно хочет остаться одна. Возможно, у нее просто больше не было сил.
И я ушел. Унося ребенка грибницы в кармане.