В конце восьмидесятых годов небывалым, а по нынешним временам и просто фантастическим тиражом 150 000 экземпляров впервые в России вышла книга поэтессы Ирины Одоевцевой "На берегах Невы", написанная в 1967 году.
Всего Ирина Одоевцева написала три (точнее, две с половиной) книги воспоминаний: «На берегах Невы», «На берегах Сены» и «На берегах Леты» (незаконченная).
Конечно, как и все мемуары, книги Одоевцевой субъективны, иначе и быть не может, кроме того, человеческая память ведь не безгранична. Хотя сама Одоевцева в предисловии оговаривает, что память её прекрасно сохранила все события и разговоры тех лет, и передаёт она их вполне точно. Будем считать, что это так и есть. По крайней мере, с точки зрения автора. Но абсолютным плюсом стиля Одоевцевой является её самоирония. Нигде, ни в одной главе она не выпячивает себя, ставя на первые места людей, с которыми ей довелось дружить и общаться.
Первая книга воспоминаний – «На берегах Невы» - начинается не с детства автора, как множество мемуаров, а с 1918 года, когда начинающая поэтесса познакомилась с Николаем Гумилёвым. В то время ей было чуть за 20, она, полная амбиций и надежд, только начинала свой путь в литературу. Гумилёву же было уже за 30, и он вплотную подходил к своему безвременному концу.
Серебряный век русской поэзии, а вернее, его конец, предстаёт перед нами таким, каким видела его молодая поэтесса, ученица Гумилёва Ирина Одоевцева – романтическим, с изрядной примесью мистики, с затуманенными мозгами, не приспособленным к реальной жизни.
На дворе стояли трудные 1919-1920-е годы, но материальные проблемы и лишения обозначены в воспоминаниях Одоевцевой лишь пунктиром – для неё главным было совсем не это, а то, что она молода, талантлива, и с ней откровенничает сам Гумилёв!
«Гумилева я слишком хорошо знала, со всеми его человеческими слабостями. Он был слишком понятным и земным. Кое-что в нём мне не очень нравилось, и я даже позволяла себе критиковать его — конечно — не в его присутствии».
Словами Ирины Одоевцевой, так, как она запомнила, Николай Гумилёв рассказывает нам о своём детстве и юности, и перед нами предстаёт неуклюжий, неуверенный в себе, рефлексирующий подросток, в душе, однако, мнящий себя эстетом и почитающий Оскара Уайльда; Гумилёв нынешний – разошедшийся с Ахматовой, женатый на Анне Энгельгардт, - с нежностью в голосе рассказывает юной Одоевцевой о своих детях – Лёвушке и Леночке. Такого Гумилёва, пожалуй, в других источниках трудно увидеть.
Николай Гумилёв предстаёт перед нами человеком ранимым, но сумасбродным, даже в такое непростое время. Он как будто играет с огнём (равносильно игре со смертью). Неужели не понимал, насколько это опасно – в годовщину революции, к примеру, на многолюдной улице изображать англичанина? Понимал, наверное, но
«необходимо уметь преодолеть страх, а главное, не показывать вида, что боишься… И до чего приятно. Будто я в Африке на львов поохотился. Давно я так легко и приятно не чувствовал себя».
Да и не он один. Все они, последние представители Серебряного века, вели себя порой безрассудно.
«А завтра новый день. Безумный и веселый». Веселый, очень веселый. Все дни тогда были веселые. Это были дни зимы 20-21 года, и веселье их действительно было не лишено безумья. Холод, голод, аресты, расстрелы. А поэты веселились и смеялись в умирающем Петрополе».
Но Ирина Одоевцева вовсе не идеализирует Гумилёва. Она, сочувствуя Анне Энгельгардт, подчёркивает эгоизм поэта по отношению к жене и дочери. В самом деле, как можно было в голодные 20-е годы придумать отдать дочку в детский дом – так ему комфортнее было заниматься своим творчеством! (этих фактов я раньше не знала). Впрочем, это даже не столько эгоизм, сколько неприспособленность к жизни, к той жизни, которая началась после революции. Он искренне полагал, что дочке будет лучше жить в детском доме! А молоденькой Анне – в Бежецке, с его матерью, тёткой и детьми – Леночкой и Лёвушкой – в то время, как сам он жил своей привычной холостяцкой жизнью в Петербурге.
(«— И чего ей не достает? — недоумевает Гумилев. — Живет у моей матери вместе с нашей дочкой Леночкой, как у Христа за пазухой. Мой Левушка такой умный, забавный мальчик. И я каждый месяц езжу их навещать. Другая бы на ее вместе… А она все жалуется»)
Приметы времени всё же нет-нет, да и проскакивают в повествовании. И чаще всего это – голод.
«Я сижу в столовой Дома Литераторов за длинным столом над своей порцией пшенной каши.
Я стараюсь есть как можно медленнее, чтобы продлить удовольствие. Каша удивительно вкусна. Впрочем, все съедобное кажется мне удивительно вкусным. Жаль только, что его так мало. Конечно, я могу попросить еще порцию каши — мне в ней не откажут.
Но для этого пришлось бы сознаться, что я голодна. Нет, ни за что.
Во мне, как в очень многих теперь неожиданно проснулась «гордость бедности» — правда, «позолоченной бедности». Ведь мы все еще прекрасно одеты и живем в больших, барских квартирах. Но, Боже, как мы голодаем и мерзнем в них».
Очень метко описаны и другие значимые персонажи литературной жизни тех лет, в частности, Андрей Белый, Михаил Кузмин, Георгий Иванов, Осип Мандельштам, Анна Ахматова, Александр Блок, причём каждый из них описан так живо и зримо, что представляешь их себе воочию.
Конечно, одним из самых животрепещущих вопросов остаётся вопрос причин и обстоятельств гибели Гумилёва. Ирина Одоевцева даёт на этот вопрос абсолютно однозначный ответ
(«На вопрос: был ли Гумилев в заговоре или он стал жертвой ни на чем не основанного доноса, отвечаю уверенно: Гумилев бесспорно участвовал в заговоре»)
и приводит вполне убедительные свидетельства.
Касаемо композиции книги, можно отметить определённое нарушение хронологии в конце, как будто автор, закончив своё повествование, вдруг вспомнила ещё несколько интересных эпизодов, но поленилась включить их в основной текст и так и оставила в конце. Они и выглядят вставными дополнениями.
Заканчивается книга отъездом Ирины Одоевцевой с мужем Георгием Ивановым за границу.
И немного из Википедии об авторе. Ири́на Влади́мировна Одо́евцева (псевдоним, настоящее имя - Ираида Густавовна Гейнике (1895, Рига — 1990, Ленинград) — русская поэтесса и прозаик. Родилась в Риге в семье адвоката Густава Гейнике.
Являлась участницей «Цеха поэтов». Была любимой ученицей Николая Гумилёва.
В 1921 году вышла замуж за поэта Георгия Иванова. В 1922 году эмигрировала. Большая часть её жизни прошла в Париже.
Через 20 лет после смерти Георгия Иванова Одоевцева вышла замуж за писателя Якова Горбова, с которым прожила четыре года, до его смерти в 1981 г.
В 1987 году Ирина Одоевцева вернулась в СССР, в Ленинград. Когда прошел первый ажиотаж восторгов после её возвращения, доживала фактически одна, окруженная несколькими почитателями. Скончалась 14 октября 1990 года. Похоронена на Волковском кладбище.
Этот материал был ранее размещён мною здесь: https://my.mail.ru/community/manuscripts/58C483A16863ADA3.html