Этюд № 16 (из 89)
– Ну, что ж, отец Александр, кушайте и слушайте новости. – Маковей вытер губы бумажной салфеткой и потянулся за графином с морсом. – Так на чём мы остановились, Александр Андреевич?
– Да-да, господа, если позволят уважаемые коллеги, я продолжу свою мысль! – профессор отодвинул от себя недоеденную гречку и посмотрел на собравшихся.
Иосиф Борисович в знак согласия медленно наклонил голову.
Мария Александровна быстро закивала и перестала жевать, а её муж нечленораздельно произнес, пытаясь не выронить изо рта кашу:
– Конефно, конефно, мы флуфаем, пгофеффор!
– Так вот, Владимир Михайлович! – Маслов пристально посмотрел Маковею в глаза и вздохнул, собираясь с мыслями.
Маковей уже смирился с тем, что объектом для ликвидации безграмотности академики избрали именно его, как самого слабоумного из присутствующих: что делать, если общество твёрдо уверено в том, что военный должен быть тупым и упёртым. Главное, что командиром без вопросов признают, и разлад по этому поводу не вносят. Поэтому он послушно кивнул, выражая напряжённое внимание.
– Гипотезу о телепортации по уже приведённым причинам, а также по ряду других обстоятельств, мы вынуждены отложить в сторону. Не подходит нам и идея гигантского пространственного сдвига, не связанного со временем. Для её легитимности нам понадобились бы другие аргументы, которые сейчас, в данной нам реальности, не присутствуют. Но вы правы, полковник, в том, что путешествия во времени туда и обратно ни сейчас, ни когда-либо в будущем не станут обыденной реальностью, ибо, как нельзя войти в одну реку дважды, так нельзя во второй раз прожить один и тот же отрезок времени!..
Не думаю, что сейчас принесут пользу мой экскурс в теорию относительности или лекция об искривлении пространства и времени, да, честно говоря, это и не совсем мой профиль. Но вы, полагаю, все слышали выражение «петля времени» или «временная петля»?
Кидман снова медленно утвердительно склонил голову и отхлебнул из стакана морс. Остальные одновременно закивали головами и пожали плечами, что должно было означать их недостаточно глубокую посвящённость в этот вопрос.
– Эту тему можно встретить в популярной литературе и некоторых учебниках, – продолжал Маслов, следя за тем, как усваивается слушателями его терминология. – Для наглядности давайте представим себе ту же реку, плот и нас на этом плоту. Скажем, мы сошли на берег в том месте, где река начинает поворот и, образуя петлю, течёт в обратную сторону, возвращаясь назад недалеко от того места, где мы сошли на берег. Отпустив плот по течению, мы перейдем узкий перешеек и, немного подождав, вновь увидим свой плот и забытую на нём собачку. Так вот, время для собачки, пока она достигала той же точки в пространстве, где стоим мы, обогнув весь полуостров, тянулось медленно; мы же, сократив расстояние, сократили и время, необходимое для того, чтобы попасть в нужную точку. Это всё не требует пояснений? – профессор обвёл взглядом затихшую аудиторию и удовлетворённо кивнул.
– Теперь давайте позволим себе аналогию и представим, что река – это время, которое течёт непрерывно и необратимо в одном направлении. Если мы находимся во власти речной стихии, то обогнать или затормозить реку мы не в состоянии, как и время, во власти которого мы все существуем, так?.. Бесспорно – так! Но мы с вами, вырвавшись из речного плена, всё же обогнали реку-время и достигли желаемой цели раньше, чем та река, из которой мы вышли. То есть, мы определенным образом разорвали время и обогнали его!
Профессор достал свой необъятный платок, вытер им рот, подёргал губами в разные стороны, разминая, положил платок в карман, не складывая, и продолжил:
– Но здесь есть одно маленькое «но»! Дело в том, что будущее может существовать лишь относительно к прошлому, которое уже было, состоялось и теперь служит базой, точкой отсчёта для будущего! Таким образом, попасть в будущее, минуя все предшествующие стадии времени, которые ещё просто не состоялись, невозможно! В этом смысле наша река – пример хоть и наглядный, но не корректный. Однако теперь давайте рассмотрим, опять же, на примере нашей реки, другой, противоположный вариант, когда мы и плот движемся в обратную сторону, то есть – навстречу времени. Теперь уже для того, чтобы мы увидели на реке плот, оставленный нами внизу по течению, то есть – в настоящем, в том же месте, где мы его оставили в первый раз, должен сыграть свою роль некий внешний фактор: пронесётся ли над плотом сильный порыв ветра, ураган ли, который повернёт вспять если не всю реку, то хотя бы её часть, верхний слой воды, с помощью которого наш плот вновь окажется там же, где был, вместе с нами… вы следите за моей мыслью, друзья мои? – спросил всех профессор Маслов, всё так же глядя на полковника.
– Пока – да! – уверенно кивнул Маковей.
– Ну, так вот, – возвысил голос профессор, – пока ещё не сформулирована теорема о влиянии космических пространств на время в полном объёме явления, но мы вполне можем допустить в нашем случае, что в масштабе нашей Галактики под воздействием полей определённым образом выстроившихся звёздных систем и, в частности, планет нашей солнечной системы, эта самая «временная петля» своим краешком, микроскопически малой частью коснулась Земли. Тем самым порывом ветра, ураганом, качнувшим петлю, послужило некое поле, на мгновение, в космических масштабах, конечно, образовавшееся в результате перестройки планет, а недостающее звено для конкретного воздействия на этот конкретный маленький участок земной поверхности – ваши американские спутники со своим излучением, уважаемый вы мой полковник!.. Не думаю, что сами американцы просчитывали именно такой эффект, но там, в будущем, а именно – восьмого февраля сего года, которое пока неизвестно когда наступит, они очень будут удивляться тому, куда пропали их аппараты и кусок России под ними! Ведь от нас не останется никаких следов, даже ауры, фантомов! Нас – ещё не было!
– Так, приехали! Если я вас правильно понял, профессор, мы сейчас находимся в прошлом, неизвестно, в каком; может, сейчас из леса мамонты начнут сбегаться, а над нами летают американские спутники? – глядя в стол, спросил Маковей.
– Вы правильно поняли только отчасти, полковник. Спутники действительно здесь, с нами – без них ничего бы не произошло, и планеты выстроены точно также. А находимся мы не в прошлом, а – в настоящем! Для всего, нас окружающего, в том числе – и для нашего голубого шарика, будущего ещё не было, значит, не было его и для нас! Мы лишь знаем, каким оно будет… м-м-м… может быть – и только… Ну, а насчёт мамонтов, Владимир Михайлович, это вы, мягко выражаясь, сгущаете краски.
– Судите сами, – пригубив морса, продолжал Маслов, – в момент, когда Земля оказалась под воздействием временнОй петли, мы, как это уже установлено, остались в той же точке на Земле, что и были, а стало быть, и сама Земля находится там же, в том же месте солнечной системы, что и тогда. Конечно же, мы все с вами понимаем, что, когда речь идёт о таких величинах, невозможно даже допустить, что планета несётся по своей орбите, так сказать, колея в колею, как и много лет назад! Несмотря на строгие законы тяготения, ежегодный уход с орбиты небесного тела может составлять от нескольких до нескольких сотен и даже тысяч километров. Но в том-то и дело, что случилось именно это: через какое-то количество лет Земля вернулась в уже однажды пройденную колею! Наши сегодняшние исследования показали, что сдвиг почвы на поверхности едва определим, каких-то 30-40 сантиметров! Помните: дно канавки по всему периметру по отношению к её верхнему краю смещено именно на это расстояние? В случае, если разрыв во времени был бы более значителен, достигал 500 лет и более, уход с орбиты был бы более ощутим. И мы могли бы оказаться, скажем, на Северном полюсе или в Америке, а то и вовсе – не на Земле! Да и климат, как видим, почти не изменился: в лесу не растут хвощи или пальмы, а растут дубы и грабы – значит, ледниковый период давно закончился, и мамонты нас точно не затопчут. Вывод: в прошлое мы отброшены не более чем на два-три-четыре-пять столетий, а то и меньше. На Земле – февраль, а точнее, учитывая реформу восемнадцатого года – середина – конец января.
– Пожалуй, у меня всё, друзья мои! – профессор Маслов откинулся назад, вытащил из внутреннего кармана свой носовой плат и принялся медленно его разворачивать. – Не думаю, что смог бы изложить свои соображения более популярно, при этом сознаю, что логическую цепь размышлений пришлось упростить и даже слегка исказить. Готов выслушать предложения и замечания. В споре, как говорится…
– Теогия, как известно, Александг Андгеевич, подтвегждается пгактикой! Пока же мне нечего вам возгазить, я не вижу ключевых контгайгументов, хотя ваши умозаключения, не скгою, повейгают меня в уныние! – медленно и печально произнес профессор Кидман.
Маслов вдруг стукнул себя короткопалой ладонью по огромному лбу; глаза его сделались почти безумными; он выхватил салфетку из стакана, достал авторучку и принялся чертить на салфетке какие-то концентрические круги.
– Не может быть!.. А что, если… Неужели?.. – что-то невнятно бормотал он себе под нос.
Ещё спустя минуту профессор отбросил в сторону салфетку, вскочил и обвёл всех бешеными глазами:
– Господа! Товарищи! Друзья мои!.. Нет, этого не может быть!.. Я, кажется, сделал величайшее открытие! О, господи, но если это так, то это всё, понимаете, абсолютно всё меняет! Нет, нет, это надо обдумать!
Кидман замотал непонимающе головой, и вымолвил только:
– Коллега?..
– Не бойтесь, коллега, с ума я ещё не сошёл, хотя… Вы понимаете, если это возможно, а мы в этом, я уверен, скоро убедимся, если это стало возможным, то это возможно и не один, и не два, и не три раза!
– Ну? – Кидману не терпелось.
– А это значит, что Вселенная не расширятся, как это сейчас считают… э-э-э… будут считать… Так вот, она не расширяется и не зарождается внутри себя! Она возвращается к себе! Она повторяет себя! И таким образом, она не расширяется, а клонируется, размножается, повторяя саму себя, повторяя свои элементы на различных временных отрезках! И рождение звезды – это лишь повторение ею самой себя вследствие периодического захлёстывания временной петли, искривления пространства! Коллега, понимаете, это революция в науке!
Кидман слушал внимательно, но недоверчиво.
– Жаль, что Нобель ещё, скогее всего, не годился – чью же вам пгемию вгучить, коллега?
– Зря усмехаетесь, Иосиф Борисович! Над этим стоит поработать!
– А я – не верю! – пришёл в себя из глубокой задумчивости Маковей. – Повернуть время! Да что вы городите, уж простите меня, Александр Андреевич, теории всякие выдумываете? Это же всё равно, что засунуть мысль обратно в голову!.. Повернуть время!.. Ну, это ж надо!
– Не гогячитесь, полковник! – Кидман облокотился на стол, положил подбородок на ладонь и с жалостью посмотрел на Маковея, как на неразумное дитя. – Если вы считаете себя матегиалистом, то вспомните классика: что есть мысль? Мысль есть пгодукт высокоойганизованной матегии. Пгодукт! А вгемя? Газве вгемя не матегиально? Вгемя, батенька, не менее геально, чем сама геальность! А любая геальность теогетически не может изменяться окончательно, необгатимо. Стало быть, пегед нами только один вопгос: течение вгемени – это изменение геальной сути? Если изменение, то оно не может быть необгатимым! Для нас откгылась уникальнейшая возможность доказать это, и нам остается только пойти – и доказать… Или опговейгнуть!..
– Куда пойти? – опешил Маковей.
– Ну-у, не знаю… Пойти на улицу, найти какую-нибудь дегевню, гогод, село и спгосить у жителей: котогый сейчас год на двоге?
Владимир Михайлович Маковей считал себя очень терпеливым человеком, а умных людей очень уважал и больше любил их слушать, чем дискутировать с ними, но только до тех пор, пока они не начинали учить его жизни. Но ситуация была неординарная, и «строить» академиков было ещё рано.
– Пошли уже! – буркнул он и сел на место, обхватив голову руками и вцепившись побледневшими пальцами в свои коротко стриженые волосы.
– Я имею в виду не наше обследование газъезда, котогое, судя по всему, уже ничего не даст, а газведку на гогаздо большее гасстояние. Возможно – за водогаздел, котогый виден со дна этого котлована…
«Давай, давай, профессор, учи меня оценивать обстановку!», – подумал полковник, а вслух сказал, пытаясь не выдать своего раздражения:
– К заходу солнца должны вернуться четыре разведгруппы, посланные мною утром во все четыре стороны именно с этой задачей… Ну, то есть – установить контакт, обнаружить поселения… Предлагаю подождать их возвращения и тогда уж окончательно оценить ситуацию. – Маковей устало опустил плечи и потёр ладонью глаза.
Академики переглянулись и незаметно одобрительно друг другу кивнули.
Общее молчание не прерывалось никем: говорить пока было нечего. Решив, что делать, всё-таки, что-то надо, Маковей снова взял бразды правления в свои руки:
– Я бы рекомендовал всем… гм-гм… немного отдохнуть и… Я попрошу вас, Александр Андреевич, и вас, Иосиф Борисович, на случай, если эта версия окажется… окончательной, составить текст радиообращения к пассажирам; причём составить так, чтобы, с одной стороны, донести до них необходимый объем информации, а с другой – не вызвать паники и нервных срывов… Думаю, здесь нам как раз пригодятся филологические познания и пастырский опыт отца Александра. Как, батюшка?
– Готов, готов, Владимир Михайлович: сделаю всё, что в моих скромных силах! Только вы-то сами не переживайте так! Прошу вас, поверьте – и это, ниспосланное нам свыше испытание, имеет смысл, ибо все деяния Господни имеют смысл! – глаза всё это время молчавшего батюшки засверкали спокойным внутренним достоинством, а в голосе зазвучало сознание собственной значимости. Он осенил себя, как бы в подтверждение собственных слов, крестом и стал необычайно спокойным и важным. Из его речи исчезла едва заметная игривость; было видно, что он еле сдерживается, желая что-то сказать по обсуждаемой теме, но его никто не спрашивал, и только потому он молчал.
Ещё чуть-чуть, и батюшка выдал бы что-то, подобающее случаю, но тут его перебила Мария Александровна, прятавшаяся до этого, пока шла дискуссия, за мужа:
– Владимир Михайлович! А нам что делать?
– А вы одни едете?
– Нет, с нами ещё двое детей, они сейчас с бабушкой.
– Ну, вот и ступайте к детям!
-------------------------------------------