Больше всего люди боятся неизвестности, когда им кажется, что она угрожает опасностью. Именно поэтому многие боятся темноты: никто не знает, что таится в непроницаемой тьме. Реальной угрозы может и не быть, но воображение начинает рисовать самые страшные вещи. С первым проблеском света страхи рассеиваются, и порой нам самим непонятно, что же могло нас так пугать среди самой обычной обстановки.
Когда-то в журнале «Искатель» за 1964 год я прочитал рассказ американского писателя Ричарда Коннелла «Четвёртая степень». Убита девушка. По подозрению в убийстве арестован молодой человек, из которого капитан полиции самыми зверскими способами выбивает признательные показания. Молодой человек плохо переносит боль, но всё-таки держится, и признание не подписывает. В конце концов, арестовали какого-то беднягу, на которого и повесили это убийство, а молодого человека отпустили.
Обманным способом он заманивает капитана полиции на заброшенный маяк, где закрывает его в одном из помещений и требует, чтобы капитан написал признание в убийстве девушки, иначе к нему будет применена четвёртая степень пыток. Капитану известно только три степени пыток, о четвёртой он ничего не слышал, и это его угнетает. Как человек не робкого десятка, к тому же умеющий переносить боль, он не боится самих пыток, но только просит объяснить, что же такое эта «четвертая степень»? Но на все его вопросы молодой человек отвечает: «Ждите!» Дело кончается тем, что, не выдержав ожиданий неизвестных мук, капитан полиции пишет признание в убийстве девушки (а именно он и убил её), и в первый раз за много дней спокойно засыпает. Он готов был перенести любые муки, но неизвестность его сломала. Это ожидание и было четвёртой степенью пыток.
В 1967 году вышел на экраны первый советский фильм ужасов «Вий» по одноименной повести Н. В. Гоголя. В главных ролях снялись Леонид Куравлев (Хома Брут) и Наталья Варлей (панночка, она же ведьма). По сюжету и повести, и фильма Хома Брут должен три ночи читать молитвы в пустой церкви, где стоит гроб с умершей панночкой. Нагнетание страха идёт по нарастающей, когда Хома в первый раз заходит в мрачную церквушку и видит гроб с панночкой, в которой он ещё раньше узнал ведьму, встреченную им на заброшенном хуторе. Она лежит в гробу, как живая, пугая своей страшной красотой. Вот из-под ресницы правого глаза её покатилась слеза, и когда она остановилась на щеке, стало ясно, что это капля крови.
Хома поспешно начинает читать священную книгу, стараясь не смотреть на гроб, и зрители тоже не видят, что происходит за его спиной, и от этого ощущение страха становится ещё сильнее. Страх нарастает, когда покойница вдруг резко на мгновение открывает глаза, когда она медленно начинает подниматься в гробу, делает первые шаги по церкви, наугад отыскивая своего обидчика.
Но постепенно страх начинает проходить. Зрителям уже не так страшно, когда покойница бежит по кругу, хватаясь руками за невидимую стену, когда гроб летает по церкви и бьётся о невидимое препятствие. А в момент кульминации, когда из всех щелей полезла всякая нечисть, зрителям уже совсем не страшно, и даже отчасти весело. Элемент неожиданности прошёл, сказочная нечисть действительно выглядит смешно, и развязка уже не оставляет в душе того ужаса, который по сюжету должен охватить нашего героя и всех зрителей.
Не об ожидании ли четвёртой степени страданий знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть»:
Быть или не быть, – таков вопрос;
Что благородней духом – покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть, –
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, – как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. – Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чём трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум,
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны…
Неизвестность после смерти страшит и заставляет тянуть нудную и страшную лямку жизни. Но и при жизни неизвестность мучает людей, рисуя страшные картины, которые в действительности могут оказаться и не такими страшными.
В девяностые и нулевые годы многие молодые люди боялись призыва в армию. Наслышались о зверствах дедовщины. Мой знакомый, который тогда отправил сына в армию, рассказывал, что получил от того письмо. Там было написано, что всё оказалось гораздо хуже, чем сын предполагал. Но ничего, жить можно.
Вдумайтесь в эти слова. В действительности всё оказалось гораздо хуже, чем человек предполагал. Но ничего, оказывается, жить можно. Потому что пропала неизвестность, прошло ожидание четвёртой степени пыток и страданий, и человек ясно видит, что ему предстоит.
То же самое происходит и сегодня. Прошёл период ожиданий, колебаний, надежд. Многое приобрело конкретные черты. Определился враг, начинают определяться друзья. И стало легче жить и бороться. И кажется, стало легче дышать.
