Проблем со зрением у меня никогда не было. С самого детства я видела каждую мелочь в подробностях, и порой очень страдала от этого. В школе мне доставалась исключительно задняя парта, так как на первых сидели те, кто видел плохо. Родня и знакомые вечно подсовывали мне разные баночки и упаковки, чтобы я прочитала состав или способ применения того или иного продукта. А самое главное — я видела лица людей в мельчайших подробностях. Равно, как и своё собственное.
Я всегда сильнее нужного переживала по поводу незначительных высыпаний на коже, секущихся кончиков волос и расширенных пор, потому что мне настолько сильно бросалось это в глаза в собственном отражении, что становилось не по себе. Любимый мамин аргумент, что, мол, другие этого не видят, не работал, потому что ну ведь я же видела малейшие изъяны на лицах окружающих меня людей. Я видела тончайший пушок над губой у своих одноклассниц, видела, как рельефно выпирают из-под тонального крема тщательно замазанные прыщики, и, конечно же, видела зияющие кратеры широких пор на щеках некоторых из них. Я видела обкусанные ногти и заусенцы на руках парней, видела торчащие ниточки и катышки на их заношенных свитерах, видела седые волосинки в их шевелюрах. Я видела, видела, видела, видела. И самое страшное, что всю эту жуть я видела и у себя, но ничего не могла с этим сделать.
Тогда мне на помощь пришла деперсонализация. Я перестала ассоциировать человека в зеркале с собой. Я стала жить как кукла, как манекен, будто снимаюсь в ситкоме. Я больше не обращала внимания на мелочи в лицах людей, потому что перестала смотреть в них. Они стали для меня безликой массовкой. Я закрывала и своё лицо косой длинной чёлкой, прятала пальцы под растянутыми рукавами свитера, постоянно смотрела в пол, боясь поднять глаза на тех, кто со мной разговаривал. Я продолжала оставаться хорошей подругой, ученицей и дочерью, я просто не хотела смотреть на них всех, я в этом не нуждалась. Стоило мне поднять глаза, как перед взором вставало не красивое человеческое лицо, а его составляющие по отдельности: носы в чёрных точках, неровные от герпеса контуры губ, летящие в меня микроскопические капли слюны, желтоватый налёт на влажных зубах, лопнувшие сосудики на белках глаз. Передо мной стояли монстры с голосами моих родителей, подруг, учителей. И в отражении в зеркале ванной комнаты стоял такой же монстр.
Благо, тот период приходился на время расцвета культуры эмо, и мой внешний вид и поведение не особо привлекало к себе внимание. Все снисходительно относились к моей причёске и длинным рукавам, я же, не будучи дурой, вплела элементы данной субкультуры в свой образ, чтобы в людских головах полностью сложился пазл.
Годы шли, я взрослела и училась бороться со своей маленькой тайной. Постепенно я начала вылезать из своей скорлупы, стала чаще смотреть людям в глаза — в чёрных провалах зрачков не бывает изъянов. Выучила прозрачный взгляд — когда ты смотришь как бы на человека, но на самом деле не фокусируешься, а глядишь как бы сквозь него. Это меня спасало от невольных гримас отвращения и ужаса, хотя порой глаз и выхватывал коричневые пигментные пятна и ямки пост-акне на лицах. Я стала замечать, как постарела моя мама, как с подруг сходит детская пухлость щёк, как седеют, волос за волосом, виски отца. А они будто бы и не видели этого всего, как будто бы и не ужасались происходящим с их телами изменениям. А я видела. И что происходит со мной — тоже видела. И от этого хотелось выть и лезть на стену.
Кое-как выучившись в колледже, я прошла какие-то онлайн курсы, и, благодаря таланту к рисованию, смогла найти дистанционную работу в качестве веб-дизайнера. Тут мне помогла моя дотошность и внимание к деталям, они делали из меня неплохого специалиста, и мой вкус высоко оценивали заказчики. Казалось бы, я наконец-то в комфортной среде, где не нужно выходить из дома и видеть лица.
Это случилось воскресным утром. Я всего лишь вышла встретить курьера, который привёз мне пиццу на завтрак. Я так давно не смотрела в человеческие лица, что решилась взглянуть и проверить, всё ли так плохо, как я это помнила. Открыв дверь, я, сделав усилие, подняла глаза от пола и посмотрела курьеру прямо в лицо. И сразу поняла, что что-то не так. Это сложно объяснить, но его лицо было не таким, каким должно было быть. Он белозубо улыбался мне, но в уголках его рта не было характерных морщинок. Не было ни мешков, ни синяков под глазами, не было щетины или хотя бы следов того, что он вообще когда-либо брился. Не было красноватых прожилок в белках глаз. Не было пор. Не было чёрных точек. Не было Н И Ч Е Г О, кроме ясных голубых глаз, улыбающегося рта и точёного, идеальной формы, носа. «Это самый красивый человек, которого я когда-либо видела!» - пронеслось в моей голове, но при этом стало жутко. А что, если из-за долгого сидения за компом моё зрение просто подсело, и теперь я вижу людей такими, какими их обычно видят все остальные? Как, должно быть, счастливы люди, которые видят ВОТ ТАК. Как прекрасен их мир.
Расплатившись с курьером, я подошла к маленькому зеркалу в прихожей. Нет, мои чудовищные уродства оставались на месте. Поры не затянулись, морщинки не разгладились, а синяки под глазами выглядели так, будто их подкрасили чернилами. Я зарылась лицом в ладони и пошла есть свою пиццу.
Как всегда, засиделась допоздна. Пошла умываться, снова посмотрела в зеркало. Увидела на лбу огромный прыщ. "Так, кажется пора переставать питаться доставкой. Завтра же сварю себе суп", - с этими мыслями я отправилась спать. Я долго ворочалась в кровати, мне было то жарко, то холодно. В конце концов я бросила эту гиблую затею и снова пошла за компьютер. Рабочий стол находился напротив окна, и, бросив беглый взгляд во двор, я вновь увидела того красавчика-курьера. Он стоял под фонарём и смотрел на моё окно. И улыбался своей сногсшибательной улыбкой. «Неужели, даже сидя дома 24/7, можно подцепить сталкера?» - раздражённо подумала я. Позвонила маме. Родной голос меня успокоил. Я задёрнула занавески и продолжила незаконченную днём работу. Процесс полностью поглотил меня, и вскоре я забыла про своего вновь приобретённого поклонника.
Спать я легла лишь под утро, и спала до середины дня. Встала, сварила кофе. Лоб саднил, и я вспомнила про вчерашний прыщ. Пошла в ванную — он стал гораздо больше. Решив, что его вот-вот прорвёт, я не стала трогать горячий бугорок. Он уже начинал белеть, и избавление от него было вопросом пары дней. Подойдя к окну, я вдохнула свежий воздух и чуть не подавилась — курьер всё ещё стоял внизу. Его лицо изменилось. Я долго вглядывалась, прежде, чем понять, в чём дело — улыбка была перевёрнутой. Нет, это не было грустное или обиженное выражение лица, его рот был перевёрнут в прямом смысле. Как если бы его вырезали ножницами и приклеили на место вверх ногами. Я присела на корточки, чтобы меня не было видно, и начала судорожно думать. Может быть, у меня поехала крыша? Я столько времени не видела лиц живых людей. Может быть, из-за этого сломалось моё восприятие их внешности? Да, пожалуй, такое может быть. Я осторожно выглянула из-за подоконника и обомлела. Рядом с курьером стоял другой парень. Рот у него был нормальный, но всё равно что-то было неправильно. Я спряталась за цветочный горшок, надеясь, что не палюсь, и стала разглядывать этого второго. У него были перевёрнутые глаза. Верхнее изогнутое веко красовалось внизу, а ровное влажное нижнее — сверху. Он буравил моё окно своими перевёрнутыми глазами, как будто так и надо.
Прыщ на моём лбу внезапно заболел и зачесался. Я прокралась в ванную так, чтобы не мелькнуть ненароком в окне, и посмотрела в зеркало. И что-то из зеркала посмотрело на меня. Из ранки пробивался вовсе не белёсый гной, а испещрённый сосудами белок нового глаза. Я закричала и отпрянула от зеркала. Глаз смотрел на меня бездонным зрачком. Рядом с ним набухал новый прыщ.
Я побежала в комнату и стала звонить маме. Я была готова на что угодно, даже поехать в дурку, лишь бы найти объяснение происходящему. Мама взяла трубку и странным сладким голосом почти пропела: «Я здесь, милая, посмотри в глазок своими г л а а а з к а м и». Я посмотрела. В пустом подъезде стояла моя мама. Её нос, рот и глаза были перевёрнуты. Второй прыщ на моём лбу зачесался и заболел.
Выдохнув, я окончательно настроила себя на мысль о том, что моя кукуха бесповоротно слетела. И открыла дверь. Они начали входить: мама, курьер, тот второй парень, и ещё люди, много-много людей с идеальной кожей и перевёрнутыми лицами. Я спиной вползла в комнату и забилась в угол. Я закрывала глаза руками, свои первые два человеческих глаза, но всё равно видела ИХ. Они всё прибывали и прибывали, как НПС в компьютерных играх. Я чувствовала, как по всему моему лицу зреют и тут же лопаются всё новые и новые «прыщи», то есть глаза. Я пыталась закрывать их руками, просто жмуриться, но ничего не получалось. Я то и дело попадала пальцами и ногтями в их липкую влажность, и мне было больно, я кричала и плакала, и все эти г л а з а плакали вместе со мной, но продолжали смотреть. Некоторые из них были на толстых сосудистых ножках, некоторые безвольно свисали вниз, какие-то сидели в кожистых складках, как обычные глаза между век, только без глазниц, а потому выпирали над поверхностью черепа. Перевёрнутые люди обступили меня плотной стеной, «мама» протянула руку и оторвала один из моих новых глаз. Быль была адской. Я кричала. Она засунула мой глаз, как спелую вишню, в свой отвратительный перевёрнутый рот. Я услышала чавканье и смачный довольный сытый вздох. «Я не хочу вас видеть» - пронеслось в моей голове прежде, чем я отключилась.
- Но я не понимаю, как человек может сам себе вырвать глаза? - слышала я шёпот матери, обеспокоенный и настоящий.
- Нормальный — не может. Но Ваша дочь находилась в крайне остром состоянии, и у неё были галлюцинации. В таком состоянии КТО угодно может сделать с собой и окружающими ЧТО угодно. - ответил ей приглушённый бархатный тембр. Я не видела, кто это говорил. Я вообще ничего не видела. Мои губы расплылись в блаженной улыбке. Я ощупала свой рот, и поняла, что он перевёрнут.
Глазные яблоки лопнули прямо в мозг,
И, истекая своим стекловидным телом,
Превратились в вязкий вонючий воск.
И разрывались лёгкие между делом.
Глазные яблоки катились прочь из орбит,
И, налепляя весь мусор и пену дней,
Залезли в клетку из заиндевелых обид,
Не бывало ещё у них выражений глупей.
Взрываясь криком, открылся рот,
Брызжа слюной, обдавал всех зловонной бранью,
Тело сулило один очевидный исход -
Гибель будет скоропостижной и ранней
Извилины гнили в коробке из прелой кости,
Жижею смрадной стекали по стенкам в пасть,
Мозг бесновался от желчной, зелёной злости,
Ноги хотели запутаться, спиться и пасть.
Иссохшая кожа морщинисто двигалась, тлея
В ней перемещались рваные лОскуты мышц.
Смотрела в глаза я, лишь раболепно блея,
И мемуары мои не досчитались страниц.