Не ясно почему Игоря Моисеевича Бурштейна сравнивали с бешеной собакой. Хотя Бурштейн всегда ассоциировал себя со своим котом. Вот так всегда и говорили про Бурштейна: «Ему, как бешеной собаке, 100 верст не крюк».
В представлении Игоря Моисеевича у бешеной собаки слюни и пена изо рта, а у него нет, ну или пока нет… Да и что это за словосочетание такое «бешеная собака», может она не бешеная, а больная чем.
Вот недавно у одной сотрудницы МФЦ слюни летели веером и, как показалось, пена, когда она на кого-то, как говорят в народе, «с цепи спустилась», но это ведь не свидетельствует о том, что сотрудница бешеная. А про Бурштейна так вообще ни разу не говорили «с цепи спустили», иногда скажут, мол, что-то с ним не так, ну и все.
Конечно, Игорь Моисеевич мог встать утром, сесть в машину, посетить на ней Москву, потом Пензу, вернуться через Касимов в Рязань, а где-то к 23.00 вечера заехать в «Бифитер», попить пива и отправиться спать. А утром к 9.00 уже быть в Иваново, а к вечеру вылететь на самолете в Удмуртию по делам…
Но что тут бешеного? И почему 100 верст не крюк, Бурштейн не понимал. И что значит «бешеной собаке»? То есть, если не крюк, то ты бешеный? Или бешеный, потому что 100 верст? Тогда, наверное, надо сказать «бешеному коту 1000 км не помеха»? И кот будет бешеный? И почему вообще Бурштейна сравнивали с собакой? Вот девушка нежно зовет его: «Моя собака». Какая такая собака, если Бурштейн в душе, скорей, кот? Хотя собачки классные, конечно.
Запутали совсем Бурштейна. Да, может, у него такая жизнь, и совсем она не бешеная. И вообще Бурштейн любит ездить по стране на машине, как и все российские предприниматели, им ведь тоже 100 верст не крюк? Тогда почему Бурштейн бешеная собака?
Может взять и завести собаку? Игорь Моисеевич подозревает, что Борис (ударение на о) будет против. Правда, недавно программа айфона выдала Бурштейну схему передвижений по стране и Европе, так он сначала и не понял, что это за карта вязанная такая. Только присмотревшись, догадался, что это его передвижения. И вообще какая такая собака? Собака ведь не по делам, наверное, бегает? Бурштейн сильно задумался… Жалко собачку, ведь если бегает, то это не обязательно бешеная, может, она просто кушать хочет.
Или вот однажды, будучи в командировке в Новосибирске, Игорь Моисеевич разговорился с человеком, а тот спрашивает:
— Вот вы рассказываете, что сегодня здесь, а завтра там. Вам такая жизнь не надоела?
Бурштейн задумался. Как может жизнь надоесть? Ведь жизнь она на то и жизнь…
Вот Игорь Моисеевич пожаловался своей девушке, что его бешеной собакой называют, потому что ему 100 верст не крюк. А девушка ему:
— А я давно тебе это говорю, но ты меня не слышишь!
— Ну и что, если вдруг услышу? Что от этого изменится, ведь не начнут меня тут же называть бешеный кот, например? Будут упорно называть собакой…
И вообще не очень понятно: это что, оскорбление такое или похвала?
Бурштейн решил спросить у партнера по бизнесу Дины, оскорбление это или наоборот? Дина печально посмотрела на Бурштейна и сказала:
— Смотря для кого.
«Ну, понятно, что ничего не понятно… — подумал Бурштейн. — Ладно! Вот Сорокин точно знает, он же философ!»
Но где философская помощь, когда она так нужна?.. Сорокин внезапно сказал:
— Тут такое дело, братан, я до мая не пью, поэтому ничего пояснить по бешеной собаке и верстам не могу.
— Ты издеваешься, что ли?! — изумился Бурштейн, ведь ранее за Сорокиным таких духовных практик, как завязка, не числилось.
В конце концов, Сорокин пообещал, что в мае скажет, если не забудет. И попросил не сбивать его с пути трезвости, ведь для помощи другу он готов и развязаться, но этого ли желает ему друг?
Кота Бурштейн спрашивать не стал. Хотел спросить у Анкимова, но тот был по делам в Керчи.
Звонил другу Евгению на малую родину в деревню Погост. Евгений сказал, что он в конвое, в Донецке, завтра будет в Луганске, а послезавтра вечером вернется домой, и попросил не отвлекать. Но в конце философски так добавил: «Братан, бешенство — это не проблема! У нас таких много».
Когда все эксперты были опрошены или отброшены, остался главный — мама. На вопрос Бурштейна о бешеной собаке мама ответила:
— Ты всегда такой был, весь в прадеда! Почему? Прадед-то добегался — посадили. (Тут Бурштейн аж закашлялся). Все мельницу держал и землю пахал. Доигрался короче. А ты весь в него!
— А собака-то тут причем? — жалобно спросил Бурштейн.
— Да ни причем сынок! Это я так…
«Дело ясное, что дело темное», — мысленно постановил Игорь Моисеевич.
Его не отпускала одна деталь. Почему выражение про бешеную собаку не имеет четко выраженной окраски — хорошо это, или плохо? Бурштейн заметил, что разные люди в разное время его жизни говорили ему о бешеной собаке с разной интонацией: или печально, как Дина, или наоборот с воодушевлением, как один его знакомый. Правда, с тем знакомым Бурштейн много позже рассорился. Но тогда знакомый произнес фразу о бешеной собаке с такой странной интонацией, что Бурштейну показалось, это какая-то болезнь, от которой носитель непременно умрет! А может, какие-то таблетки есть от этого «бешенособачия» или уколы? Может, его спасут новые современные медицинские технологии?
Недавно Бурштейн начал дрыгаться во сне. Ему девушка говорит:
— Вот! Я же тебе давно твержу! Ты точно собака, они так же дергаются.
«И, наверное, бешеная», — язвительно подумал Бурштейн, а вслух только спросил скромно так:
— И 100 верст не крюк?
— Не крюк! — весело ответила девушка.
— А это лечится? — с интересом спросил Игорь Моисеевич.
— В твоем случае нет! — ответила девушка.
«Почему она так сказала? Она же не врач!» — думал Бурштейн. Решил, как обычно, поискать ответы в интернете.
И интернет дал пояснения.
Первым делом интернет подправил Бурштейна: «Бешеной собаке 7 верст — не крюк». Значит, семь, не сто!
Хм, и это тире задало интересную интонацию...
Потом пошла трактовка: «Так говорят тогда, когда кто-то в порыве, другими словами, в состоянии возбуждения (читайте самомотивации) преодолевает расстояния или разрушает преграды, которые при других обстоятельствах и не подумал бы штурмовать».
Ну вот! Возбуждение, оно, конечно, понятно, расстояния тоже, преграды также можно объяснить, а дальше путаница какая-то…
Вторая интерпретация звучала так: «Когда человеку чего-то хочется очень-очень сильно, и он вопреки любым обстоятельствам добивается своего, тогда и констатируйте «бешеной собаке семь верст — не крюк».
«Мда, — задумался Бурштейн. — Интересно тогда, а чего мне каждый день так хочется?» Ответ сразу не нашелся. Ну, бывает, хочется пива, но не каждый ведь день. Бывает, хочется, а бывает, и нет, причем подолгу. Может, хочется денег? Ну, хочется, но тоже не всегда...
Совсем запутал интернет Игоря Моисеевича.
Да, конечно, «бешеность в 100 верст не крюк» иногда понижала свою эффективность, когда особенно переберешь пива в пабе, но всегда восстанавливалась к вечеру или на следующий день.
Вот даже интересно, сходить, что ли, к доктору какому-то? Да, к психологу, наверное, и спросить:
— Доктор, мне кажется, я болен бешенством «100 верст не крюк», как у собаки.
И что он ответит?..
Во время этих размышлений внезапно прозвучал звонок гаджета. Бурштейн задумчиво ответил. Звонил знакомый, приглашал сегодня же вечером слетать в Красную Поляну, а утром вместе с ним встретиться по работе с одним человеком в Питере.
Бурштейн тихо так спросил его:
— Ты тоже болен?
— Чем?! — весело ответил знакомый.
— Ну этим… собачьим бешенством? Которое 100 верст не крюк!
Знакомый засмеялся:
— Ага! Вот и поедем с тобой лечиться от этого.
Бурштейн повеселел. Значит такая болезнь существует, и судя по голосу звонившего, она хорошая. Но Бурштейн в этом на сто процентов не уверен.
Потом ему объяснили, что это выражение — стеб, но Бурштейн упорно хотел разобраться и вылечиться, потому что утвердился в мысли, что это какое-то заболевание. Правда, многие говорят Игорю Моисеевичу, что это, наверное, единственная хорошая болезнь, и лучше ее не лечить.
Продолжение следует…
Теперь этот рассказ можно послушать в профессиональном исполнении!