Началось это в далеких 70-х годах, когда мы только начинали работать. На ветпункт зоопарка принесли маленького пустельжонка, попавшего в капкан. Одна лапа была сильно изранена, для экспозиции зоопарка он интереса не представлял, и его отдали нам. Так поселился в московской квартире Пуська.
Совсем скоро он стал абсолютно ручным, хорошо знал свою кличку, прилетал на зов. Интересно было смотреть, как гонялся он за шариком, сделанным из бумаги, совсем как котенок. Налетал на шарик сверху, хватал его лапами, а потом начинал гонять его по полу, перекидывая из лапы в лапу, падал на спину и вертел шарик в лапах не хуже циркового эквилибриста. Наигравшись, садился на шарик верхом и клювом разрывал его на мелкие кусочки. Любил развлекаться пустельжонок и у зеркала. Садился около него и часами строил уморительные рожицы своему изображению. То распушался, походя на шар, то вытягивался в струнку. Переворачивая голову на 180 градусов, и поворачивал голову вправо и влево, как бы танцуя «цыганочку».
Развивая его способности летать, мы расходились в разные концы комнаты и по очереди звали его к себе. Сначала он едва дотягивал до протянутой руки, а потом стал не только легко перелетать с руки на руку, но и выделывать в воздухе различные пируэты. Когда же он научился ловить мышей, мы стали устраивать настоящие «соколиные охоты». Один из нас пускал мышь, а второй с руки напускал пустельгу. Он камнем слетал на добычу и моментально убивал ее. Причем сначала пустельга пыталась ловить мышей больной лапой, на которой у нее не было последних фаланг пальцев с когтями и вообще абсолютно целым был лишь один внешний палец. Но после того, как мыши несколько раз укусили Пуську в больную лапу, он стал ловить их только здоровой. Обожал Пуська делать и запасы. Из двух положенных ему на день мышей, он одну съедал полностью, а у второй съедал только голову, а остальное прятал в самых неожиданных местах. Обычно мы знали, где он хранит свои запасы и вовремя их изымали.
Самым же деликатесным кормом для пустельги были большие зеленые кузнечики и толстые ночные бабочки. Увидев их в наших руках, Пуська летел к нам «сломя голову» и выпрашивал насекомое. Съев бабочку, вытягивал свою тонкую, сжатую в кулачок ногу, и долго ее рассматривал, как бы не веря, что такая вкуснятина уже закончилась.
Брали мы с собой Пуську и на прогулку. Он сидел на руке, как настоящий ловчий сокол и внимательно рассматривал все вокруг. Увидев собаку или кошку, Пуська начинал отчаянно верещать. Так же он поступал и дома, когда в комнату заходил кот.
Летом Пуську выносили на балкон, где он принимал солнечные ванны, сидя пристегнутым на соколином стуле. И вот как-то раз, выйдя на балкон, мы с ужасом обнаружили, что пустельги на месте нет. Осмотрев все соседние дворы, мы так и не нашли свою птицу. Надеяться же на то, что пустельга найдет дорогу домой в огромном городе, не приходилось. Мы надеялись только на то, что может быть, его где-нибудь посадят на землю вороны и нашего Пуську принесут в зоопарк. Но прошло лето, и мы уже почти потеряли надежду увидеть нашего любимца, как вдруг….
В сентябре в зоопарке раздался звонок и мужской голос сообщил, что к нему на лоджию залетела окольцованная хищная птица. Сидит на лыжах и никуда не улетает и ночует уже несколько дней. Конечно же Алексей тут же помчался по указанному адресу, в дом, находящийся по соседству с нашим и обнаружил Пуську. Выглядел он прекрасно. Перелинявшее перо блестело, упитанность была выше средней. Пуська сразу же узнал хозяина и моментально перелетел с лыж на протянутую руку. В первый же вечер Пуська «сообщил» нам, чем он питался – отрыгнув погадку, состоящую из шерсти полевки, жестких крыльев жука и задних ног кузнечика. Так что на воле, даже с больной лапой, Пуська полностью адаптировался и самостоятельно прожил четыре месяца. Лишь с наступлением холодов он потянулся к человеческому жилью.
Это и навело нас на мысль попробовать воспитывать и обучать птенцов птиц, приносимых в зоопарк посетителями, чтобы в последствии выпускать их на волю. Так что все выпущенные более чем за 40 лет работы птицы, в какой-то мере обязаны своей жизнью на воле, нашему Пуське.
А как-то однажды вечером у нас в доме раздался телефонный звонок, женщина возбужденно говорила, что к ней в дымоход провалилась какая-то птица и сильно кричит и царапается как кошка.
Была зима и вот так сразу сказать, что это за птица мы не могли и поехали по указанному адресу.
В квартире на седьмом этаже Алексея встретила вся семья: дети, внуки, старенькая бабушка и молодые родители. Шумной толпой он был препровожден в ванную комнату. То, что пожилая женщина называла дымоходом, была вентиляционная труба из оцинкованного железа, для вытяжки от газовой колонки. Доступ в нее был в двух местах, через решетчатые дверки. Стояла тишина, и птицы слышно не было, мы даже подумали, что она выбралась на улицу. Однако, как только мы поднялись к решетке, кто-то забился в трубе, пытаясь подняться вверх по стояку, а из решеток повалила черная пыль. Дом был старой постройки, и видимо газовая служба давно не занималась чисткой вентиляции. Когда птица выбилась из сил, она, царапая когтями, медленно поехала вниз. Подставив таз под сыпавшуюся сажу, мы открыли решетчатую дверь и увидели что-то черное, с большими глазами и стройным тельцем. Уставшую птицу извлекли быстро, надев на руки кожаные перчатки.
При хорошем освещении в кухне, Алексей без труда узнал сокола-пустельгу. Это была взрослая птица, но как в середине зимы она оказалась в трубе, когда в это время все ее сородичи зимуют где-нибудь в Африке, было непонятно.
По-видимому, желая согреться, на улице было минус 25 градусов, сокол забрался в трубу вентиляции, откуда тянул теплый воздух, и, поскользнувшись на металле, провалился. Падая, он захватил с собой кучу сажи и по счастливой случайности провалился не в основной стояк, откуда он пролетел бы до первого этажа, а в боковой и оказался на седьмом этаже. Содрав с трубы ведро сажи, он прочистил ее, выполнив работу трубочиста, а сам вывозился донельзя.
Распрощавшись с хозяевами, Алексей с Трубочистом, как окрестили пустельгу, отправились домой. Дома поместили птицу в большую коробку, оборудованную мягкой решеткой, и покормили. Хотя Трубочист был очень голоден и худ, но еще не успел ослабеть настолько, чтобы ему угрожала смерть.
Весной, с наступлением тепла Трубочист был высажен в вольер на улицу, где удалось увидеть, что, хотя мы и отмыли пустельгу от сажи, но летать она не сможет – слишком обтрепанное и слипшееся оперение было у нее. Выпуск в природу пришлось отложить до августа, когда Трубочист, наконец-то, поменял свое оперение, на чистое и яркое, как и подобает самцу сокола.
Через несколько дней после выпуска, Трубочист был замечен уже в двух километрах от нашего Центра. Он разъедал у дороги только что пойманную полевку, и заводив нас, отлетел с добычей в сторону, доел ее, почистил оперение и вновь полетел за добычей. Через некоторое время, зависнув над полем, как большая стрекоза, он вновь атаковал следующую полевку.
Мы были очень довольны, что за полгода пребывания у нас, пустельга не растеряла свои охотничьи навыки и не разучилась летать. Но мы конечно старались, чтобы это было именно так.
В 2002 году к нам в Центр поступила партия молодых пустельг. Все они были разные, как по возрасту, так и по поведению.
Один соколенок, хотя и был крупным, очень всего боялся, шарахался по всякому пустяку, бросался на сетку, поэтому, когда его сотоварищи уже были готовы к выпуску в природу, его оперение оставляло желать лучшего.
Пытаясь восстановить соколку оперение, мы стали его приручать, а в таких случаях подготовка затягивается на год или даже на годы – сначала приручить, потом отучить от человека, научить ловить добычу, бояться врагов и восстанавливать летные качества.
Прозвали мы птицу Пуська-Труська, за его необыкновенную пугливость. Свою трусость он так и не потерял, хотя и привык к нам. Зато навыки охоты освоил хорошо, даже диких залетавших к нему в вольер птиц ловил, не говоря уже о забегающих в вольер мышах.
На следующий год, к весне, изъяны оперения стали поменьше, но все же к выпуску Пуська-Труська был не готов, летные качества не позволяли его выпустить, и он остался в Центре еще на год. На второй год птица перелиняла и была готова к выпуску по всем параметрам. Мы открыли вольер, и лети себе Пуська-Труська на все четыре стороны. Он вылетел почти сразу, полетел в сторону липовой аллеи, и исчезла с наших глаз. Однако, вскоре у вольера, где жила Пуська-Труська, стали появляться погадки и перья птиц. Мы стали наблюдать и оказалось, что каждое утро к садку напротив, где сидел молодой самец пустельги, прилетает взрослая окольцованная самка и ловит рядом птиц и мышей. Это была наша Пуська-Труська. Самец тоже стал проявлять к ней интерес, но как только мы выходили из дома, самка, услышав шаги и скрип двери, моментально исчезала. А самец усаживался на жердь и затихал.
В вольере у нас оставалась еще одна пустельга, зимовавшая у нас, и когда мы ее выпустили, вольер остался открытым.
Каково же было наше удивление, когда утром, в вольере мы обнаружили нашу Пуську-Труську, мирно дремавшую на жерди. Первое время мы не закрывали вольер, но Пуська-Труська, полетав днем на воле, посидев на садке самца, к вечеру возвращался в свой вольер. Опасаясь, что ее могут схватить чужие кошки, мы закрыли пустельгу в вольере.
Как мы вскоре выяснили, причиной возвращения Пуськи-Труськи был тот самый самец, которого передали нам из одного московского банка этой весной. Он с осени прибился к банку, жил в вестибюле вольно, а потом в большой клетке. Весной же, когда начался перелет, он стал биться в клетке и ломать себе оперение, вот тогда-то его и передали нам. С таким оперением выпускать его было нельзя, вот он и сидел у нас.
Так пришлось нам, под давлением обстоятельств пока оставить жить в Центре обоих птиц, что поделаешь – любовь. А если выпустить их так и не удастся, то видимо лишь их детей придется выпускать на волю. Такие случаи у нас за время работы Центра и раньше случались, например, с совами и орлами.
Пустельга относится к обычным, широко распространенным видам птиц. И даже в Москве ежегодно гнездиться от 13 до 25 пар этих полезных соколов. Но в последнее время участились случаи поступления к нам пустельг, как взрослых, так и слетков, стрелянных из пневматического оружия. Еще бы, ведь пустельга безбоязненно относится к людям, ее не надо выслеживать, подкарауливать, догонять. Увидел, поднял ружье и убил. Надо отметить, что даже при успешной операции и извлечения из тела раненной птицы пульки, вернуть в природу удается не больше одной из десяти пострадавших птиц. Только очень жестокий и бессердечный человек может бесцельно истреблять наших пернатых друзей как, и других беззащитных животных. Впрочем, это существо и человеком-то назвать язык не поворачивается.
Люди, оставайтесь людьми, и тогда из глубины небес до нас всегда будет доноситься пение птиц и голос звонкого сокола.
