Купюры тут все новенькие, свежие, они еще не потеряли запах краски.
- Теть Свет, я вам, давайте, еще пару горшков под цветы куплю. Ваши цветы уже нужно рассаживать; я знаю, как, вы ведь меня научили.
Пакет под деньги? Нет, столько брать с собой я не буду, зачем продавцов баловать, мне ведь жить и жить.
- Михаил Степаныч, - постучу ему в окно, как всегда. Он на первом жил. - Ну, как дождик? Вот! Все оживает. Вон и калина ваша, видите, что вытворяет? Ну и пусть ягод не было в этом году, они будут. Да ведь они и были, побило их только, когда разлеталась по двору крыша. Поломало деревце, но оно живое, выстояло жару. О, оно еще и зацветет, вот увидите!
А я за обувкой в магазин собрался. Ну и пусть, что мои совсем еще новые, а может новые какие привезли.
Тетя Света, Михаил Степаныч, где вы, куда же вы все подевались? Как же тяжело-то одному, хоть кто-нибудь бы выжил со мной. Что я такое, кто такой, что оставлен вашим сторожем.
Потому-то и разобрал я скамейку у подъезда своего. И засыпало то место песком, и трава на том месте выросла.
Они обязательно бы что-нибудь заказали, они всегда просили купить им то, да се, если мне вдруг по пути было. Я не говорил им, что мне всегда по пути. Я ведь специально выполнял поручения их, чтобы дома они посидели, не напрягались. У них-то дела серьезные, а я так, без дела слонялся. Вот и старался угодить нормальным людям. Меня и поминали всегда добрым словом.
- Сходи, Алеша, за минералочкой или за соком. Не пойдешь ли ты сегодня через рынок, чайку бы и сигарет нам купил?
А я и рад стараться!
Меня и встречали всегда с миром, к столу приглашали, заботились. К Светлане Тарасовне я как-то вечером зашел, а у них праздник, как она за день перед этим обещала, когда я ей картошку и банки с солониной из гаража носил. За один раз все принести не смог, пришлось сходить в гараж еще два раза. Денег-то на автобус она только на один рейс дала.
Так вот, чтобы гости гамом и шумом своим не мешали мне ужинать, она усадила меня на кухне, картошечкой с луком накормила. Я ей помог еще нарезать рыбку копченую и колбасу. Она и мне отрезала немного колбаски, только ливерной.
Очень вкусно покушал. Я не сказал Светлане Тарасовне, что половину рыбины одной - копченой я не порезал гостям, вернее я порезал ее, но съел сам, очень аппетитно она пахла. Я и вина без спросу выпил, бутылки ведь тоже мне пришлось открывать. Я откупоривал их штопором и с каждой пробу снимал. Ну, тетя Света была уже слегка пьяненькая, да и выходила-то она из-за стола, где гости ее были уже под мушкой. Потому, наверно, она и не замечала, что и от меня запашок идет.
С вином я очень уж не увлекался, гости есть гости, о них в первую очередь нужно заботиться. Все равно, свое я всегда получал, грех жаловаться. Да, глупый я, может, не ухватываю я многих наук, не понимаю секрета их, но с людьми я лажу, имею я вес в их глазах. Точнее сказать, имел.
Как же изменился, похорошел город. Вернулась отчасти к нему забытая уже прелесть вымытых улиц и мокрых домов.
Запах. Какой одуряющий запах сырой земли; запах прибитой водяными потоками пыли. Да, о войне осталась зловещая память, следы ее повсюду, но они примелькались и воспринимаются, как должное. Боль душевная истекла совершенно, вышла со временем почти без остатка.
Перевернутые машины разбросаны повсюду: колесами вверх, бампером в землю; троллейбусы, автобусы, смятые как картонные коробки. Дома, разваленные полностью и наполовину, и на треть, и на два этажа; крыши вдребезги.
И останки людей. Было страшно поначалу, но примелькалось тоже. Какое-то время я хоронил умерших в подвалах, но когда стали пахнуть, захоронения я прекратил. Хорошо, что к тому времени успел очистить свой район - вокруг дома и вдоль своих любимых дорожек.
Абсолютно всего коснулась война. Не пощадила ничего. Я раньше думал, что святыни, церковь недоступна рукам дьявола, но оказалось, я ошибался. Храм пострадал очень, он был деревянный, потому частично еще и сгорел.
И все-таки место это заметно выделялось теперь на фоне повсеместной разрухи. Земля вокруг бывшего храма в двадцати метрах сплошь покрылась крапивой и колючим зеленым сором, но где стоял сам храм, земля осталась чистой; торчат из нее наперекосяк, как зубы гнилые - головешки, гуляет ветер, но землица, глянь-ка чистая. Разве не чудо?
Помылся город, и у меня внутри стала раскручиваться невидимая пружина восторга, всего самого приятного, что можно вообразить. Распирало все больше - до такого размера уже, что захотелось что-нибудь сделать особенное, под стать произошедшему сегодня ночью в природе.
Что-нибудь сделать обязательно - крупное, смелое, сильное, как ураган, не меньше!
Ураган! Что это был за ураган! Про такие только по телевизору можно было услышать или в фантастическом фильме увидеть. Но только не воочию. Как хорошо, что он прошел рыхло; не сплошной полосой, а точечными ударами.
Даже слабый меткий его удар рассыпал пятиэтажный дом, так же легко, как я сумею раздавить в кулаке вафлю.
Он сгребал своими лапами машины, гаражи, и они улетали, как перышки, в дальние страны. Вот картина, должно быть чудная была, когда падал где-нибудь с неба грузовик или вагон.
Ураган взметал над пятиэтажными домами тучи песка и земли, он бился не как стихийное бедствие даже, а как раненое животное: он извивался и падал, кружился и бесновался в совершенно непредсказуемом танце. То и дело по улице проползали черные столбы-воронки, то медленно, то со скоростью летящего самолета. Наскакивали друг на друга, с оглушительными хлопком лопались и осыпались на землю горами битого стекла и всевозможного мусора.
Ураган свирепствовал десять дней и только потом пошел на убыль.
продолжение следует...