Повеселила приехавшая на днях погостить родственница из дальней нижегородской деревни. Старушке 84 года, в здравом уме и твердой памяти. Речь у нее красивая, певучая, иногда веселая, иногда грустная и всегда насыщенная редкими для меня словами. Деревенский диалект или народный фольклор. Любо-дорого слушать. Даже если не сразу понимаешь, о чем говорят.
Надежда Ивановна из наследственных деревенских плакальщиц. Таких, приглашают на поминки, чтобы создать трогательно прощальный колорит. Мне это понять трудно. По мне горе лучше переживать молча. Но тут очевиден психологический эффект: когда поплачет человек в горе, ему полегче становится. Наверное, нанимали плакальщиц для того, чтобы своими причитаниями они вышибали слезу из печального сердца. Своего рода, лекарственное дело. Я никогда не задумывался до сих пор, что же происходит с душой самой плакальщицы, которая совершает определенный обряд причитания и плача. Наверное, есть какая-то проф-дефформация? Как у всех, кто сталкивается с проявлениями человеческих эмоций ритуально. Уж не знаю точно, призывают ли священники плакальщиц на дополнительную исповедь: не погрешала ли ты, кума, лицедейством? Все ж это грех с точки зрения православной веры. Так мне кажется. Могу быть не прав.
Но я о веселом.
Надежда Ивановна внесла свою лепту и в мой словарный запас. Например, в одном из своих рассказов я использовал ее выражение: "Десятая нехорось. Притворялась артисткой в постели". Это она клеймила позором свою сноху, которая, по ее мнению, красотой не отличалась (десятая нехорось - от старинного слова "хорось"-красота) и лицемерила даже в интимных отношениях (притворялась в постели артисткой).
Что тут особенно любопытно? Не просто ведь притворялась. А притворялась артисткой. Если вдумаетесь, тут особый качественный колорит. Иначе - притворялась притворщицей.
В общем, речь у старушки пестрая, интересная. За столом вышел казус. Выпили по стаканчику кагора, она пустилась в очередной рассказ о своем быте.
"Старая я старая. Немощи нету. Пошла выбивать постель. Мочи нету. Тут сосед Василий. Огроменный мужик. Схватил шобоны, дура я старая, схватил и на улицу в одном огроменном кулаке понес и там на улице тряс лохмы и приговаривал: так тебе и надо, старушка одинокая. Нет бы меня кликнула. Я б твои лохмы причесал."
В конце ее рассказа я расхохотался. Потому что в моей голове тут же возникла какая-то кафкианская картина: огромный сосед-мужик хватает хлипкую старушку, тащит ее в кулаке на улицу и треплет ей волосы, расчесывает так сказать. Такая ассоциация у меня вышла со словами - шобоны и лохмы.
Это уж потом она перевела мне эти слова на литературный:
ШОБОНЫ - тряпье, обноски, ветошь. (словарь Даля)
ЛОХМЫ - лохмотья, старье.
Просто помог мужик вытрясти на улице старое белье.