В прокате фильм Петра Тодоровского «Здоровый человек» — драма о ведущем спортивных новостей, который пытается найти смысл жизни в волонтерстве, но при этом теряет всё, чем жил раньше. В интервью режиссер рассказал о том, почему снимает кино только по своему сценарию и что у него общего с Жан-Люком Годаром и Полом Томасом Андерсоном.
Статья создана по материалам "Журнал для пассажиров. Комфортная жизнь в движении."
Пётр Тодоровский долгое время запрещал себе думать о кино и даже успел получить профессию журналиста — но в конце концов понял, что по-настоящему хочет только одного: снимать. Его дебют «Лавстори» пролежал на полке пять лет и вышел в прокат несколько месяцев назад. В промежутке Тодоровский успел снять сериал «Полёт» — производственный триллер о сотрудниках строительной компании, чудом избежавших гибели в авиакатастрофе. Каждого из них это побуждает начать новую жизнь. Для Егора из «Здорового человека» (его играет Никита Ефремов) таким стимулом стали ночные крики о помощи. Несмотря на уговоры жены, он решает выйти во двор и вступиться за девушку, которую бьют.
— Вы рассказывали в интервью, что завязка фильма — отчасти личный опыт, только вы не вышли на крик, а герой Никиты Ефремова вышел. И вас так поразило ваше собственное поведение, что вы решили снять кино...
— Да, мне стало стыдно. А потом — интересно: а что, если бы я вышел? Как бы к этому отнеслись мои родные, друзья? Тем более во дворе могло произойти всё что угодно. Смог бы я кому-то помочь и нужна ли кому-то моя помощь? Вообще — что зря, а что не зря? Что тщетно, а что нет?
— Все усилия тщетны?
— Нет, конечно, нет. Но если ты начинаешь бороться со злом, то очень скоро понимаешь, что на этом пути будет много поражений. Зло очень сильно, к сожалению. И этот замысел выстроил структуру повествования, когда человек — довольно эгоистичный, кстати, — хочет всех спасти, а жизнь постоянно бьет его по шапке. Егор совершает поступки и получает ответную реакцию, платит высокую цену за тот путь, на который он встал. Жертвует семьей, работой, положением в обществе. И всё это разменивает на душевную боль.
— Он положительный герой?
— Он сложный человек. Фильм снят в жанре, где нет отрицательных и положительных героев. Это же не «Индиана Джонс». Я бы его назвал плохим волонтером. То, что он стал волонтером, — это хорошо, это говорит о том, что он неравнодушен к страданиям других людей и что в его душе есть какой-то свет. Но он стал плохим волонтером. До самой последней сцены даже в попытке служить людям он всё равно думает только о себе. И, как мне кажется, это тоже свойство современного человека.
— Почему он оказывается плохим волонтером? Потому что слишком эгоистичен?
— Не слишком. Просто эгоистичен, как большинство из нас.
— Но он ведь продает машину и дачу. Он каждый день приходит в больницу...
— Да, но, во-первых, страдает его семья. Во-вторых, все-таки речь идет не только о бескорыстном чувстве. В его поступках значительную роль играет гордыня. Он хочет спасти мир и считает, что это ему по силам. Он осуждает других людей, которые чувствуют и живут не так, как он. Ему нравится казаться лучше других.
— Изучали ли вы для фильма деятельность благотворительных организаций?
— Да, безусловно. Нам помогал поисково-спасательный отряд «ЛизаАлерт», спасибо им огромное за это. Еще нас консультировал один из фондов, который занимается лечением онкологии у детей, но они не захотели, чтобы название фонда было использовано в нашей картине. Сотрудники прочли сценарий, сказали, что всё так и есть, но в их интересах привлекать больше людей в волонтерство, а фильм, с их точки зрения, мог бы от этого оттолкнуть.
— Действительно, зрителю может показаться, что какие-то люди созданы для благотворительности, а кому-то лучше не иметь к ней отношения...
— Это вы сделали такой вывод из фильма. Готовясь к съемкам, я узнал, что волонтеры бывают разные. Бывают и такие, как Егор. Означает ли это, что одни должны заниматься волонтерством, а другие не должны? Нет. И это абсолютно не следует из фильма, более того, в финале герой совершает поступок и сильно меняется нравственно. Находит в себе силы по-настоящему увидеть другого человека, прислушаться к нему.
— В фильме есть сцена, где второстепенная героиня говорит, что здоровый человек должен в первую очередь заботиться о себе и своей семье. Вы это сами придумали или где-то услышали?
— Я это слышал миллион раз.
— А что вы сами думаете на этот счет?
— Я думаю, что в этом тоже есть своя правда.
— Это и ваша правда?
— Нет, это не моя правда, но в этом тоже есть своя правда, и, безусловно, у обывателей — так их назовем — возникает вопрос, когда вдруг кто-то из их друзей или близких начинает жить так, как Егор. Продавать машину, пропадать в больнице. Это их раздражает, при том что они всё понимают, высоко ценят его поступок.
— До поры до времени ценят, судя по поведению жены героя...
— Ее история про другое. Она носительница еще одной правды, она мать, она жена, ей не нужно искать любовь или какие-то чувства извне.
— А ему нужно?
— Конечно. Там есть сцена, где его принимают в волонтеры и он говорит о пустоте своей жизни. Тема внутренней пустоты, о которой неоднократно говорится в картине, тоже очень важна.
— Вы сняли уже несколько проектов, и все — по собственным сценариям. Почему?
— Потому что до сих пор не нашел сценарий, который бы в меня «попал». На самом деле я мечтаю снять фильм или сериал по чужому сценарию, но, поскольку я сам долго писал всякие сценарии и не только для себя, у меня сформировались вкус и свои критерии. А как только я найду этот сценарий, я буду счастлив невероятно и с удовольствием сниму по нему фильм.
— Как возникла идея сценария для вашей дебютной картины «Лавстори»?
— Этот сценарий был написан в рамках сценарной лаборатории, которую организовала Аня Гудкова, креативный продюсер 1-2-3 Production. Я с ней потом долго работал на разных проектах. Год нас учили, как правильно писать, снимать и так далее. За этот год я и написал сценарий, а финалом этой программы был питчинг. Мой сценарий заинтересовал одного продюсера. Сначала его хотели просто купить, а потом мы решили, что я буду снимать.
— Почему вы решили сделать именно жанровую историю — романтическую комедию? Часто бывает, что дебют основан на подробностях биографии самого режиссера...
— А у меня по-другому. Совершенно откровенно могу сказать, что тогда были востребованы романтические комедии, а мне ужасно хотелось попасть в кино. И я написал романтическую комедию — другой вопрос, что в ней очень много от меня. Поэтому получился очень несовершенный, но личный дебютный фильм.
— Мои любимые сцены в ваших фильмах — это сцены танцев. Они просто фантастические. Их ставит хореограф?
— В «Лавстори» Саше Петрову и Вильме Кутавичюте танец ставили, да. И они его, я бы так сказал, деконструировали. Было несколько движений, которые они заучили, был рисунок, а дальше они это все-таки не танцевали, а дурачились. А Никита и в «Полёте», и в «Здоровом человеке» свой танец полностью придумал сам. Потому что он потрясающе танцует, как мне кажется.
— А сцены с оружием откуда берутся? Они у вас встречаются не раз, при том что вы снимаете не боевики...
— Еще Годар говорил: «Всё, что нужно для фильма, — это пистолет и девушка». Так что ружье в каждом фильме не только у меня.
— Вы следуете завету Годара. А моменты игры с едой, которые тоже переходят из фильма в фильм?..
— Если вы внимательно посмотрите фильмы из мировой классики, начиная с Чарли Чаплина, который заставлял актрису безостановочно есть... Это просто попытка оживить диалог, никакого особого смысла, тем более психологического мотива — скрытого, подсознательного — в этом нет. Просто фильмы, которые я снимал, на восемьдесят процентов разговорные. А когда люди разговаривают, ты пытаешься это как-то оживить — ружьем ли или едой. Поэтому у очень многих режиссеров в очень многих фильмах артисты постоянно что-то едят.
— Это, наверное, ужасно для самих артистов, учитывая количество дублей?
— И тут нужно быть осторожным, потому что в какой-то момент артист уже не может есть. Лучше отрепетировать.
— Кто ваш любимый режиссер разговорного жанра?
— Всё те же. Вуди Аллен, Джим Джармуш, Ричард Линклейтер, Георгий Данелия — это тоже вполне себе разговорный жанр. Я снимаю кино в разговорном жанре не потому, что я его обожаю, а потому что мне так пишется. Если у меня появится сценарий, где от первой до последней минуты будут летать космические корабли, стрелять друг в друга и так далее, мне будет ничуть не менее интересно.
— Еще вы говорили, что любите Пола Томаса Андерсона...
— Тут важно даже не то, любимый это режиссер или нет. Есть режиссеры, которые мне нравятся ничуть не меньше. Но именно с ним я обнаружил какие-то личные и режиссерские совпадения — естественно, не на таком уровне, как у него. Я сначала написал и снял сериал «Полёт» и только потом понял, что это «Магнолия». Но это не потому, что я хотел снять «Магнолию», а просто, видимо, что-то у меня с этим выдающимся режиссером есть общее. На моем скромном уровне.
— В «Полёте» очень цепляет игра Оксаны Акиньшиной. Вы ее сразу имели в виду?
— Сначала мы взяли другую актрису. И это была моя ошибка. Пилот сняли с ней и оказались в затруднительной ситуации для всех, а потом я понял, что надо попробовать Оксану.
— В ней есть трагизм, который необходим для этого персонажа...
— В ней есть трагизм, есть характер. В «Полёте» все персонажи были мне предельно ясны, кроме этого, и она еще доформулировала своей игрой, своей личностью эту роль. Поэтому я, конечно, Оксане очень благодарен, что она согласилась и сыграла. Мы были на краю пропасти, потом появилась Оксана, и пазл сложился.
— Для вас важно, чтобы личность актера перекликалась с личностью героя?
— Это очень сложный вопрос. Это, естественно, накладывает отпечаток, но при этом бывает так, что на пробах лучше всего себя проявил актер, чей внутренний мир, может, и не очень совпадает с этим героем. И что теперь ты будешь делать? Все-таки на первом месте — талант актера и то, как он смог эту роль примерить, оправдать.
— А что делать, если вы по пробам видите, что этот артист сыграл лучше всех, но знаете, что характер у него сложный?
— Значит, надо терпеть. Простых людей среди по-настоящему талантливых актеров я не встречал, особенно если они уже добились известности и признания в профессии. Но это дело режиссера — найти общий язык с актерами, тем более если ты сам их выбрал.
— Как вы себя ведете на площадке? Можете ли закричать на кого-нибудь?
— Один раз в жизни я кричал на площадке. Как раз когда мы снимали мой дебютный фильм. Там был очень посредственно организован съемочный процесс, и это, конечно, действовало на нервы. А так я не люблю кричать, ругаться, выяснять отношения, провоцировать... Я предпочитаю, наоборот, создавать комфортные условия для актеров, чтобы они уже в свою очередь могли раскрыться. По моему опыту, всё равно главное — это качество текста и максимальная раскрепощенность актера, интерес к работе и удовольствие от нее. Это, по-моему, гораздо важнее, чем искать «зерно образа».
— Вы даете артистам референсы?
— Нет. Другой вопрос, что очень важно снимать с актером одно и то же кино, поэтому я настаиваю на читках перед съемками. С Никитой на «Здоровом человеке» мы очень плотно работали задолго до съемок. Надо отдать ему должное, он очень серьезно отнесся к этому фильму и еще за месяц-два до съемок завел тетрадку, куда выписал все реплики, пытался анализировать героя. Мы раз в неделю с ним созванивались и прогоняли сцены. И в фильме есть пара важных эпизодов, которые изменились в том числе в результате нашей с ним работы, потому что он советовал правильные вещи.
— Сколько у вас есть написанных сценариев, по которым фильмы еще не сняты?
— Нисколько.
— Пишете ли вы что-нибудь сейчас?
— Нет. Портал закрылся. Не знаю, что писать, не знаю, что снимать, к сожалению, но надеюсь, в ближайшее время эта ситуация изменится.
— Вам вообще легко писать?
— Вполне легко. Тяжело найти замысел, в котором можно выразить себя. А пишу я довольно легко, может быть, потому что делаю это уже давно и есть привычка. Я с удовольствием даю читать даже еще не законченную вещь и советуюсь, у меня среди друзей есть очень крутые редакторы кино, с удовольствием с ними разбираем материал.
— А с бабушкой, писательницей Викторией Токаревой, советуетесь?
— С ней нет. У нее абсолютно свой взгляд и свой художественный мир, как это часто бывает, и она только в этих рамках, как мне кажется, готова анализировать фильмы, сценарии. А я люблю говорить с людьми, которые могут абстрагироваться и, когда читают, не думают о том, а как бы они написали. Просто: это нравится, а это нет, в это верю, в это нет.
— Что вам больше всего нравится в процессе создания кино?
— Окартинивание каких-то своих снов. Не в прямом смысле, конечно. Когда ты пишешь, а потом снимаешь, ты же всё это проживаешь вместе с героями, они часть тебя, а потом приходишь в монтажную, склеиваешь два кадра — и вдруг понимаешь, что они ожили, что на экране у тебя появился двойник.
