«Стяжатель-игумен накликал беду! — негодовал Агафон. — Это с его подначек в обители стали железо ковать да посуду из глины лепить-обжигать ради того, чтобы на янтарь и меха меняться. Настяжал монастырю на всю округу славы места, где много добра накопилось. Навлек варягов на легкую добычу. Эти торговаться не станут. Руки, в барахло вцепившиеся, враз обрубят, если по доброй воле его не отдашь, а заодно и голову с плеч снимут… Скоры они на расправу. Кровь им пролить, что воду расплескать… Чухонцы-язычники навели, чтобы самим от гостей лихих избавиться… Ой, больно-то как! Снова достали, ироды! В радость им над человеком поизмываться!»
Агафон от боли, причиненной ему вонзившимся в плоть стальным остриём, совершил прочь от него прыжок, достойный зайца, что вызвало взрыв дружного хохота у варягов. Их щербатые рты скалились собачьими оскалами.
Вениамин, самый прыткий из злополучной троицы, попытался было улизнуть, полагаясь на быстроту собственных ног, но эту возможность пресекла ему вонзившаяся в ягодицу стрела. Теперь ему приходилось горше всех. Хромая, из-за стрелы в заднице, не больно расторопным будешь, чтобы от уколов уворачиваться. Да и варяги всё больше норовили в то место, откуда стрела торчала кольнуть. От забав таких Вениамин кричал, словно подбитая чайка, а его мучителей вопли эти только забавляли.
Аристарх также метался внутри гогочущего круга, и ему по большей части метили уколоть в его массивное брюхо. Тяжеловесный и массивный, он и так был аховым бегуном, а подстегиваемый таким жестоким образом, запутывался в собственных ногах и то и дело налетал на своих собратьев по несчастью, грозя повалить их наземь. Он делал все, что было в его силах, чтобы не потерять равновесия, устоять. Упав раз, он подвергся столь изощренному избиению ногами и древками копий, что ему стало ясно—либо он встанет и продолжит веселить ватагу, либо останется лежать, но дух из него выбьют прочь. Аристарх выбрал первое, и теперь пыхтел, кричал от боли и тщетно пытался защитить от уколов свой живот широкими ладонями. И они и весь перед его рясы были сплошь в крови.
Агафон чувствовал, как теплые струйки сбегают вниз по телу. С каждым новым, жалящим болью копейным уколом их прибавлялось. Сколь у него уж ран? Он и не пытался сосчитать.
«Дай, Господи, сил», — думал Агафон, — «пройти это испытание и не вернуться к тому, кем был всего пару лет назад…»
Но помимо его воли, после не счесть какого уязвления острой сталью страх стал уступать место раздражению. Вместо вскриков Агафон стал издавать теперь нечто вроде посягающего на членораздельность мычания. Проволочное кольцо связующее губы, чтобы не дать раскрыться рту служило запором лишь до поры.
Низкорослый, коренастый варяг, что подначивал всех своими возгласами и, ко всему прочему, подстреливший из лука пытавшегося бежать Вениамина, прокричал что-то лающе, отчего варяги малость угомонились. Копья перестали жалить, гогот стих, в воздухе носились лишь далекие крики парящих в высоте напуганных чаек.
Вперед, из круга, вышел страшенного вида варяг. Он был могучего телосложения и обнажен по пояс. На груди красовались два длинных, глубоких, зарубцевавшихся, крест-накрест, словно андреевский крест, шрама.
Агафону почудилось вдруг, что этого варяга стало трое. Один, с голым торсом, рыжебородый и голубоглазый с длинными, спадающими на плечи спутанными прядями, цвета пожухлой соломы, волосами, и точно такие же два лика выглядывали по правое и левое плечо из-за его спины. Агафон даже сморгнул, но видение не исчезло. То действительно были три одинаковых лица, но принадлежавших разным людям.
«Тройней когда-то какая-то роженица разрешилась на беду нашу…» — подумал чернец.
Три человека с сочащимися кровью ранами, прислонившись друг к другу, стояли, тяжело дыша, в центре круга, из которого им было не вырваться, и ждали. На долго в покое не оставят.
«Ишь, - подметил Агафон, — тот варяг, что у валуна поодаль стоит, в кольчуге и шлеме, что добрую половину лица за забралом скрывает, не участвует вместе со всеми в избиении нашем. Наблюдает как посторонний. Видно главарь их. Брезгует собственные руки в крови марать…»
— Р - р - р - р! — страшный рык расколол рассудок и засел вибрирующим эхом в голове.
Варяг, издавший этот звук, всем своим телом сделал выпад по направлению к бедолагам-пленникам, словно хотел наброситься на них. Шрам, косым крестом над самым сердцем, налился кровью. От вида его лица, искаженного спазмом кровожадного гнева и взгляда горящих безумием глаз цепенело все внутри и подкашивались ноги.
Аристарх и Вениамин, утратив чувства, рухнули, один навзничь, другой ничком, на усеянный галькой песок плёса.
На Агафона же вид всего этого возымел совершенно иное действо. Затаенное, глубоко упрятываемое, вдруг вырвалось из недр, пытающейся быть смиренной, монашеской души, захлестнуло её, ища путей, чтобы выплеснуться наружу, в мир. Потакая порыву, брат во Христе Агафон резко, с силой, дернул за кольцо, смыкающее губы. Он не почувствовал ни боли разрываемой плоти, ни соленого вкуса хлынувшей крови. Нет, не все, видно, Агафон утопил поутру в морском прибое, потому что теперь, на берегу моря, в окружении злобно тешащихся варягов, стоял Лукша, по прозвищу Хуля.
— …!!! — закричал он прямо в рычащую харю мерзкого врага.
— Ять..! Ять..! Ять..! — Ответило многогласное, зычное эхо, от которого чайки разлетелись так, что перестали быть слышны их крики.
—… … … !!! ... … !!!... … … …!!!—выдавал на гора Хуля, которого так не смог до конца вытравить из себя Агафон все эти годы.
Он наслаивал словеса на глаголы, а глаголы на определения и обстоятельства, смачно сдабривая всё остротой междометий, нагромождая получившиеся обороты пластами друг на друга. Этакий смачный пирог.
И будь, что будет!
Эффект подобного угощения оказался совершенно неожиданным.
Яростное выражение лица у варяга стёрлось и в мгновение ока преобразилось в черты лица перепуганного ребенка. Глаза увлажнились, из них брызнули слёзы. Он сгорбился, подался назад и поднял перед собой руки, словно пытаясь защититься от ударов, которые будто бы могли нанести ему эти сотрясения воздуха от обращенных к нему слов. Всхлипывая, преобразившийся из свирепого берсерка в жалкое существо. Он произнес несколько фраз, в которых слух Хули различил лишь слово «мордит». Братья-близнецы за его спиной тоже как-то суетливо задвигались, словно не могли решить то ли броситься на помощь брату, то ли бежать прочь.
Хуля же не останавливался, и его грязная речь лились потоком.
Близнец-варяг повернулся к своим братьям и прокричал им что-то жалобно. Те ответили ему такими же жалобными голосами, а спустя мгновение они воплотились в некое подобие мощного, трехголового, единого существа, которое начало сметать варягов с берега и гнать их к драккару.
Никто не смог воспрепятствовать этой силе. Предводитель, хотевший было вмешаться, был оглушен обухом топора и его, в беспамятстве, несли на руках. Злобный коротышка, потянувшийся было за луком, получил в пах такой удар тупым концом копья, что теперь едва ковылял, скрючившись, поддерживаемый под руки.
Варяги суетливо грузились на корабль.
* * *
— Мама! — кричал Бьёрн своим братьям. — Я слышу ее! Дух мамы говорит через этого человека и исходит из его рта кровью. Мама так говорила, когда бывала в гневе. Она отсюда, из Гардерики! Она велит нам убираться отсюда!
— Мама в гневе! – жалобным хором вскричали Сигурд и Ульвар. – Это ее вотчина! Она не хочет нас здесь видеть! Если мы не уйдем - она нас накажет! Жестоко накажет! Как бывало в детстве! Всех накажет! Все прочь! Прочь, пока мама не разъярилась вконец!
Остальные варяги опешили недоуменно, наблюдая за тем, что творилось с берсерками. Они, очевидно, впадали в состояние своего страшного транса. Но почему? Где враги, на которых они направят силу, высвобожденную из них их боевым безумием..?
И тут все это неистовство обрушилось на них, и они оказались совершенно беззащитны перед этой стихией. Попытавшиеся было воспротивиться ей ярла Асбранда и коротышку Магни вырубили тотчас же - одного обухом абордажной секиры в лоб, другого тычком копейного древка в мужское достоинство.
Всем теперь казалось, что они подчинены неистовству не людей, а трех багровых рун: «Кано», «Совило» и «Гебо», которые словно отделились от человеческой плоти, зажили собственными жизнями и витали в воздухе, выстраивая собой надписи грозных предсказаний.
Словно стадо овец погнали их берсерки Бьёрн, Сигурд и Ульвар к драккару, прочь с берега. Они уже настолько были обуяны яростью, что перечить им означало погибнуть, и простыми болью и беспамятством, как ярл и его коротышка, не отделаешься. Уж лучше подчиниться им, безумным, сейчас, а разобраться с ними потом, когда придут в себя и станут как все, и когда ярл придет в себя. Если близняшкам почудилось, что их давно умершая полонянка-мать вещает через этого гневливого человека с порванными губами, плюющегося из-за этого кровью, и хочет, чтобы все ушли прочь, не стоит разубеждать их в обратном. Лучше исполнить то, чего она желает! Благо, что ни корабль на сушу не вытащили, ни дракона с носа снять не успели.
Варяги торопливо расселись каждый на свой рум и дружно налегли на весла, гоня драккар, задом наперёд, в открытое море.
Прочь, как велела их мать.
Станьте частью нашей дружной компании)) Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал.
#фантастика #мистика #юмор #книги #чтение #романы #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы #фэнтези #викинги