Для проективного Кассандриона характерно использование сюжетных построений в качестве особого вида силлогизмов, спиральное развертывание, напоминающее детектив, психологизм в качестве мотива Кассандриона.
Еще один пример проективного Касандриона, на этот раз из стихорисов7 Игоря Иогансона.
В тьме непроглядной спят два идиота
Сюжeт силен но как его писать?
Картина - исторический сюжет
Тень мамонта над спящим Кроманьонцем
Картина - исторический сюжет "Петух и лес"
Лес - Каменноугольный
Еще одна - "Египтянин и блок"
Не наш а - тот. Блок - четырехугольный
"Сюжет хорош, но как его писать?" - И.Иогансон с помощью интонации вводит проспекцию и ожидание Кассандриона. Кассандрион в этом случае реализуется также с помощью поставленных друг за другом именно трех сюжетов: доисторический человек - вымерший мамонт, животное (не человек) - вымерший лес, исторический человек (в самом начале истории) - идиотический камень (как результат труда человека). Все это запараллеливается с картиной, которую еще предстоит написать, "два идиота в непроглядной тьме". Апокалиптичность Кассандриона в этом случае, так же как и в приведенном примере из творчества И.Лощилова, достаточно очевидна и подчеркивается помещенным на развороте рисунком слепца со стоящей на задних лапах перед ним поводырем-собакой. Слепец при этом сидит на крышке христианского гроба. Кассандриации на почве экологических идей подвергается не только отношение человек-природа, но и христианство (дополнительными коннотациями рисунка) и русская культура - указанием на одну из значительнейших национальных фигур, Александра Блока (который построил Кассандрион тремя периодами собственной творческой и духовной жизни, находящейся в неразрешимом идиотическом противоречии с его же собственными патриотическими интенциями).
Возможности Кассандриона в области проективного стиля настолько широки, что кажутся иногда фантастическими. Не углубляясь в историко-литературные аналогии, связанные с эпифаниями и творчеством Ивана Бунина, приведу здесь в качестве убедительного примера рассказ Ларисы Фоменко "О чем пел старик" из книги "Время уже кончено", Избранное, New York, 20008. Само название книги уже говорит о том, что включенные в нее произведения имеют отношение к избранной мною теме.
В рассказе "О чем пел старик" наблюдается полная нумерологическая симметрия: три персонажа эпифании, три эпизода несостоятельности, три уровня трагической концовки.
В рассказе участвуют три персонажа: героиня - европейская женщина, чужеземка, неверная язычница, старик-араб и араб-ребенок.
Так же как и в двух предыдущих примерах, в гениальной художественно и провиденчески состоятельной, как мы теперь уже знаем, коллизии Ларисы Фоменко имеют место три эпизода, если, конечно, не брать в расчет краткую экспозицию, необходимую для создания экстраполирования апокалиптического Кассандриона. Каждый эпизод подан как эпизод несостоятельности.
Первый эпизод описывает покупку лирической героиней гранатов на восточном (арабском) базаре. Второй эпизод описывает беседу лирической героини и старика-араба, третий эпизод описывает смерть (расколотый гранат). В первом эпизоде автор живописует несостоятельность ребенка, враждебного героине, перечеркнутую действиями старика, который продает неверной гранаты - как раз такие, какие надо. В тексте обыгрывается двойной русский смысл "гранат", одна из которых действительно "взорвется". Во втором эпизоде читатель видит несостоятельность враждебного обращения старика-араба к Западу, ведь "скоро наступит час молитвы, и старику волей-неволей придется повернуться лицом к востоку, оставив закат без присмотра". И, наконец, в третьем эпизоде рассказ завершается несостоятельностью жизни - "я гляжу, как алая лужица сока мигом окрашивает белую пыль в цвет глины, и чувствую, как в горле застревает глиняный ком. Наклонившись, переворачиваю гранат на спину (подчеркнуто мною. - Ю.П.) и разом встречаюсь с его выпученными от боли и страха, налитыми кровью глазами, уже начинающими стекленеть".
Ключевым образом рассказа, подобным ключевому слову "сволочь" в рассказе И.Лощилова, необходимым для запараллеливания сюжетов в психике героини, является образ со скрипом раскачивающихся где-то и где-то остановившихся в момент смерти качелей. Это отсылает нас к прецессии маятника и указывает на онтологический аспект прекращения. Сам же мир в рассказе Ларисы Фоменко нарисован как Кассандрион, работающий в автоматическом стиле. Старик поворачивается к западу, чтобы повернуться к востоку. Поворот к востоку необходим для того, чтобы повернуться к западу. Однако это не вечная борьба добра и зла, рассказ заканчивается смертью: "Слышу, как в тишине, жалобно скрипнув, останавливаются качели".
Транспарантный стиль Кассандриона зависит от холотропного модуса деятельности организма. В этом случае фигура мысли образуется в соответствии с некоей в общем случае неразличимой, но явственно ощущаемой ситуацией, имеющей быть в другом месте и в другом времени, в другой обстановке и с другими действующими лицами. Причем генерирующая Кассандрион трансперсональная регрессия имеет универсальный характер. Кассандрион транспарантного стиля образуется исключительно за счет многозначности слов, организованных в экфрасисы, симультанно существующие на одном и том же лексическом материале. Вопросы поэтики Кассандриона транспарантного стиля, возникающего на основе лексической многозначности и симультанно сосуществующих системных экфрасисов, рассматривается мною в статье "Кассандрион" на материале стихотворения Д.Томаса A Grief Ago9, и здесь я не стану на этом останавливаться. Но предлагаю читателю ознакомиться со способом организации Кассандриона транспарантного стиля, когда он составлен симультанным соположением прозаических дискурсов, уже сконцентрированных лирической экспрессией до размеров абзаца. (Продолжение следует).