Здесь не каждая скверная новость горда новизной, убивая надежду на каждое светлое "скоро". Но балкон приоткрытый, на улице пахнет весной. И бродячая кошка, решив, что она мандрагора, начинает орать в ожидании первой любви. Самой главной кошачьей любви, предпоследнего снега. Этот мир не изменится завтра, живи не живи. Значит, лучше живи. А из дома выходит Диего.
Белозубый, смешливый, красивый, что греческий бог, голливудское имя, заглавная буква в сезаме. Постояльцы ближайшего бара считают до трёх, собираются в круг, лучезарно сверкая глазами, но в бумажных стаканчиках явно не кофе гляссе, но весёлая встреча случайная, как опечатка. А Диего проходит — охота сказать по росе, но естественно нет. По уложенной криво брусчатке. Ветер лупит его по спине, не жалея хлыста, памятуя о тех временах, когда был терпеливей.
А когда-то давно и Диего резвился, хвостат, потому что русалка, к тому же в Карибском заливе. Иногда он отстёгивал хвост, улыбался "адьё", на гитаре играл синьоритам и даже синьорам. Вероятно, прогневал морское начальство свое, вероятно, сторонники тихо сидели по норам. Что Диего забыл в этой северной дикой стране без гаванских сигар, да чего уж — без шелковых блузок?
Думал — голос отнимут, а видимо, всё-таки нет. Видно, способ воздействия низок, влияния узок.
Здесь не каждая новость имеет возможность побыть, демонстрируя миру стабильную крепость аорты. А Диего идёт по дороге, считает столбы, сочиняет весну, к воробьям подбирает аккорды, потому что внутри него радости более чем. Гореведы, ведите отсюда свои хороводы. У Диего рюкзак и гитара на правом плече. Он идёт, над башкой расстилаются вечные воды. Он проснется в парижской квартире — великий немой, на берлинской заправке представится бедным поэтом. Он вернётся домой. Мы однажды вернёмся домой, и февраль непременно закончится. Помни об этом.
Стих: Наталья Захарцева (Резная Свирель)