Всё бы и ничего, но это натолкнуло меня на мысль лишний раз прояснить особенности механизма капиталистического накопления в первые десятилетия промышленной революции. Это были долгие годы стагнации уровня жизни пролетариев, что позволило многим учёным мужам эпохи говорить о скором конце капитализма, а то и об его изначальной ущербности и пагубности.
Со временем этот застой был преодолён и капиталистическое накопление стало работать на трудящихся, повышая их жизненный уровень. Это имело далеко идущие социально-политические последствия, которые встали в полный рост в начале XX века.
Капитализм ранней индустриализации
Жизнь в допромышленную эпоху была не сахар. Относительно невысокая продолжительность жизни, запредельная (по современным меркам) детская смертность, периодические неурожаи и связанные с ними гуманитарные катастрофы, черепашьи темпы экономического и социального развития. Более подробно я писал об этом здесь.
Промышленная революция и всеобщий закон капиталистического накопления
И хотя к тому моменту капитализм уже активно развивался, с началом промышленной революции в конце XVIII века, он получил дополнительный импульс. Всё больше людей вовлекалось в формирующийся рынок труда, многие из новых работяг были обезземеленными крестьянами, которым пришлось привыкать к довольно жесткой трудовой дисциплине на фабриках. Противоречие между привычным распорядком дня и рабочим временем на фабрике периодически приводило к конфликтам (с.31-32):
«Я работал на мельнице мистера Брейда», - заявил один свидетель: «Летом мы вкалывали весь день, и я не мог сказать, в котором часу мы прекращали работу. Помимо надсмотрщика и его сына ни у кого больше не было часов, так что мы понятия не имели сколько времени. У одного человека были часы... Их изъяли и передали на хранение надсмотрщику, потому что он сообщил людям время суток...»
Ему вторит свидетель из Данди:
«...на самом деле постоянных рабочих часов не было: надсмотрщики и управляющие делали с нами что хотели. Часы на фабриках часто переводили с утра, а ночью переводили обратно. Часы, вместо того, чтобы быть приборами для измерения времени, использовались как прикрытие для обмана и угнетения. Хотя это было известно среди рабочих, все боялись говорить об этом. Вскоре рабочие стали бояться носить часы, так как нередко увольняли любого, кто полагал, что разбирается в измерении времени.»
И это ещё полбеды! Современникам той эпохи было сложно оценить прогрессивность системы, ориентируясь на уровень жизни. Например, заработные платы в первые десятилетия промышленной революции стагнировали или даже падали. То же самое было и с продолжительностью жизни, особенно у промышленных рабочих.
Отсутствие социального обеспечения и охраны труда вело к довольно мрачным перспективам (c.200, также здесь):
«Чтобы хоть до некоторой степени ясно охарактеризовать вред, приносимый этой работой, я должен сказать, что горчайшие пьяницы среди точильщиков— самые долговечные из них, потому что они меньше времени проводят за работой. Всего в Шеффилде насчитывается около 2 500 точильщиков. Около 150 из них (80 взрослых мужчин и 70 мальчиков) оттачивают вилки: они умирают, как правило, в возрасте от 28 до 32 лет. Точильщики бритв, как на сухом, так и на влажном камне, умирают между 40 и 45 годами, а точильщики столовых ножей, работающие на влажном камне, умирают между 40 и 50 годами».
***
Еще хуже, пожалуй, была работа только на спичечных фабриках. […] Работа несложная, но уже через несколько лет у бедняг начинались мучительные зубные боли, распухали десны и челюсти. Единственным способом прекратить мучения хоть на какое-то время было выдергивание всех зубов. Если же человек продолжал работу на вредном производстве (а в большинстве случаев у него не было выбора), то испарения фосфора проникали в костную ткань, и у бедолаги начинала светиться в темноте челюсть, а порою и другие кости. Редко кто из таких рабочих доживал до сорока лет. Если организм был крепкий и оставалась надежда, что болезнь не охватила все ткани, единственным способом избавиться от мучительных болей было удаление зараженной челюсти, что сопровождалось ужасной операцией без всякой анестезии и длительным и не менее мучительным выздоровлением.
Всё это неизбежно приводило к росту социального напряжения, которое выливалось в кровавые столкновения. В конечном счёте, социальные противоречия привели к «весне народов» и появлению организованного социалистического и профсоюзного движения. Капиталистическое накопление не способствовало росту уровня жизни большинства трудящихся. Именно в эту эпоху складывается восприятие сельской жизни как спокойной и размеренной идиллии, потерянного рая, в противовес «безумию» городской жизни и промышленной занятости. Почему так происходило? Многие ученые мужи тех времен пытались разгадать эту загадку. Здесь были и всякие Сисмонди с «теорией недопотребления», Мальтусы с «железным законом заработной платы» и Марксы с «всеобщим законом капиталистического накопления».
Марксисты, к слову, увереннее всего продвинулись в деле пиара своей версии. Так, согласно «закону», модернизация производств при капитализме приводит к сокращению рабочих. Формируется безработная «резервная армия труда», что снижает заработные платы тех, кто продолжает трудиться:
Закон, согласно которому всё возрастающая масса средств производства может, вследствие прогресса производительности общественного труда, приводиться в движение всё с меньшей и меньшей затратой человеческой силы, — этот закон на базисе капитализма, где не рабочий применяет средства труда, а средства труда применяют рабочего, выражается в том, что чем выше производительная сила труда, тем больше давление рабочих на средства их занятости, тем ненадёжнее, следовательно, необходимое условие их существования: продажа собственной силы для умножения чужого богатства, или для самовозрастания капитала. Таким образом, увеличение средств производства и производительности труда, более быстрое, чем увеличение производительного населения, получает капиталистическое выражение, наоборот, в том, что рабочее население постоянно увеличивается быстрее, чем потребность в возрастании капитала.
Концепция эта была несколько хитрее чем у Мальтуса. Если у него уровень жизни трудяг падал с ростом их численности из-за невозможности экономики прокормить всех, то у Маркса «относительное перенаселение» обусловлено лишь действием закона спроса и предложения на рабочую силу. Эта схема была не просто куда более близкой к экономической реальности, но и оказалась крайне успешной в политическом смысле. Марксисты «возложили вину» за нищету пролетариата не на него самого, а на капиталистов (в отличии от Мальтуса). Кроме того, марксисты смогли примирить капиталистические достижения с антикапиталистической риторикой (в отличии от Сисмонди, который предлагал «вернуть всё взад»).
Всеобщий закон капиталистического накопления был одним из важных пунктов марксистской политэкономии. Так, это прописали в «манифесте компартии», «наемном труде и капитале», а также в более поздних работах типа «К критике теории и практики марксизма» Каутского и отдельных работах Ленина.
Однако как мы видели выше, начиная с середины XIX века заработные платы все же начинают постепенно расти. Объяснить этот парадокс нам поможет…*барабанная дробь* Роберт Аллен!
Накопление капитала и технические инновации
Мы уже знакомы с его концепцией индустриализации. Если совсем вкратце — относительно высокие зарплаты работяг делают вложения в капитал (трудосберегающие технологии типа паровых двигателей) более выгодным делом. Применение новых технологий предъявляет повышенную квалификацию к рабочей силе и приводит к росту зарплат. В результате возникает синергетический эффект: высокие зарплаты стимулируют инновации, а инновации стимулируют высокие зарплаты.
В своей работе Роберт Аллен назвал длительный период стагнации заработков «паузой Энгельса», ссылаясь на всеобщий закон капиталистического накопления. Он сочетался с ростом производительности труда и подтверждал главный марксистский тезис о том, что накопление капитала сопровождалось обнищанием работяг, как абсолютным так и относительным. В чем же дело?
Методом забористого математического моделирования Аллен предполагает, что в Британской экономике того времени заместить труд капиталом было бы проблематично. Прирост производительности был довольно низким, при этом часть капитала требовалось вложить в жилье и инфраструктуру растущих городов. В этих условиях для увеличения экономического роста требовался одновременный рост прибыльности капитала и его производительности. Проще говоря, капиталисты копили бабки для последующих инноваций.
Пока шло накопление капитала — зарплаты стагнировали. Этот процесс шел десятилетиями и именно на основе длительной стагнации уровня жизни марксисты выдвинули тезис о всеобщем законе капиталистического накопления. Однако, как отмечает Аллен, этот процесс не мог продолжаться вечно. В какой-то момент накопление капитала сменилось инвестициями:
Каждое адаптированное для нужд экономики изобретение увеличивало спрос на капитал. Капитал требовался в городах, для жилья и инфраструктуры, капитал требовался для предприятий, для нового оборудования. Как следствие, норма прибыли должна была вырасти, как выросла и доля прибыли в национальном доходе.
Рост доли капитала вел к росту дохода капиталистов. Выросшие доходы позволяли сберегать больше. Но доход непосредственно от сбережений, от банковских депозитов, оказался невелик, что побуждало переводит сбережения в инвестиции. В то же время соотношение доходов капитала и реальных зарплат в экономике почти не росло четыре десятилетия. В бедных индустриальных городах рабочие жили в нищете и страданиях, покупательная способность реальных зарплат стагнировала (Williamson, 1990).
Но, как показывает модель, реальная заработная плата и не могла расти с той же скоростью, как производительность труда. Это невозможно: сперва капиталистам нужно повысить прибыль и накопить достаточно сбережений. После - инвестировать накопленные сбережения в экономику, где новый капитал, в конечном итоге, будет эффективно использован для повышения производительности. И только тогда зарплаты пойдут на взлет. Следовательно, ускоренное экономическое развитие не могло не привести к неравенству.
А рост неравенства, меж тем, нес в себе семена самоуничтожения. Возросшая прибыль дала капиталистам достаточно накопленного капитала, к середине 19-го века – достаточно для инвестиций и для нового типа экономического роста. Сбалансированного роста доходов капитала и зарплат рабочих. Доходы рабочего класса наконец начали расти с теми же темпами, что и прибыль капиталистов. Или, другими словами, реальная заработная плата стала расти вместе с производительностью.
Таким образом, технологический прогресс индустриального капитализма заложил важнейшую предпосылку для повышения уровня жизни масс в дальнейшем. Продукция массового производства постепенно удешевлялась и становилась доступнее, а заработные платы росли вместе с квалификацией трудящихся.
Прекрасная эпоха: зарождение welfare state
Описываемый период запомнился в истории как «бель эпок» не только из-за ностальгии к довоенным временам и даже не только развитием науки, техники, искусства и культуры. Рубеж XIX и XX веков ознаменовался очередным витком социально-экономических и политических споров. Развивалось феминистское движение (с.122), ширилось профсоюзное влияние, а социалистические партии становились всё более популярными.
Политический дискурс развитых стран отчетливо смещался влево, социальные проблемы вышли на первый план как для консерваторов, так и либералов. Всё это приводит к тому, что правительства европейских государств постепенно принимают первые законы о социальном обеспечении на государственном уровне. Более подробно я писал об этом процессе здесь.
Социально-экономическое развитие и значение технологических инноваций
При всех успехах социальное законодательство оставалось крайне ограниченным. Во многих странах Запада все еще не было пособий по безработице, прогрессивного налогообложения, а детский труд оставался нормой. Социальные выплаты были низкими: в Британии, например, было невозможно прожить на одну пенсию, которая еще и выплачивалась только с 70-ти лет. Ограничения рабочего дня и страхование по безработице часто касались лишь отдельных отраслей как в той же Британии, где пособия по безработице вводились для строителей, литейщиков, работников лесопилок, автомобильных и машиностроительных заводов. Государственное жилье, как в Новой Зеландии, часто было не по карману беднякам, для которых его строили, и находилось далеко от работы.
Однако, в жизни широких масс наметился ощутимый перелом: расширялись избирательные права, росли зарплаты, вводилось социальное обеспечение, сокращалось рабочее время, росла продолжительность жизни, улучшился рацион.
Хотя до социального государства современного образца было ещё далеко, но зарождается оно именно в это время. На смену классическому либерализму с его концепцией невмешательства в экономические отношения приходит либерализм социальный. Идея, что государство должно поддерживать трудящихся и обеспечивать минимальный уровень благосостояния каждому, из фантазий маргиналов становится распространённым убеждением.
Пусть и не стоит умалять достижения социалистического и рабочего движения, их деятельность не сыграла решающей роли. Чтобы перераспределять богатства, в первую очередь нужно накопить эти самые богатства. Для того чтобы вводить социалку и повышать зарплаты требуется сильная экономика, а сильная экономика возможна только благодаря передовым технологиям, которые увеличивают производительность труда. В развитых странах мира XIX и XX века стали веком ускорявшегося технологического прогресса.
Дебаты о скором конце капитализма
В начале XX века в социал-демократических партиях обозначился серьезный идеологический кризис: утверждения о неспособности капитализма улучшить жизнь простых трудяг столкнулись с жесткой критикой со стороны самих же эсдеков (с.70-71, с.65, с.8-9, c.83 также здесь). Один из основных (вернее сказать, наиболее часто используемых) тезисов марксистов оказался опровергнутым к неудовольствию левого крыла социал-демократических партий. Это опровержение интуитивно чувствовали и рабочие: профсоюзы все больше ударялись в экономическую борьбу, дистанцируясь от революционной повестки эсдековских партий (с.5, с.2, также здесь).
Разгорелись нешуточные дебаты, преимущественно вокруг книги Эдуарда Бернштейна «Проблемы социализма и задачи социал-демократии». В ней автор призывал социал-демократические партии сконцентрировать свои усилия на парламентской борьбе в свете обозначившихся тенденций. Строго говоря, все эти вещи были понятны и без Бернштейна. Именно этим партии и занимались, не торопясь ниспровергать правительство и всё сильнее углубляясь в парламентскую борьбу. Однако вброс на вентилятор с его стороны вынудил радикальных левых держать ответ. Контраргументация того же Ленина оказалась довольно спорной (цитаты из упомянутых выше работ):
Бернштейн объявляет всеми оставленной «теорию нищеты» или «теорию обнищания» Маркса. Каутский показывает, что это опять извращенная утрировка противников Маркса, который подобной теории не выставлял. Маркс говорил о росте нищеты, унижения и проч., указывая наряду с этим и противодействующую тенденцию и те реальные общественные силы, которые одни только и могут порождать эту тенденцию. Слова Маркса о росте нищеты вполне оправдываются действительностью: во-первых, мы действительно видим, что капитализм имеет тенденцию порождать и усиливать нищету, которая достигает громадных размеров при отсутствии вышеуказанной противодействующей тенденции. Во-вторых, растет нищета не в физическом, а в социальном смысле, т. е. в смысле несоответствия между повышающимся уровнем потребностей буржуазии и потребностей всего общества и уровнем жизни трудящихся масс.
Во-первых, вышеперечисленные тенденции как раз и нивелировали тенденцию к устойчивому порождению нищеты. Во-вторых, формулировка «несоответствия между потребностями общества и буржуазии» не имеет заданных критериев сравнения. В конце концов, у каждого человека есть некий набор базовых потребностей, который в развитых странах вполне удовлетворён, в то время как собственные субъективные потребности могут носить самый различный характер — от поездок на иностранные курорты до еженедельного питания в ресторанах. Если копать глубже, то во все времена существования человечества средний человек всегда хотел чего-то большего, чем могли позволить его наличные ресурсы. По такой логике рост нищеты широких слоев трудящихся наблюдался даже в СССР.
Не самые лучшие аргументы приводил и Каутский:
Распространение женского труда—верный признак увеличения нищеты. Порожденное ею, оно ее усиливает, потому что капиталистическое общество не создало новых, высших форм домоустройства, которые могли бы заменить индивидуальное домоустройство. Наемный труд женщины истощает ее силы так как не избавляет ее от домашних работ; домашняя обстановка пролетариев становится все более запущенной, дети лишены присмотра, кабачок получает большую притягательную силу, чем собственный дом; работница, не приученная к ведению домашнего хозяйства, заваленная работой, не умеющая ни шить, ни готовить, не умеет стало быть ни в чем сберечь, отчего увеличиваются расходы. Какая польза рабочему от повышения заработной платы, от падения цены на хлеб, если жена его не умеет приготовить из муки экономные, питательные и вкусные блюда? Что ему от падения цен на одежду, если жена его не умеет чинить изношенное платье, так что он вынужден покупать его вдвое больше, чем раньше? Как легко ведет женский наемный труд не только к социальной, но и к физической нищете!
***
Тенденция капитализма к обнищанию масс проявляется с особенной силой и особенно экстенсивно в тех областях (мы употребляем здесь слово «область» как в его экономическом. так и географическом смысле), куда недавно лишь проникла капиталистическая промышленность, или в ее порубежных областях. Она, проявляется там, повторяем, с такой силой, что порождает самую глубокую нищету в физическом, а не социальном смысле,— голод, отсутствие самого необходимого, вымирание населения. Это — явление общеизвестное и общепризнанное. Но буржуазный экономист и здесь утешает себя соображением, что это — временное зло, переходная стадия, за которой следует подъем благосостояния обнищавшего населения.
Так, женщины и дети были нагружены работой задолго до их пролетаризации, просто трудились они в домашнем хозяйстве. Что же до деградации домашнего труда, то теперь, вместо самостоятельного производства, семья могла покупать необходимые вещи на рынке (о чем писал тот же Ленин), которые становились все доступнее. Наконец, голод и низкий уровень жизни в колониях никто не отрицает, но с чего бы Каутский взял, будто до прихода европейского капитализма ситуация в этих регионах обязательно была лучше? К тому же, постепенное удешевление технологий принесло свои плоды экономического развития.
История дальнейшего развития социал-демократических партий показывает, что доводы реформистов оказались убедительнее. Доказательство тому — ареал обитания левых радикалов и умеренных. Революционеры преуспели в неразвитых странах мира, типа Российской Империи, так как относительно слабая экономика не могла обеспечить существенного роста уровня жизни широких масс. Тем временем реформисты господствовали на Западе, поскольку подавляющее большинство трудящихся устраивало сложившееся положение вещей, а правящая элита могла купировать недовольство перераспределением богатств в пользу работяг без существенного ущерба для себя.
Итоги
Становление индустриального капитализма сломало прежнюю социально-экономическую структуру общества, но сам капитализм долгое время не мог предложить взамен что-то позитивного. Накопление капитала и рост производительности труда не сопровождался ростом уровня жизни трудящихся. Это, впрочем, было нормальной практикой первой стадии промышленной революции, через которую проходил даже Советский Союз. Примерно с середины XIX века начинается рост зарплат и уровня жизни широких слоев населения, который, по нашим меркам, кажется ничтожным. Тем не менее, к первому десятилетию XX века большинству стало ясно: при капитализме действительно можно добиться улучшения жизненного уровня.
В основе экономического и социального прогресса лежали технологии, которые увеличивали производительность труда и удешевляли доступность многих товаров и услуг. Знаменитый экономист Йозеф Шумпетер вообще полагал, что технологическое развитие является неотъемлемой чертой капитализма. И действительно, капиталистическое развитие привело к небывалому росту уровня жизни. Точнее сказать, к этому привела смешанная экономика, которая сгладила социально-экономические издержки капиталистического развития.
В «Прекрасную эпоху» активно зарождались и внедрялись инновации, которые поддерживали экономическое развитие на протяжении целого столетия. За это время жизнь людей преобразилась до неузнаваемости. В эти и последующие годы возник технократический оптимизм, а многие футурологи опасались, что человечество просто не будет поспевать за осмыслением технологического прогресса и адаптации к нему. Проблема в том, что в конце 20 века эпоха технологических чудес, кажется, подошла к концу, что также фиксируется статистикой. Виноват ли в этом капитализм, или же виной всему объективные технологические ограничения — вопрос открытый. Впрочем, это уже совсем другая история…
Автор - Фёдор Яковлев
Если вам понравился материал и вы прочувствовали всю значимость переломного момента эпохи, то вы можете отправить деньги на счет автора (сбер 2202 2005 4871 3468). Финансы пойдут на финансирование НИОКР для нового технологического рывка.
Если вдруг кому интересно, ещё я пишу всякое про экономику на Учёных котах, вот. Ищите, что называется, по тегам.