Вот послушайте быль – небылицу. Только чур, не перебивать! Если кто считать умеет, пусть про себя считает, а другим слушать не мешает! На дворе стояло лето 7170 года. Царь – батюшка Алексей Михайлович правил, а Пётр первый Великий, ещё не родился. Патриарх Всея Руси Никон и Алексей Михайлович задумали реформу церковную, а вот народ православный не спросили. Не согласны были многие считать лета по-новому, молиться по-заморскому. Стали люди уходить от греха подальше, так образовалось древлеправославие, а позже стали их прозывать старообрядцами. Вреда от них никакого не было. Сделали люди свой выбор, а дальше Бог им судья! Селились они на выселках, вдали от городов, вдоль рек, озёр, от лесов недалече. И была у них глубокая связь с жителями тех мест. А что за жители об этом и сказ.
Всей семьёй ушли на выселки крестьяне с фамилией Бедняковы. Что за фамилия такая? А фамилия хорошая, в те времена считалось полезно назвать себя так, чтобы никто не завидовал, например, Некрасов, Несмеянов, Покрышкин, Горбатов и много других. Вот у матушки Петра Великого фамилия была Нарышкина, а у брата его Ивана Алексеевича по матушке, Милославский. Но о них в другой раз, а то сказке конца не будет. Так вот, ушли: Агафий Бедняков, отец Осипа Беднякова, жена его, звонаря Симеона Слепого, дочка, Аграфена, и молодая Осипа, Избава, дочка старосты. Хорошая была пара. Бедняков старший взял приданого за Аграфену, и Осипу за Василису староста отвалил хорошо. Жить бы да жить, а пришлось покинуть места насиженные. Пришли они к лесу. Место облюбовали рядом с заводью, у реки. Весной река набухала, в заводи вода поднималась, и рыба туда заходила, а летом хоть сачком её бери! Лес хороший ягоды, грибы, зверь не пуганный! На опушке - огород, на лужайке – сенокос! Рай на земле! В речку родник из лесу вытекал, летом не пересыхала, так что и колодца не надо, вода чистая, слеза! С собой привели и привезли, как в Ноевом ковчеге, всякой твари по паре. Первым делом поставили шалаш, а потом огородили двор, и на дворе срубили избу. Старшие по возрасту в избу перебрались, а молодые в шалаше радовались. Однажды Агафий увидел в углу избы моток спутанных ниток. «Что это ты старая прясть взялась, да нитки запутала?», спрашивает он. «Не брала я пряжи в руки! Ужель Кикимора в доме завелась?», отвечает Аграфена. «Никак Домовой женился! Вот теперь держи ухо востро! Будут безобразничать, не заскучаешь!», поддержал муж жену. «Так ведь не выгонишь!», хлопнув себя руками по бокам сокрушалась Аграфена. И пошло с тех пор. То скотина заболеет, то куры разбегутся, и посуда сама падает. По ночам стук под порогом! Двери сами открываются! А самое главное несчастье случилось ровно через год. Ушли на Страшный суд Агафий и Аграфена. Вот и не верь в приметы! Но было и хорошее. У Осипа и Избавы родился первенец, мальчик. Пока Избава ходила первенцем Осип вырезал крест из ольхи, сам сделал резьбу, сплёл гайтан, а жена соткала рубаху для крещения. После родов понесли мальчика к заводи и крестили по древнему обычаю. При крещении дали имя Илья.
Живут дальше Бедняковы уже втроём. А дела в доме происходят странные. Чудят Домовой и Кикимора. Мальчонку будят по ночам. Вещи по горнице разбрасывают. Печку гасят. Начнёт Избава хлеб месить, а он возьми, да и подсохни, а то молоко киснет. Беда не беда, а надо что-то делать. Надоит Избава молока, немного нальёт в блюдечко и оставит на крыльце. На порог ногами никто не становятся. Осип, перед любым делом крест поднимет, освятит себя Знамением, а потом только работает. А дитё оно и есть дитё. Шалит. Однако если Осип и Избава только слышат нечисть, то Илюша видеть её начал. Лежит в яслях, балуется, а как под порогом стукнет, замирает, и молча смотрит туда. Потом глазки поведёт в сторону, будто следит за кем-то, а как до угла досмотрит, сразу в крик! К двум годикам говорить Илья начал. И стал мамке говорить, что видит хворостину с головой, вместо рук солома, вместо глаз угольки, а иногда в углу появляется маленький ростом старичок. Он той, у которой голова как напёрсток, указывает, что делать, а она делает. Сам старичок на вид не злой, а вот эта, с соломенными руками злая, мамкину пряжу таскает. Сядет, вроде прядёт, а сама нитки путает, и бросает. Удивлялись родители, как так, Илюша видит, а они нет. Решили Осип и Избава через Илью к духам подобраться. Первое, стали за порядком в доме пуще прежнего следить, и сыночку маленькую метёлку из ракитового куста сделали. Построил Осип баньку. Стали париться с веничком берёзовым, и сыночка приучать. Стены побелили белой глиной. Под иконой, на доске писаной, той, что от бабушек в наследство досталась, негасимую лучинку зажгли. Илюша маменьки и тятеньки говорит, мол старичку нравится, а хворостинка сердится! Они ругаются между собой!
Прошло ещё время. Илья уже помощник! С отцом и силки расставит, и воду принесёт, и посеет и пожнет! Поутихло в доме, а может они привыкли, примирились. Однажды несёт Илюша воду, два ведра на коромысле. Обернулся дверь открыть, открыть то открыл, да встал на порог, оступился, и сам повалился и оба ведра на порог разлил! Лежит на полу, зашибся! Осип кричит «Чего разлегся, а ну вставай! Смотри чего натворил, бери, исправляй!» Лежит Илья, Избава подбежала, поднимает, Осип тоже подошёл, помогает. «Что с тобою, Илюшенька?», причитает мама. «Лбом ударился, ног не чую!» отвечает Илья. Осип подхватил сына и отнёс на лежанку. Вот тебе и раз! Был помощник, а стал обузой! С тех пор не встаёт Илья. Лежит на печи, в даль смотрит. Молятся родители, но видно послал Господь им испытание. Заботятся о сыне, друг дружку не упрекают, всё думают, как заладить с Кикиморой и Домовым, чтобы вредить перестали.
Отправился Осип на берег, вода сошла, рыба плещется в заводи, хоть руками бери. Сидит вечерком, в дом не идёт, больно ему смотреть на сына калеку. Вот и звезда первая в небе засверкала, за ней другая. Ночь наступила. Безлунная. Кажется, должно быть темно, а нет, вода светится, играет призрачный свет на волнах. Видит Осип, плещется крупная рыба в середине заводи. Нет, не рыба, показывается из воды кокошник серебряный, а потом лицо девичье, а потом плечи, грудь, да вот она вся! Белая, как снег, в белых одеждах, в серебряных украшениях, от которых звон по округе как от колокольчиков. Встал Осип, руки развёл, сказать ничего не может. От страху ноги в землю вросли. «Здравствуй, Осип!», говорит девица. Молчит Осип, только слышно, как зубы стучат. «Что ж ты не приветлив со мною? Испугался! Известно, испугался! А ты не бойся, я тебе вреда не сделаю.» говорит девица. Осип собрался с духом, потянул руку к кресту. «Осторожнее с этим, Осип, спугнёшь своё счастье. Прежде чем креститься выслушай меня.» продолжает девица. Опустил Осип крест. Опустил голову, и говорит «Если ты по мою душу пришла, бери, только сделай милость, помоги сыночку моему, единственному, не встаёт он, ноги не идут. А мне всё одно, в таком горе лучше и не жить!» «Не мне принадлежит душа твоя, не мне её и забирать! У меня к тебе другое дело. Хочу предсказать тебе будущее. Встанет на ножки твой сын только, если ты принесёшь ему живое яблоко. Яблоко не далеко, да взять его не просто! Ступай в лес дремучий, найди Лешего, уговори его сад свой показать, там найдешь яблоньку, а на ней всего одно яблочко, не кради его, торгуйся с Лешим, но помни, в яблочке том судьба Илюшина. Мало предложишь не отдаст, но и то, что просить Леший будет не отдавай!», проговорила девица и пошла опять в воду. «Звать то тебя как вещунья?», спрашивает Осип. «Берегиней меня люди зовут», сказала девица и пошла под воду.
Не стал дожидаться Осип рассвета. Рванул, что было духу, прямо в лесную чащу. Бежит, дороги не разбирает. Слышит кричит кто-то «Ауууу, аааауууууу». Побежал Осип в сторону откуда кричат. И ста шагов не сделал, как слышит в другой стороне «Ауууу, аааааууууууу». Собрался бежать в другую сторону, а крик сзади «Ауууу, ааааууууу». «Помоги мне, сила небесная», взмолился Осип, «Боженька помоги, не ради выгоды иду я, помоги, научи, где Лешего сыскать!» А тут мелькнуло в темноте лохматое чудовище, да как заорёт «Аууууу, ааааауууууу», и побежало на кривых ножках по тропинке. Осип за ним. Не быстро бежит лесной житель, а не догонишь. Бежит и аукает. Видит Осип, огибает зверь невиданный поворот реки, в воду не идёт. А Осип напрямик, по обмелевшей летом реке, срезал поворот, да на встречу и выскочил. Прыгнул на зверя, голыми руками обхватил, держит мохнатую спину. «Мужик, пусти меня, я тебе ничего не сделаю!», говорит чудище человеческим голосом. «Не пущу, пока не скажешь кто ты и зачем! А драться вздумаешь, так вот, крест у меня на гайтане, вмиг окрещу!», грозит Осип. «Да Аутка я, дух лесной! Что тебе от меня надо! Моё дело дорогу путать, следы заметать!», отвечает дух. «А мне как раз наоборот, надо дорогу указать, это ты можешь?», спрашивает Осип. «Тот, кто путать может, тот и распутывать умеет! Куда идёшь, говори?», отвечает Аутка. «К Лешему!», говорит Осип. «На совсем или в гости?», интересуется Аутка. «В сад мне его надо, яблоко там взять для сына моего калеки!», рассказал Осип. «Леший своего не отдаст! Будет жизнь твою просить, или жену, не соглашайся! Есть у него слабина. Любит спорить. Вот на спор можешь яблоко взять. Умеешь спорить?», спрашивает Аутка. «Нет, не доводилось мне спорить. Научи, как это?», просит Осип. «Вот смотри, я говорю, что вода мокрая, а ты говори сухая. Вот и поспорим!» предлагает Аутка. «Так ведь она и вправду мокрая!», отвечает Осип. «Это, и я знаю, поэтому я её и не люблю, но так спорят, понял?», учит Аутка, «Давай теперь ты», предлагает Осипу. «Вот дерево высокое!», говорит Осип. «Нет, я вижу, что дерево низкое!», отвечает Аутка. «А я говорю, высокое!», стоит на своём Осип. «Молодец! Дальше такие слова – чем докажешь! Вот спроси меня!», продолжает учить Аутка. «Чем докажешь, что дерево низкое?», спрашивает Осип. «Опять попал! Я отвечаю, что если перепрыгну дерево, значит низкое, а если нет, значит высокое. Следующее, самое главное, в споре, что поставишь! Без этого спорить неинтересно. Ты у Лешего требуй яблоко на кон, а ему обещай другое, только женой и детьми не клянись, а то пропадёшь! Ну так что, высоко ли дерево или низко?», заканчивает обучение Аутка. «Высоко!», отвечает Осип. «Проспорил! Смотри!» говорит Аутка, да как прыгнет на самую макушку, и оттуда «ААААУУУУУ, жди здесь, вот тебе, и Леший!», спрыгнул с дерева и исчез в лесу, только далеко, уже тихо, было слышно «Аааауууу, ааааууу…»
«Что тут за гвалт! Совсем духи распоясались, покоя нет! Надо порядок навести!» идёт по тропинке старик не старик, глаза зелёным светятся, нос сучком еловым с шишкой, борода и волосы спутаны, из них ветки и листья торчат, весь серый. «Ты кто такой? Почему ночью в моём лесу? О, да от тебя человеком пахнет, а я думал кто из наших лесных… Ну что, заплутал?» обращается к Осипу старик. «Нет, дедушка, я к тебе!», вежливо отвечает Осип. «Вон какой бесстрашный, да знаешь ли кто я? Я старший в лесу! Без меня тут ничего не бывает!», отвечает Леший. «Вот я поэтому и пришёл! Люди говорят ты можешь в любого лесного зверя превратиться, врут, наверное, вон ты какой старый, немощный!», подзадоривает Лешего Осип. «Ничего не врут! Скажи только, в кого…», отвечает Леший. «Давай в медведя!», предлагает Осип. «Да, пожалуйста, вот тебе медведь.» Завертелся Леший, поднял пыль, а когда пыль осела, стоит перед Осипом огромный, черный медведь, и в лицо дышит. «Ну, как?», спрашивает медведь. «Здорово! Только страшный ты в медвежьей шкуре!» отвечает Осип. «Для этого и превращаюсь, чтобы пугать, а то ходят тут всякие!», сердито отвечает Леший. «А хочешь я тебя удивлю, без огня огонь добуду?», спрашивает Осип. «Как это?», переспрашивает Леший. «А не важно как, только давай спорить, что добуду!», продолжает Осип. «Спорить? А давай, спорим, что не добудешь?», отозвался Леший. «А добуду, что на кон поставишь?», начал торговаться Осип. «Дров дам, на всю зиму! А ты что дашь?» торгуется Леший. «Я тебе отдам то, чем буду огонь добывать!», хитрит Осип. «Нет, не пойдёт! Если ты огонь не добудешь, останешься в лесу, жизнью клянись! Не хочешь сам, женою, сыном клянись!», требует Леший. «Дедушка, не буду я клясться, только ты пойми, если я огонь добуду, кто его погасит? Только я! А я его не погашу, пока ты мне не предложишь, то что достойно нашего спора!» умело торгуется Осип. «Чего же ты хочешь?», интересуется Леший. «Яблоко ставь, живое, из твоего сада, больше ничего!», требует Осип. «Хитёр! Ну, по рукам! Добывай огонь, не добудешь, то, что у тебя в руках, моим станет!», соглашается Леший. Достал из кармана Осип старую подкову, он её всегда на удачу с собой носил, собрал травы сухой, коры берёзовой, сложил возле камня. Стал подковой о камень ударять. Из подковы искры так и полетели, упали на солому, загорелось. Следом и кора занялась. Притащил Осип веток сосновых, подкинул в огонь, запылал костёр, осветил лес! «Ну дедушка, проспорил ты, яблоко отдавай!» требует Осип. «Туши, а то лес спалишь!», просит Леший. «Яблоко на кон, а то и правда спалю!», настаивает Осип. Закружился опять леший, обернулся, и держит в руке яблоко, а оно светиться, будто луна. «Скинул с себя верхнее Осип, накрыл им костер, огонь и задохся. «Держи, честно взял!», сказал Леший и пошёл вглубь леса. Начало светать. «Положил яблоко Осип за пазуху, и бегом, не чуя ног под собой полетел к дому. Вот и крыльцо.
Сидит на крыльце Избава, спиной дверь подпирает, руками колени обхватила, голову на них уронила. «Избава, смотри, я достал яблоко!», кричит Осип. Подняла голову Избава «Что, какое яблоко! Я уж не надеялась видеть тебя! Думала утоп, русалки забрали, счастье то какое!» Встала жена, обняла мужа, а он, одной рукой по волосам её гладит, а из другой яблоко не выпускает. «Идём в дом, сейчас Илюшенька встанет!» зовет жену Осип. «Илюша, смотри, что тятенька принёс, яблоко волшебное, светиться, как месяц полный», говорит входя Осип, «Покушай сынок, ты и поправишься!» «Не мне батюшка, им отдай, это они сердятся, что я на порог встал, и воду на Кикимору пролил. Она хворает теперь, и меня мучает, положи яблочко на тарелку, и в тёмный угол поставь!», говорит Илья. Как не жаль яблока, а надо исполнять. Подала Избава чистую, праздничную тарелку, положил Осип яблоко, и вместе, с поклоном, поставили тарелочку в дальний от двери угол, за печкой. Вышел из тени Домовой, поклонился, взял двумя лапами яблоко и в тени исчез. Тотчас слез Илья с печи, размялся, от долгого лежания, матушку поцеловал, отцу поклонился, к иконе приложился.
Больше Домового и Кикимору они не видели, но знали, что есть они в доме. Иногда, все-таки, стукнет что-то под порогом!