Мистер Порту поздними вечерами желтеет. У него чёрные закрученые кончиками вверх усы. Он очень стар, но держится, как может, и всё ещё очень привлекает дам. Он пахнет сладким деревом, табаком и чуть-чуть жареными сардинами. Он знал, черт возьми, великих людей, завоевателей да мореплавателей. Среди его друзей много и англичан, к которым он заходит в их винные погреба вдоль реки Дору по вечерам на рюмку другую.
Он просит их и вас угостить портвейном. Вы смеётесь, вкушаете первый глоток, закатываете глаза, а потом долго с наслаждением посасываете многолетний аромат, зная что только "Портвейн" от дяди Порту имеет право носить это гордое название. Ближе к полночи вы счастливые на ватных ногах медленно теряетесь в высотах моста Дона Луиша Первого, жалея что было очень очень мало, но понимая, что только "очень мало" бывает поистине "хорошо".
Мистер Порту поздними вечерами желтеет. У него чёрные закрученые кончиками вверх усы. Он очень стар, но держится, как может, и всё ещё очень привлекает дам. Он пахнет сладким деревом, табаком и чуть-чуть жареными сардинами. Он знал, черт возьми, великих людей, завоевателей да мореплавателей. Среди его друзей много и англичан, к которым он заходит в их винные погреба вдоль реки Дору по вечерам на рюмку другую.
Он просит их и вас угостить портвейном. Вы смеётесь, вкушаете первый глоток, закатываете глаза, а потом долго с наслаждением посасываете многолетний аромат, зная что только "Портвейн" от дяди Порту имеет право носить это гордое название. Ближе к полночи вы счастливые на ватных ногах медленно теряетесь в высотах моста Дона Луиша Первого, жалея что было очень очень мало, но понимая, что только "очень мало" бывает поистине "хорошо".
