Найти тему
Катехизис и Катарсис

Романтический Троцкий

Был на свете такой гражданин по имени его Лев Троцкий. Можно по-разному относиться к его деятельности и взглядам, но с некоторым сочувствием и уважением отнестись к его насыщенной биографии: что ни говори, жизнь его хорошенько помотала. Политические преследования, постоянные разъезды, напряженная политическая деятельность... не у каждого хватит сил на такие вещи.

Тем интереснее узнать, что после того как наш многострадальный персонаж пустил корни в Мексике в 1937 году, он вёл личный дневник, который был предназначен только для собственных глаз и его жены — Натальи Седовой. Сам дневник был впоследствии уничтожен, однако сохранилось письмо Троцкого жене, написанное 19 июля 1937 года. Из него мы можем узнать, что хотя одного из лидеров русской революции и помотала жизнь, он всё ещё оставался простым человеком со своими житейскими радостями, а самое главное — настоящим романтиком. Тёплые слова любимой "Наталочке" не оставят равнодушной ни одну даму, а мужчины завистливо присвистнут от красоты слога, которым Троцкий выразил всю свою страстную любовь дорогой сердцу жене.

 Это письмо отправляю другим путем 19/VII 1937 [г.], 13 часов.      Сейчас  буду  обедать. - После  того, как отправил тебе  письмо, мылся.
Около  10 1/2 приступил к чтению старых газет (для статьи)  , читал, сидя  в
chaise longue под деревьями, до настоящей  минуты. Солнце я переношу хорошо,
но для глаз  утомительно. Нужны, очевидно, темные очки. Но как их купить без
меня? Почти немыслимо.
     В  воскресенье Ландеро хотели пригласить меня на завтрак, но я  спасся,
приехав сюда поздно. Возможно, что такое приглашение последует  в  следующее
воскресенье.  Имей это в виду, если приедешь  сюда до  воскресенья: платье и
пр[очее]. Мне придется, видимо, ехать, как есть: к столь знаменитому бандиту
они  отнесутся  снисходительно,  но  жена бандита  - как-никак  дама,  одним
словом, леди,  в задрипанном  виде ей не полагается ездить  к  лордам. Прошу
сурьезно учесть!
     Сейчас буду есть собственноручно  пойманную рыбу, потом залягу отдыхать
часика на два, затем совершу прогулку.
     Физическое самочувствие хорошее. Моральное - вполне удовлетворительное,
как видите, из юнкерского (58-летний юнкер!) тона этого письма.
     Обедать не зовут. В среду поеду, вероятно, в Пачука - отправить письма,
поговорить по  телефону  или  послать,  в  случае  .надобности,  телеграмму.
Опасаюсь, что не застану тебя дома. Но я смогу провести  в Пачука часа 2-3 и
дождаться тебя.
     Могу  приехать  до  9  часов утра  и,  следовательно,  застигнуть  тебя
наверняка, если  ты не будешь  уже в Корнавана.  - Кстати:  ты говорила, что
поедешь  дня  на  два. Этого  абсолютно  недостаточно.  Надо  оставаться  до
восстановления обоняния. Здесь на этот счет условия неблагоприятные.
     Обедал. Лежа,  читал Temps. Заснул (недолго)  Сейчас  3 1/2. Через  1/2
часа  чай. Отложить  прогулку?  А  вдруг  дождь.  Пожалуй, пойду  сейчас.  -
Наталочка, что вы делаете теперь? Отдыхаете (от меня) ? Или у тебя операция?
Опять флюс? Как бы хотелось, чтоб ты  оправилась полностью.  Как бы хотелось
для тебя крепости, спокойствия, немножко радости.
     С тех  пор, как приехал  сюда,  ни разу не вставал мой бедный (член). Как
будто нет его. Он  тоже отдыхает от напряжения  тех  дней.  Но сам я, весь,-
помимо него,- с нежностью думаю о старой, милой пизде. Хочется  пососать ее,
всунуть  язык в  нее,  в самую глубину.  Наталочка, милая, буду  еще крепко-
крепко (любить) тебя и  языком,  и (членом). Простите, Наталочка,  эти  строчки,  -
кажется, первый раз в жизни так пишу Вам.
     Обнимаю крепко, прижимая все тело твое к себе. Твой Л.
Это письмо отправляю другим путем 19/VII 1937 [г.], 13 часов. Сейчас буду обедать. - После того, как отправил тебе письмо, мылся. Около 10 1/2 приступил к чтению старых газет (для статьи) , читал, сидя в chaise longue под деревьями, до настоящей минуты. Солнце я переношу хорошо, но для глаз утомительно. Нужны, очевидно, темные очки. Но как их купить без меня? Почти немыслимо. В воскресенье Ландеро хотели пригласить меня на завтрак, но я спасся, приехав сюда поздно. Возможно, что такое приглашение последует в следующее воскресенье. Имей это в виду, если приедешь сюда до воскресенья: платье и пр[очее]. Мне придется, видимо, ехать, как есть: к столь знаменитому бандиту они отнесутся снисходительно, но жена бандита - как-никак дама, одним словом, леди, в задрипанном виде ей не полагается ездить к лордам. Прошу сурьезно учесть! Сейчас буду есть собственноручно пойманную рыбу, потом залягу отдыхать часика на два, затем совершу прогулку. Физическое самочувствие хорошее. Моральное - вполне удовлетворительное, как видите, из юнкерского (58-летний юнкер!) тона этого письма. Обедать не зовут. В среду поеду, вероятно, в Пачука - отправить письма, поговорить по телефону или послать, в случае .надобности, телеграмму. Опасаюсь, что не застану тебя дома. Но я смогу провести в Пачука часа 2-3 и дождаться тебя. Могу приехать до 9 часов утра и, следовательно, застигнуть тебя наверняка, если ты не будешь уже в Корнавана. - Кстати: ты говорила, что поедешь дня на два. Этого абсолютно недостаточно. Надо оставаться до восстановления обоняния. Здесь на этот счет условия неблагоприятные. Обедал. Лежа, читал Temps. Заснул (недолго) Сейчас 3 1/2. Через 1/2 часа чай. Отложить прогулку? А вдруг дождь. Пожалуй, пойду сейчас. - Наталочка, что вы делаете теперь? Отдыхаете (от меня) ? Или у тебя операция? Опять флюс? Как бы хотелось, чтоб ты оправилась полностью. Как бы хотелось для тебя крепости, спокойствия, немножко радости. С тех пор, как приехал сюда, ни разу не вставал мой бедный (член). Как будто нет его. Он тоже отдыхает от напряжения тех дней. Но сам я, весь,- помимо него,- с нежностью думаю о старой, милой пизде. Хочется пососать ее, всунуть язык в нее, в самую глубину. Наталочка, милая, буду еще крепко- крепко (любить) тебя и языком, и (членом). Простите, Наталочка, эти строчки, - кажется, первый раз в жизни так пишу Вам. Обнимаю крепко, прижимая все тело твое к себе. Твой Л.

Как отмечает один из известных биографов Троцкого, историк Юрий Фельштинский, оригинал письма и машинописная копия до сих пор хранятся в музеях, из чего можно сделать вывод, что Троцкий и Седова не возражали против того, чтобы оставить сей исторический документ потомкам.

Статья Федора Яковлева