( Продолжение )
Павел проснулся на рассвете, когда солнце только стало золотить макушки сосен недалёкого леса. Потянулся, зевнул. Какое- то странное, незнакомое чувство трепыхалось на самом краю сознания. Павел прислушался к себе . Это было чувство глубинного, настоящего покоя, когда никуда не надо, никому не должен. Выпал из цепких когтей цивилизации с её бесконечной, суетливой спешкой и кучей дел, ни одно из которых не важно по- настоящему.
Встал, неторопливо оделся, вышел на крыльцо. И горло сжалось от красоты мира. Мудрой, исконной, величавой.
Густой туман клубился над землёй, тая под лучами встающего солнца. Оно переливалось в капельках росы и небольших лужицах от недавно прошедшего дождя. Ветер вился у ног, обволакивал рассветной прохладой, которая скоро рассеется, уступив место летней жаре.
И воздух. Пряный, настоянный на луговых травах, с привкусом лесных ягод. Павел стоял, оглушенный красками, запахами, звуками. Стоял, прислушиваясь к простому счастью, что медленно расправляло крылья где - то в самых потайных закоулках души:
- Ты чей- от будешь? - густой мужской голос вернул с личных небес на землю.
- Павел, Марьи Лукиничну внук.
- Заматере -то как. А я дядька Владимир, не признал?
Сколько лет прошло! Помнил дядьку крепким мужиком. Сейчас перед Павлом стоял старик, ещё в силе. Но годы начали брать своё, гнуть к земле. Ещё несколько лет - и позднюю мощь сменит старческая дряхлость.
- Вот, вышел воды в рукомойник набрать.
- Да ты у колодца вчера был- от?
- Нет. Трехлитровку с собой привез, хватило.
- Чистить ваш колодец надо. Сору много, сруб сгнил, да и проверь, мож и мышь какая с горя утопилась. Я школьный колодец с бурдуковскими регулярно чищу, вода там хорошая, годная. И мне хорошо, и им есть, чем движок охладить, когда по ягоду к нам ездят.
Пришлось топать к колодцу старой школы, где и обосновался дядька Владимир. Свой дом сгорел четыре года назад. А построить новый - на какие шиши?
Изрядно вымокнув в росе, вернулся в избу. Владимир нагрузил ранней зеленью, сушеными с прошлого года грибами, кислыми до оскомины огурцами.
Умывшись и позавтракав вчерашней гречей, Павел принялся за работу. Нашел голик, подмел в избе. В кладовке стояло ведро, то самое, с которым бабушка мыла пол. За водой пришлось ходить несколько раз, но изба засияла чистотой. Водой с солью Павел вымыл все шесть небольших окон. Зимние рамы нужно было выставить, но это завтра.
Открыл старый деревянный шкаф. Забытый ситцевый платок, словно привет от дорогого человека через много лет. Каждая тряпочка, каждая вещичка напоминали о бабушке и говорили: добро пожаловать!
Любой уголок старого дома напоминал о чём - то своём, важном и дорогом. Зарубки на дверном косяке: так бабушка отмечала скорый рост внука. Стол с изрезанным ножом уголком - мелкий Пашка сдуру баловался ножиком. Бабушка тогда лишь огорчённо вздохнула. Стол этот самолично изладил дед, известный в округе столяр. Павел вспомнил тот детский стыд, который идёт не от страха наказания, а от осознания того, как огорчил любимого человека.
Нашел в сарайке лопату и пошёл на кладбище. Солнце стояло уже в зените. В воздухе была разлита та полуденная истома, что навевает сон. Стрекотали кузнечики.
Кладбище встретило тишиной. Павел шел между могилами, читал знакомые фамилии, словно здоровался с теми, с кем уже не суждено встретиться.
Вот и знакомая рябина. Разрослась, заматерела, словно хранила вечный покой двух людей, которым при жизни так его не хватило.
Рябину посадила бабушка в память о муже. Дед любил пироги с рябиной, терпкой, прихваченный морозцем, вперемешку с сахаром.
Бабушка. Она фактически спасла малолетнего Пашку. Родился семимесячный, две пневмонии в возрасте до двух лет. Мать привезла его, бледного до синевы, тощего, как суповой цыпленок.
Бабушка выхаживала его истово, поила козьим молоком, откармливала молодым мясом да домашней перепечей. Павел помнил этот ни с чем не сравнимый дух от домашней сдобы, томившейся в русской печи.
С бабушкой он прожил до семи лет. Любила его больше остальных внуков, кто ещё кого спас, вопрос. Она ли Павла от болезни, или он её - от одиночества.
Каждое лето проводил в селе. Бабушка научила его косить, колоть дрова, топить печь. Соседские мужики - отбивать косу литовкой, плотничать.
Бабушка купила первый велосипед на деньги, вырученные от сдачи овец на мясо. Такой радости не испытывал даже от покупки первого автомобиля.
А она улыбалась, глядя , как внук носится на велике вместе с деревенскими мальчишками. Улыбка тихой радости. Такой улыбки Павел не видел ни у кого.
Мечтала дожить и увидеть, как внук закончит школу. Дождалась из армии. На свадьбе лихо опрокинула стопку и первая крикнула:" Горько!"
А вот на Римму глянула так, что та опустила глаза. Но промолчала. Павла кольнуло тогда, что любимая пришлась бабуле не по душе. Эх, знать бы, что она окажется права, двадцать раз права!
Могила заросла травой аж по пояс. Срубал лезвием лопаты, таскал в овраг. Корни тщательно выкопал, скинул туда же. На Павла с фотографии глянули дед с бабкой: ещё не старые, со сдержанными улыбками на серьезных лицах.
Ну, здравствуйте, родные! Долго стоял, курил. Тихая печаль, от которой не больно, а светло на сердце, обняла и прижала к себе. Всё правильно. Жизнь сменяет смерть, а смерть - жизнь. Так было, так будет. Только вот куда девать тоску по ушедшим, тоску, что выжимает жгучие слезы из глаз взрослых сильных мужчин?
В животе заурчало. Кажется, в рюкзаке оставались хлеб и упаковка колбасы в вакууме. Время позднего обеда или раннего удина.
Домой шел неторопливо , несмотря на голод. Впитывал в себя настоящую жизнь, без пустой, надуманной суеты.
- А ты кто будешь, сил человек? Тонкий старушечий голос заставил обернуться.
( Продолжение следует)