Посмотрела я недавно, по настоянию дочери, один из последних фильмов Акиры Куросавы "Сны", 1990 года. Режиссер снимал его в восемьдесят лет, как итоговый, последний фильм, но потом вышло ещё две картины. Надо сказать, фильм произвел мощнейшее впечатление. Иная культура, а какие общечеловеческие, мировые, касающиеся каждого художественно-точные метафоры!
Мне очень нравится, что такая замкнутая в прошлом (отчасти и в настоящем) интереснейшая японская культура так тонко и умело взаимодействует с европейской, что-то беря из неё, но не теряя при этом собственной уникальности. Это мысль не новая, но по-прежнему, меня сей факт поражает. Кто-то скажет, что это из-за культурного и политического влияния Америки, но, не думаю, что это единственная причина. Скорее, японцам при всей их культурно-социальной общественной закрытости для иностранцев свойственна та самая "всемирная отзывчивость", о которой (как о свойстве русской культуры) писал Достоевский. Кстати, не раз уже я отмечала в статьях, что японская литература и тип восприятия очень связаны с русской литературой и русским "осенним" восприятием действительности. Романы о бодром становлении личности, пути к успеху талантливого писателя или художника, нажим на "весеннюю" горячку юности и молодости, риск и полёт -- всё это, по большей части, вписывается в европейскую культурную парадигму. Герои русской литературы (как и японской) больше спокойно и печально рефлексируют, страдают, смотрят на облетающие рощи и рассуждают о смысле бытия. Кто самый противный, потому что активный, герой нашей классики? Правильно, деловитый и правильный Штольц.
Где-то в старых статьях я писала о значении снов в литературе, их глубокий символический смысл. Я просто, наверное, злоупотребляю этим в свих текстах, ну ооочень люблю сны в структуре произведения. Потому что с детства вижу всегда яркие, чёткие очень красочные сны, которые отлично помню после просыпания. Иногда я даже не могу отделаться от "хвоста" сна, смутный силуэт, звук или образ тянется за мной прямо в реальность. У меня даже была идея практиковать осознанные сновидения, но брат, который этим занимался немного, отговорил. Очень страшно и рискованно, сказал. Ещё мне очень часто сняться истории, нарративы, прямо с визуальным воплощением сразу. Как бы и текст и фильм сразу. Думаю, у многих такое бывает. пару раз я совершенно точно использовала идею из сна для текста (то есть, это не из разряда -- снилось гениальное, проснулся -- чушь, хотя и такое бывало).
Для Куросавы, думаю, сны, как вторичная реальность, способ осознания действительности через сновидения, очень актуальны. Он, несомненно, художник-визионер, приоткрывающий занавес тайны.
Фильм Куросавы разбит на отдельные новеллы, "сны". Они вроде бы о разном, но соединены какой-то незримой нитью авторского миропонимания. Хотя, даже по своему настроению, отчасти стилю, новеллы совершенно разные. Некоторые больше наполнены метафорами, поэтичностью, японскими мифологическими сюжетами, а другие, скорее, можно определить как сюрреализм, с европейскими архетипами.
Но , одно очевидно. Через все новеллы красной нитью проходит мотив покаяния, чувства вины и ответственности за совершенные ошибки (приводящие, порой, к фатальным результатам). Этот мотив очень характерен ли для русской литературы, русской кинематографии.
Тема ошибки, нарушения запрета, которое разрушает гармонию, есть уже в первой новелле-сне "Солнечный свет сквозь дождь". Пожалуй, это самая поэтичная и странная для восприятия история, и она пленила меня своей многозначностью и красотой. Маленький мальчик (прототип его, конечно. сам Куросава, даже дом героя похож на дом, где режиссер провел детство) вопреки наказу матери во время освещённого лучами солнца дождя (у нас его называют "грибным") уходит смотреть на "лисью свадьбу". По японским поверьям именно во время солнечного дождя лисы проводят свои свадебные процессии (в редких легендах -- похороны). Однако подсматривать за ними строго запрещено, лисы очень сердятся на нарушителей тайного действа. Мальчик видит в лесу шествие лис, а по возвращении домой выслушивает от матери, которая получила от рассерженных "кицунэ" (лис) завёрнутый в полотенце кинжал. Мать отдает сыну приказание найти лис, которые живут под радугой, и просить у них прощения. А, если таковое не будет получено, мальчик должен убить себя кинжалом. Обратно в дом ребёнка не пускают. Конечно, такие вещи шокируют европейского (и русского) зрителя. Но, мне кажется, что вся новелла -- одна метафора творчества художника, который с детства пытается проникает в мир тайных смыслов, узнать скрытые таинства красоты и гармонии, а платой за это становятся бесконечные скитания (в частности внутренние) и страдания. Но, это лишь моя трактовка.
Ещё одна новелла "Персиковый сад", где мальчик встречается с духами срубленного его родителями сада, и скорбит из-за гибели цветущих деревьев, тоже о вине. Ребёнок, в отличие от взрослых, становится визионером, ему открыта суть вещей, и только для него духи умерших деревьев последний раз показывают свой танец. Танец деревьев напоминает классический японский театр, это так красиво!
В сне-новелле "Снежная буря" мы тоже видим мифологический образ духа бури, Богини бури, которая усыпляет альпинистов на их пути к лагерю. Новелла короткая, но очень красивая и впечатляющая. Она, пожалуй, самая оптимистичная из всех, и единственная, где природа восстаёт против человека, а человек выходит из этой схватки победителем.
Новелла "Вороны", где мы имеем неожиданное удовольствие лицезреть Мартина Скорсезе в образе Ван Гога, с подозрительно-яркими рыжими волосами и перевязанным ухом, погружает нас в реальность живописного полотна, которое буквальным образом "принимает" главного героя. Посетитель музея, молодой художник, шагает по золотым полям и красным глиняным дорожкам пастозных мазков великого постимпрессиониста, и они становятся реальным пейзажем. Здесь опять возникает тема творца, появившаяся в первой новелле, но уже как мотив зрелого творчества, жажды творчества, доходящей до одержимости. Ван Гог говорит, что солнце гонит его, он не может прекратить работу ни на секунду. И ласковое, таинственное, детское солнце, освещающее дождь, рождающее радугу, превращается в испепеляющий шар, на фоне которого разлетаются в стороны зловещие вороны.
Несколько новелл-снов "Туннель", "Гора Фудзи в красном" и "Плачущий демон"-- объединены общей сквозной антивоенной темой. Куросава создает разные художественные образы, которые максимально страшно показывают бесчеловечность и ужасы войны и смерти. Мне кажется, так показать безысходный тоскливый ужас ядерной катастрофы, как это сделано в новелле "Гора Фудзи в красном" мог только художник из Японии, пережившей последствия ядерную бомбардировки. При этом, катастрофа техногенная, не военная, и на ум приходит, что Куросава знал о Чернобыле, но не видел последствий Фукусимы. Предугадал.
Новелла "Туннель" -- абсолютно европейский сюрреализм, даже образ злобной собаки, охраняющей вход в туннель с прикреплёнными к бокам взрывчаткой, это мифологический образ Цербера, охраняющего вход в царство мертвых. Античная мифология переплетается в фильме с японскими поверьями самым естественным образом.
Японский офицер возвращается домой после капитуляции, и проходит сквозь таинственный туннель, переход между миром живых и мертвых. К нему из туннеля выходит его полностью погибший взвод, несчастные солдаты, которых ""назвали героями, но погибли они, как собаки". Эти молодые ребята не могут найти упокоения, кто-то из них хочет вернуться домой, кто-то продолжать бой...И их командир просит прощения за то, что остался жив. Тема вины и покаяния, тема бессмысленного ужаса войны. Смотришь, и... Показывали бы эту новеллу постоянно всем зрителям мира...
Две философские новеллы "Плачущий демон" и "Деревня у водяных мельниц" завершают сновидческое путешествие Куросавы.
"Плачущий демон" -- очень страшная новелла, она ещё страшней "Туннеля", потому что метафорично говорит о самой сути зла и страдания. Путник встречает в пустынной местности плачущего от боли демона, который рассказывает о природе, заражённой радиацией, погубленной человеком. Гигантские одуванчики-мутанты, каменистая почва и глухой вой других страдающих демонов. Все они были когда-то людьми. И все эти люди были в разной степени исполнены зла. Кто в человеческом облике отличался особенной способностью порабощать и уничтожать себе подобных, имеет больше рогов. И больше мучается от невыносимой боли около кровавого озера, с берегами, усеянными костями съеденных слабосильных демонов с одним рогом...Мрак почище Дантовского ада.
И финальная новелла-сон "Деревня у водяных мельниц" -- своеобразный итог размышлений мастера о жизни и бытии человека в этом мире. И я думаю, что всё-таки синтоизм, который в крови каждого японца, хрупкость существования на земле, периодически страдающей от чудовищных цунами, заставляет эту нацию иначе смотреть на мир. Для христианского мира человек -- это победитель, создатель цивилизации и разрушитель в одном лице, всё завязано на нём, всё решается им. Для синтоизма, он часть природной гармонии, которую нельзя нарушать.
Путник приходит в затерянную деревеньку счастья, не имеющую названия. В ней нет электричества, нет благ цивилизации, и нет страха смерти. Люди живут свой век около чистой реки, несущей свои воды сквозь цветущие ирисы. Они провожают своих умерших не со скорбью, а с радостью, с танцами и звоном множества колокольчиков. Древний столетний старик говорит путнику: " люди думают, что главное -- это удобство и выбрасывают то, что по-настоящему хорошо." После беседы он берет связку колокольчиков и уходит на похороны своей возлюбленной, умершей в 99 лет. Почти эдемский мир. И легкий звон колокольчиков...
Друзья, пишите свои мысли, ставьте лайки, буду очень благодарна!