Глава 12
Тем временем император сообщал всем своим подданным, созванным лицезреть правосудие над Тао Лин, о том, что готовится новый указ: лишить женщин права посещать даже храм. Пример заговорщицы дал мудрейшему понимание того, как вредит женам любая свобода. Их не стоит и на улицу выпускать.
Так император показывал глупость врагам и мудрость – преданным.
Эта казнь послужит жестоким назиданием всем женщинам и глубочайшим предостережением женского коварства.
Все высокопоставленные собрались на площади перед дворцом, чтобы созерцать безумицу. Ибо только безумная способна породить мысль покушения на величайшего! Большое количество стражи никого не смутило: у одних она вызывала удивление, у других – смех.
Государь сидел в желтом облачении, храня невозмутимость. Он был подобен статуе, излучая высшую самоуверенность.
Заговорщица явилась под гулкий бранный шепот. Она шла не медленно и не быстро, вынуждая палача к молчанию. Тао Лин не успела побледнеть в заточении, и ее красота сияла через грязь лица и одежды. Она смотрела прямо перед собой, глубоко вдыхая ароматы неба, смерти и злобных лиц.
– Прямостопая! – доносилось до нее.
– Верно, блудливая нищенка! – насмехались мужчины.
А женщина была молода, и миловидность ее стана жгла сердца, и только приговор подавлял сожаление.
Скоро небо сомкнется над ней. Скоро ей не надо будет самого главного счастья. Там, в высоте, ее ждет свобода и спасение от всех мечтаний! Ни весны, ни осени, ни отчаянья, ни любви. А может, там, в Неведомом, ждет ее и прощение?
Палач велел Тао Лин сесть, и тончайшее лезвие блеснуло в солнечном свете. Она выпрямилась. Один лишь образ не покидал ее сознания, зовя обратно.
– Закон ненарушим. Твое последнее слово.
Голос мудрейшего раздался, как гром. Заговорщица едва склонила голову:
– Мое желание неисполнимо.
Император, казалось, терял выдержку.
– Говори!
С чувством большой вины Тао Лин наклонилась еще ниже.
– Я хочу видеть Шен Суна.
В ее сторону понеслись нетерпимые выкрики мужчин.
– Ты не веришь во всесильность императора? – был насмешливый вопрос.
– Он далеко отсюда.
Тао Лин прятала глаза: государь больно затронул ее сердце.
– Почему ты не пожелала видеть мужа?
– Я не хочу, чтобы он страдал.
– Ты так веришь в эту способность его сердца?
Милосердное небо! Земля не хотела отпускать ее! Мужество покидало женщину.
– Я молю о скорейшей смерти, мой повелитель! – воскликнула Тао Лин.
– Что ж…
Долгое молчание. Трижды хлопнули ладони. Лин зажмурилась. Брань за спиной вспыхнула с новой силой. Лин стало очень горько. Ее провожают неприкрытым сквернословием – она недостойно жила на земле!
– Я исполнил твою просьбу, женщина. Вот Шен Сун.
Слезы полились из ее глаз.
– Я заслужила эту боль, мой повелитель. Благодарю тебя…
– Твой муж предал твою любовь, Тао Лин.
Другой голос, нежданный, услышала приговоренная. Шен Сун стоял перед ней так близко, что замирало сердце. А она не смела поднять глаз: слезы стыдили ее.
Непримиримый рык привлек внимание женщины. Перед лицом государя стояла схваченная фигура Сюэ Фэя.
О мудрость правителя! Стража держала под руки всех именитых подданных, которые пришли смотреть казнь заговорщицы и несколько мгновений дарили ей самые бесстыдные оскорбления!
– Ты давно приехал, – поняла Лин, взглянув, наконец, на доблестнейшего из воинов.
– Я всегда был здесь, – ответил Шен Сун, не сводя с нее глаз.
Тем временем император пригрозил знахарю смертью, если тот не назовет главу Желтоглазого Меча. «Хэ Дай Сяо!» – испуганно пискнул знахарь.
Но государь не сдержал обещания. Он казнил обоих, да так быстро, что те не успели произнести и слова.
Тао Лин вздрогнула, когда сужденный ей меч коснулся шеи мужа.
– Я счастлив видеть тебя, – Шен Сун помог ей встать. – Ты свободна, как раньше, Тао Лин!
Женщина отвернулась. Оба не замечали пристальных глаз, внимающих каждому изменению мимики их лиц.
– Твое сердце… несвободно? – воин императора не сдержал печали.
– Тебе ли этого не знать, Шен Сун? – она упрекала его.
Господин не мог понять ее.
– Ты не обманешь меня, Тао Лин! Ты хотела видеть меня! Почему же сейчас ты глуха к моей боли?!
Теперь и она не сводила с него глаз. Натешив сердце дорогим образом, Тао Лин решилась сказать:
– Ты более всех почитал императора, и я не могла допустить его смерти. Но тот человек любил меня, а я его предала.
Шен Сун выражал все признаки боготворения ее, гордости за нее, преклонения перед величием минуты.
– Твое безумие – это твое достоинство, Тао Лин…
– Ты заслуживаешь великого почитания, женщина.
Они и не заметили, как император оказался рядом.
– Проси вновь – о чем пожелаешь!
Шен Сун и государь стояли сейчас друг возле друга. Заговор едва ли возобновится в ближайшие сорок лет, подумала Тао Лин. И счастье должно иметь свой предел.
– Тогда прошу завершить казнь, мой повелитель.
Шен Суна сковало потрясение: в своих мыслях он пестовал сейчас даже не надежду, не веру – саму любовь! Впервые он познал, что такое терять дар речи.
– Кого же мне казнить?
Неумолимая Лин сказала:
– Меня, мой повелитель.
Шен Сун, пряча лицо в сложенных для просьбы ладонях, упал перед государем на колени:
– Мудрейший, прошу тебя о милости последней беседы!
Император коротко кивнул, мельком вглядевшись в него, и пошел отдавать приказ.
– Ты делаешь это из-за него, и даже моя любовь ничего не изменит.
– Слепая любовь не принесет счастья, Шен Сун.
– Если я потеряю мужество, ты разочаруешься во мне…
– Я разочаруюсь в тебе, если ты потеряешь мужество после моей смерти.
– Если ты возьмешь с меня обещание, то нет.
Шен Сун подошел ближе, пряча за спиной дрожащие ладони.
– Шен Лин будет трудно выбрать себе мужа. Единственный мужчина, достойный любви, – ее отец.
Она улыбалась. А у него улыбались только губы. Глаза дарили ей последнюю теплоту, сдерживая боль, оставленную на потом.
– Я лишь раз прикасался к тебе, Тао Лин.
Шен Сун жаждал впервые коснуться ее губ и того тонкого изгиба шеи, куда упадет холодный меч. Поцелуй смягчит этот удар…
Лин воскликнула:
– Не смей! Не смей, пока смерть не вернет мне прощение!
Шен Сун был вынужден отойти. Ее глаза провожали его.
В стороне он мог видеть все: и как готовится она к достойной смерти, и как светлеет ее взгляд, устремленный прямо перед собой. И как меч палача касается нежного изгиба шеи. И как еще долгую минуту ее тело не спешит упасть бездыханным. И как почтительно палач кланяется этому мертвому телу…
Император оставался неподвижным наблюдателем. Но теперь он не был подобен статуе. Подданные разошлись, только один все стоял, безгласно выжидая.
Наконец, ушел и император.
– Такое спокойное небо над тобой, – с нежностью молвил Шен Сун, подойдя к ней.
Тело Лин хранило бесстрашие, и только пальцы ног были слегка подогнуты. Шен Сун провел ладонями по ее прямым стопам. Ничто теперь не удерживало: он покрывал их поцелуями, а крупные слезы медленно катились одна за другой.
Эпилог
Шен Лин исполнилось семнадцать лет. Но как ни была она всегда жизнерадостна, дружелюбна, этот день девушка предпочла посвятить молчанию и одиночеству.
Отец начал уже сзывать гостей, а Шен Лин умоляла оставить ее в покое. В ее лице нынче было столько неподдельной серьезности – как никогда… И всем гостям было отказано.
Шен Суна вызвал сам император. Он долго раздумывал, прежде чем начать разговор.
– Говорят, твоя дочь вьет из тебя веревки, славный воин.
Шен Сун осмелился улыбнуться.
– Я ей ни в чем не могу отказать, мой повелитель.
– В ней поразительно сочетаются несравненная женственность и неженственное упорство.
Славный воин молчал.
– Еще говорят, что твоя дочь давно не соблюдает тех внешних обрядов, которым подвержены все остальные женщины.
– Иногда слухи бывают правдивыми, мой повелитель.
Государь наблюдал за лицом подданного, на котором отпечатались невозмутимость и спокойствие. Император повысил голос:
– И все же мой сын готов закрыть на это глаза. Он желает породниться с отважнейшим из моих бойцов.
Сватовство принца – высшей похвалы и большей чести нельзя и удостоиться...
Но Шен Сун разгадал тайну дочерниного сердца – ее сегодняшнее стремление к мыслям наедине с собой. И едва ли возвышавшие их семью похвала и честь имели право на то, чтобы принести в жертву тайну любимейшего существа.
Шен Сун поклонился.
– Мой повелитель, передайте принцу нашу благодарность и только самые искренние пожелания взаимности. Но моя дочь ждет сватовства другого юноши.
Оскорбленности императора не было предела. Он перевел взгляд на окно, показывая всем своим видом, во что может вылиться подобный отказ.
А Шен Сун терпеливо слушал тишину, ожидая исхода борьбы в душе государя.
И все же колебания не должны быть слишком долгими: это может подорвать веру подданных в решительность их повелителя. Государь обернулся. Твердыня речей преданнейшего из воинов была подобна граниту, а прямота устремленного на императора взора говорила об исконной решимости… Второй раз в жизни государь испытал чувство стыда: его мысль в сегодняшнем диалоге с Шен Суном была такой медлительной.
А стыд, испытанный впервые, память императора хранила до сих пор. Он не мог простить себе слишком быстрого согласия с последним желанием Тао Лин…
– Иди. Тот юноша счастливей моего сына.
***
Если вам понравилась моя китайская повесть, поставьте лайк, ребят! А за подписку - отдельное благословение и благодарность!!!