Уже больше года живу я в Парголово. Нет, не деревня это, а очень даже район с высотками. Есть в этом районе Шуваловский парк, который скорее лес. Тянет меня туда со страшной силой время от времени, особенно на праздники Колеса Года.
Хоть и окружён Шуваловский парк с одной стороны городом, а с другой — широким шоссе, не перевелись там ещё силы потусторонние. Много историй об этом месте ходит, не все из них правдивы, а в некоторые правдивые я бы и сама не поверила, если бы своими глазами не увидела.
Слышала я однажды вальс на перекрёстке и встречала духа, танец с которым обещает скорую встречу с истинной любовью. Смотрела я в глаза этому духу — а делать этого нельзя ни в коем случае — и могла бы остаться в потустороннем мире до конца времён, да вот крепкая у меня оказалась воля. Зауважал меня дух, другом мне стал. Как прихожу в Шуваловский парк, так и гуляем мы с ним по извилистым тропкам, я ему про жизнь городскую рассказываю, а он историями из потустороннего мира делится.
Спросил он меня как-то раз:
— А слышала ли ты о щенках Сириуса?
— Слышать не слышала, а во сне как-то раз видела, — я пожала плечами. — Шли по лесной дорожке Лунный Пёс и Солнечный Пёс, два родных брата. Куда и зачем шли, понятия не имею.
— Первый дорогу в наш мир показывает, а второй подарок приносит и обратно ведёт, если себя по пути не потеряешь, — кивнул мой потусторонний друг.
— А как это — потерять себя?
— Очень просто. Уж сколько вас таких после, например, встречи со мной в Бездну падало.
— А разве не ты их туда роняешь?
— Не моя в том вина. Многих встреча с нами с ума сводит. Потому и не показываемся. Но есть такие места и времена — вроде парка этого в Бельтайнов день — когда волшебство само в ваш мир прорывается, и начинается тогда сущая вакханалия. Костры, жертвоприношения… Фи! Не отвечаем мы на такое. Демоны Бездны отвечают, а потом вылезают из своих тёмных дыр и извращают всё, к чему прикасаются. Людям-то сначала хорошо, да не замечают они, как безумие укореняется в их душах. В итоге и людей-то не остаётся, только чёрные голодные тени в телесных оболочках.
Сказал это дух и растворился в воздухе, будто и не было его. Всегда так делает. Обрывает разговор на самом интересном месте. Да и ветер с ним — ещё встретимся.
Темнело. На небе зажигались первые звёзды. Шуршала листва, каркали вороны, а где-то совсем далеко шумели машины. Диссонансным аккордом в музыку вечерних звуков вклинивался собачий вой. И вроде обычное дело — приспичило чьей-то псине повыть, но уж я-то всегда отличу голоса из Того мира от обычного шума.
Я пошла на звук. Шла быстро-быстро, почти бежала — не разбирая дороги, не глядя под ноги. Оказалась у треугольника из сосен, в центре которого большой пёс с серебряной шерстью взял в зубы колокольчик. Раздалась тихая-тихая трель, и всё вокруг заволокло туманом — таким же серебристым и мерцающим, как сам волшебный зверь. Оглянулась вокруг — не узнала места. Отметила про себя: «Это ж надо было в трёх соснах заблудиться!» А пёс нырнул в сияющую дымку. Делать нечего — побежала за ним.
А потом…
***
Пустота — это конец. Пустота — это начало. Гулять по пустоте с пустыми руками — пустое дело. Впрочем, пустота не пуста. Там есть и тени, и блики, и неясные силуэты. А ещё там есть я. Я не знаю, кто я и где я, но я мыслю — значит, существую. Кажется, это какая-то крылатая фраза. Хм. Крылатая? Ладно, ветер с ними, с крыльями.
Кажется, я куда-то еду. Судя по всему, в карете. Снаружи характерно цокают копыта. Внутри… ну, карета как она есть. Пейзаж за окном кажется одновременно и до боли знакомым, и абсолютно чужим. Или даже не чужим, а чуждым. Вроде бы сосны, но как будто малахитовые, а колючки у них светятся голубым. Чёрный замок впереди не сложен из камней, а вырезан из гигантской глыбы.
— Первый дорогу в наш мир показывает, а второй подарок приносит и обратно ведёт, если себя по пути не потеряешь, — говорит кто-то.
— А? К чему это? — я перевожу взгляд на человека, который едет в карете вместе со мной.
— Я ничего не говорил, — тут же отвечает человек. — Сидел и любовался вами, моя прекрасная Астра.
Астра? Да уж. И как я могла забыть собственное имя?
Астра… как цветок. Или как звезда. Звёздный цветок? Мне нравится.
— Вы любовались мной? — мне это кажется удивительным. Не то чтобы мне не нравилась моя внешность, но… обычная, в общем, внешность.
— Вам очень идёт это ожерелье из дымчатого кварца, — человек наклоняется ко мне. — А корона из дымчатого кварца будет смотреться на вас ещё лучше.
Корона… Кажется, я начинаю вспоминать. Этот мужчина напротив меня — Морион, один из сыновей Полоза, золотого царя-змея. Сам змей живёт далеко отсюда вместе с Хозяйкой Медной горы, а их многочисленные дети-оборотни куда только не добирались. Мориону я была обещана в жёны. Хм… Кем обещана? Почему? А «далеко отсюда» — это откуда? Не знаю. Не помню.
Мы добираемся до чёрного замка быстро. Морион выходит из кареты первым. Его чёрные-чёрные волосы развеваются на ветру, а глаза блестят зловещей и притягательной зеленью. Будто приглашая на танец, он протягивает мне белую, как чистейший мрамор (и такую же холодную), руку. Мы идём по вымощенной обсидианом дороге, по обе стороны от нас загораются синие факелы, а за нашими спинами сгущается непроглядный серый туман. Нас сопровождают многочисленные слуги — их лиц не разглядеть под чёрными капюшонами.
Замок встречает нас широкой и очень высокой лестницей — глянцево-чёрной, как и всё остальное необъятное строение. Мы останавливаемся, Морион поворачивается ко мне и говорит:
— Не подобает прекрасной даме утруждать себя восхождением на такую высоту.
Он легко поднимает меня на руки, прижимает к холодной груди и взлетает к самой высокой башне, что, будто зловещий маяк, светится синим.
Через полминуты мы уже стоим посреди роскошной — воистину царской — спальни. Гладкие чёрные стены украшены сияющими сапфирами и похожи на звёздное небо. Дверцы огромного шкафа из тёмного дерева открыты нараспашку — оттуда манят шитые золотом и серебром наряды. На столе из такого же дерева дожидается своего часа красное вино. Тяжёлые бархатные портьеры окружают мягкую кровать с дымчатыми шёлковыми простынями.
Морион сжимает меня в объятиях крепче крепкого, целует в шею, впивается зубами — не до крови, но до боли. Ведёт рукой по спине, нащупывая застёжку на моём платье. Медленно влечёт в сторону кровати.
«Людям-то сначала хорошо, да не замечают они, как безумие укореняется в их душах…» — слышу шёпот. Отстраняюсь — не без усилий — от Мориона и спрашиваю:
— Что вы имеете в виду, милорд?
— Что? Вы о чём? — он смотрит на меня удивлённо и сердито. Зелёные глаза недобро сверкают. — Вам не по нраву мои ласки?
— Нет-нет, просто… — на пару секунд я замолкаю, чтобы придумать подходящий ответ. За неправильное слово этот мужчина может убить даже ту, на которой собирается жениться. — Просто… Если следовать всем правилам, то до свадьбы не положено, милорд.
— Вам не чуждо понятие чести. Похвально, — недобрый блеск в его глазах погас, но вместо этого возникла хищная улыбка. — Тогда обвенчаемся завтра в полдень.
Забрав со стола бутылку вина, он выходит через украшенную серебром дубовую дверь. На душе становится холодно-холодно, очень темно и невыносимо пусто. Лишь звон маленького колокольчика где-то вдалеке разбавляет мёртвую тишину.
— В итоге и людей-то не остаётся, только чёрные голодные тени в телесных оболочках, — снова этот голос. Кажется, это голос в моей собственной голове. Уже в третий раз. То ли призрак, то ли воспоминание. Есть в этом голосе что-то неправильное. А может, всё наоборот: голос-то правильный, а вот остальное — не совсем.
Сама эта комната — поистине нечеловеческое богатство. За все эти золотые украшения, что аккуратно разложены по шкатулкам, за все эти драгоценные камни, за бриллиантовые кубки и самоцветные фигурки можно было бы купить как минимум город, а то и сразу два. Эти прекрасные платья в шкафу, каждое из которых можно было бы надеть не только на свадьбу, но и на собственную коронацию, и на встречу с заморскими королями и королевами — и перещеголять их всех. Что уж говорить о магии, которая здесь повсюду. Вот целая полка с волшебными колечками и амулетами, а рядом у стены — инкрустированный изумрудами палисандровый посох с нефритовым навершием, которое довольно ярко светится в темноте.
Подумать только, всё это мне! Все эти сокровища — мне! Весь этот замок — мне!
***
Шурша по ступеням чёрным подолом и освещая себе путь посохом, я медленно спускаюсь по узкой винтовой лестнице. Лампы не горят, окон нет. Лишь глянцевые стены отражают зеленоватый свет. Звуков тоже не слышно, кроме тихого эха моих шагов. Кажется, что замок уже много-много лет заброшен и что в нём, кроме меня, нет ни одной живой души.
Ни одной живой души...
Интересно, чем сейчас занят Морион? Мирно ли спит в своих покоях? Бродит ли, как я, по коридорам в предвкушении свадьбы? Смотрит ли в окно на сияющий малахитовый лес? И если он оборотень, то в кого превращается? Наверное, в змею. Или в ящерицу. Может быть, даже в дракона — большого, чёрного, с ледяным дыханием. Подобно дракону, он отнёс меня в самую высокую башню. Подобно сказочному принцу, должен был прийти ко мне утром и разбудить поцелуем. А я, подобно сгорающей от любопытства сказочной принцессе, решила осмотреть свои будущие владения.
Лестница упирается в запертую дверь. Но если я теперь здесь хозяйка и если у меня в руке волшебный посох, то не могу ли я просто взять и открыть проход?
Дверь повинуется моей мысли.
За дверью — сад из каменных цветов, окружённых золотым песком. В самом центре сада — фонтан, вырезанный из цельного куска тёмного оникса. Живое журчание воды греет душу. Подхожу к фонтану и сажусь на край, подставляю руку струе — ледяная, как самая суровая зима. Внезапно вода теплеет, и прямо из неё доносится тихая песня:
— Ворожу, ворожу, что угодно покажу!
— Волшебный фонтан? — спрашиваю я.
— Волшебный-волшебный! Всё знаю, всё вижу, всю правду могу показать! — отвечает нараспев голос.
— А покажи мне жениха моего!
И появляется на поверхности воды добрый молодец — чернобровый, темновласый, глаза-янтари, стать богатырская… да не Морион совсем. И не в замке он, а в городе диковинном с башнями квадратными, в которых окон мерено-немерено.
— Неправильно ты, фонтан, показываешь всё. Не знаю я сокола этого ясного. Покажи мне Мориона!
И показывает фонтан Мориона — да не одного, а с женщиной. Он держит её за талию и кружит, и кружит, и кружит, и… нет, это не вальс. Это объятия страсти и похоти. Он прижимает её к стене, рвёт на ней платье, целует бледные плечи и пышную грудь, а потом спускается ниже…
— Да что ж это такое-то? — возмущаюсь я. — Ещё жениться не успел, а уже на сторону ходит!
— Наложница это. Много их у него. А жена одна будет, — отвечает голос. — Поймёшь всё, когда церемония состоится.
Сижу, трясусь от негодования. Выдыхаю и говорю:
— А того, кем я была Мориону обещана, показать можешь?
И начинает вода искрить всеми цветами радуги, и являются там силуэты неясные, да не собираются в чёткий образ. А вода вновь леденеет. Не слышен больше волшебный голос. Нет больше на душе тепла. Нет сада. Нет замка. Только чёрный сон и падение в Бездну.
***
Только чёрный сон и падение в Бездну. И жалящий льдом поцелуй в губы. И сверкающие зелёные глаза Мориона. И его белоснежная рука на моей щеке. И вкрадчивый шёпот, так похожий на змеиное шипение:
— Моя дорогая Астра, у меня для тебя сюрприз.
Там, где вчера была бутылка вина, теперь стоит шкатулка из дымчатого кварца. Медленно подхожу и открываю крышку. Внутри — корона и обсидиановый кинжал. Строгим, не терпящим возражения голосом Морион говорит:
— Этим клинком ты вырежешь себе сердце, а потом положишь его в шкатулку. Тогда ты станешь, как я, бессмертной. Будешь моей женой, моей королевой.
— А если я откажусь? — делаю несколько шагов назад.
— Тогда я вырежу тебе сердце сам, сделаю тебя наложницей, а в жёны буду искать другую — ту, которая не пойдёт поперёк обещания, — глаза его сердито сверкнули.
Стало мне всё вдруг предельно ясно: и голос в голове, и расплывчатые силуэты в фонтане, и покрытая туманом память. Выпрямляюсь в полный рост, сжимаю кулаки и твёрдо, без страха говорю Мориону:
— Я ничего тебе не обещала.
Он злится. Его зрачки превращаются в змеиные щёлочки, зубы заостряются, на руках вырастают когти. Даже на расстоянии нескольких шагов я чувствую его ледяное дыхание. Он готовится атаковать. Впиться когтями мне в грудь. Вырвать сердце.
Не бывать этому.
Прыгаю в сторону — туда, где полка с амулетами и посох с нефритовым навершием. Если не сумею сотворить колдовство, то хотя бы по голове этого демона тресну. А он уже сам прыгает прямо на меня. Не успею…
Время будто бы замедляется, когда я хватаю посох. Морион всё ещё в воздухе и движется ко мне. Машу посохом перед собой, выводя какой-то неясный знак. Время возобновляет бег, а Морион отлетает к двери, но приземляется на ноги. Или на лапы? Он уже мало похож на человека: его роскошная одежда порвана в клочья, идеальное лицо вытягивается в драконью морду, а за спиной вырастают крылья. Он растёт и вот-вот займёт собой всю комнату или даже разрушит её к чертям.
Крепко сжимая в руках посох, я бегу в сторону окна, а потом прыгаю, изо всех сил думая о замедлении падения.
Я знаю, что мне нужно. Успеть бы…
Сад. Каменные цветы. Фонтан. Касаюсь воды. Слышу песню:
— Ворожу, ворожу…
— Покажи меня! — кричу, не дослушав. — Настоящую меня!
И я вижу себя: в лёгком белом платье, с развевающимися по ветру красными волосами, с ярким золотым сиянием в сердце.
Я помню, кто я.
Я знаю, что нужно делать.
Надо мной взрывается с грохотом чёрная башня. Каменные глыбы летят во все стороны, но меня не задевают. Тень дракона накрывает сад. Из пасти чудовища вырывается снежная лавина — и тает, едва коснувшись моей макушки. Чудовище ревёт, и от рёва его дрожит весь замок.
Ударяю посохом по земле — на дракона обрушивается шквал белых стрел. Он отмахивается лапами и крыльями, но одна стрела всё же вонзается ему в глаз. Дракон ревёт от боли и пикирует прямо на меня, но я отбегаю в сторону и снова ударяю посохом по земле. На врага летят алые стрелы. Он вновь отмахивается, вновь уворачивается, но стрелы дырявят ему крылья. Он больше не может держаться в воздухе и падает на землю рядом с разрушенной башней. Тут же делает рывок ко мне.
Ударяю посохом по земле в третий раз. Дракон открывает пасть — и прямо туда осиным роем летят тысячи золотых стрел.
Время снова замедляется.
Где-то совсем рядом звенит колокольчик.
***
— Это ж надо было в трёх соснах заблудиться! — сказала я пустоте, когда обнаружила себя в густом тумане посреди леса.
А из дымки вдруг вынырнул золотистый пёс и радостно бросился ко мне. В зубах его был колокольчик. Пёс выжидательно смотрел на меня.
— Значит, это мне? — улыбнулась я, запустив руку в мягкую тёплую шёрстку.
Зверь утвердительно гавкнул, а потом вцепился зубами мне в платье и куда-то потащил.
Как я снова оказалась в Шуваловском парке, уже не вспомню. Просто шла за псом и пришла в сосновый треугольник. Там меня уже ждал мой друг.
— Явилась, не запылилась, — хихикнул он.
— Так это ты меня в гости к дракону отправил? Щас как уши твои эльфийские оторву, как местами поменяю, а потом скажу, что так и было! — побежала на него с кулаками. А он уже — хитрец такой — исчез и с другой стороны от меня появился.
— Да не посылал я тебя никуда! И не было тебя всего несколько минут в пересчёте на земное время, — стал оправдываться он. — И вообще, ты сама за щенком Сириуса побежала, как та Алиса за белым кроликом. Не заставляем мы никого. Этим только демоны Бездны грешат.
— Кажется, одному из них я нехило так наваляла, — я хитро улыбнулась и показала духу колокольчик. — Расскажешь, что это за штука?
И рассказал он: если беда какая, то нужно позвонить в колокольчик три раза, и придёт тогда на помощь Солнечный Пёс или его Лунный брат. Если беда серьёзная, то сам Сириус явится. А если беда сравнима с нападением дракона, то все втроём на зов прибегут. Может быть и так, что не придёт никто, и будет это значит, что я и сама справлюсь.
— Мудрые звери, — кивнула я.
— Ещё бы, — озорные искорки сверкнули в его глазах. — Они старше, чем весь земной мир.
— А ты?
— А что я?
— Тебе-то сколько лет?
— Думаешь, я считал?
— Ну, мало ли.
— Да иди ты… к богатырю своему, соколу ясному. А мне с собакой надо погулять.
— Собака? У тебя?
— Ну, да. Почему нет?
— Ну…
— Антилопа гну!
Снова спорили, снова смеялись. Ровно до тех пор, пока совсем не стемнело и пока из темноты не вышел большой лохматый пёс — на вид вполне обычный, только вот глаза светились ярко-ярко, меняя цвет: от серебристого до ярко-фиолетового. Тогда мой потусторонний друг замолчал, подошёл к зверю, почесал его за ухом, а потом они вдвоём растворились в ночи.
А я пошла домой. Ну, не сразу. Мне ещё в магазин за хлебом надо было сходить.
