Перевод: Ганс Сакс и Анастасия Ладанаускене
Иллюстрация: Ольга Сафонова
XXXIX
Аглая
Какой ты сегодня красавец, Платеро! Иди сюда... Хорошую же баню тебе устроила сегодня утром Макария! Всё белое и всё чёрное, что есть в тебе, сияет, подчёркивается, словно день и ночь после дождя. Какой же ты щёголь, Платеро!
Платеро, немного смущённый своим видом, медленно подходит ко мне, всё ещё мокрый после купания, такой чистый, что кажется нагой девушкой. Его облик просветлел, как на рассвете, а большие глаза столь ярко сверкают, будто бы самая юная из Граций одолжила им задор и блеск.
Я говорю ему это и, внезапно повинуясь братскому порыву, ловлю его голову, трясу в ласковых объятиях, щекочу... Опустив глаза, он мягко отбивается одними ушами, не отходя от меня, или освобождается, отскакивая, чтобы снова замереть, как шаловливая собачонка.
— Ну и красавчик же ты, приятель! — повторяю я.
И Платеро, словно бедный ребёнок, надевший костюм, застенчиво кружит, разговаривая со мной, глядит на меня, гарцуя с весёлым разлётом ушей, и останавливается, притворяясь, что ест разноцветные колокольчики у дверей конюшни.
Аглая, подательница добра и красоты, прислонившись к дереву с тройной кроной листьев, груш и воробьёв, смотрит на эту сцену улыбаясь, почти неразличимая в прозрачности утреннего солнца.