Эту книжку мне посоветовали на non/fiction как «современного Дэна Брауна». Обложка интриговала: «национальный бестселлер Испании», «экранизировано Netflix», «подробные описания улиц, кафе и достопримечательностей из этой книги легли в основу реальных тематических экскурсий по Витории» — если вас тоже зацепило, то расслабьтесь. Все эти впечатляющие регалии относятся не к «Водным ритуалам», а к первой книге серии — «Жалу Белого города». Издательство Inspiria определенно шарит в маркетинге, а вот честность по отношению к читателю, пожалуй, не их конек.
«Водные ритуалы» — чисто испанский детектив в худшем смысле этого выражения: расследование занимает хорошо если 30% повествования, остальное пространство отводится на сантименты, драму и попытку выдавить из вас максимум эмоций. На мне такое не работает, но если вы любите многозначительные многоточия, вздохи-охи-ахи и заламывание рук, то вам книга скорее зайдет. Впрочем, давайте по порядку.
Spoiler alert!
Унаи Лопес де Айяла, больше известный как Кракен, — психолог-криминалист в отделе криминального розыска славного города Витории, столицы Страны Басков. В 1992 году Унаи и трое его друзей едут в летний лагерь на археологическую практику, где знакомятся с руководителем практики Саулем Товаром, его дочерью Ребеккой и юной художницей Аной Белен Лианьо, загадочно-мрачной девушкой не от мира сего, взявшей псевдоним Аннабель Ли и, кажется, в полной мере отождествляющей себя с этой трагической героиней Эдгара Алана По. Она встречает Унаи и его друзей «в королевстве приморской земли» и для каждого из них становится первой — и самой яркой — страстью, we loved with a love that was more than love, любовью, которой и серафимы на небесах позавидуют. Именно Аннабель Ли становится первой жертвой серийного убийцы, которого детективу Кракену предстоит найти и разоблачить в романе. И даже смерть ее мрачна и нетривиальна: девушку парализовали электрошокером, подвесили за ноги на ветке дерева и утопили в старинном кельтском котле, совершив тем самым древний ритуал Тройной смерти.
Что в романе хорошо
Два аспекта: не самый банальный сюжет и кельтская мифология. Про первый сказать особо нечего: не убийство богатого дядюшки ради наследства — и на том спасибо, а вот второй аспект зацепил меня куда сильнее и даже сподвиг покопаться в научных источниках.
Кельтская мифология
Красной нитью, связывающей описываемые в романе убийства, становится ритуал Тройной смерти (Threefold Death): довольно специфический обряд, по описанию из романа включающий в себя одновременное трехчастное умерщвление посредством воздуха, воды и огня. Описание, предложенное в романе, не заходит дальше англоязычной Википедии: ритуал восходит своей историей к (пра)индоевропейским традициям, упоминается в средневековых повествованиях, кельтской мифологии, цикле о короле Артуре и проч. При этом упор делается на единственное толкование ритуала, подкрепленное использованием для его свершения особого инструмента — бронзового котла из Кабарсено (фото), датируемого поздним Бронзовым либо ранним Железным веком. Этот котел позиционируется в романе как побратим более известного серебряного котла из Гундеструпа (статья в вики), на внутренней панели С которого, вероятно, изображен Таранис (может рассматриваться как локальная ипостась Юпитера, Тора или Перуна), узнаваемый по характерному атрибуту-колесу (предположительно, таким образом изображалась молния).
И вот тут всплывает интересный момент. По всей видимости, автор «Водных ритуалов» путает две панели и двух богов «всекельтской триады», потому что текст отсылает нас к другой панели котла:
— Обратите внимание на серебряное тиснение: это Таранис, бог-отец, погружающий воина в котел.
Мы с Эсти увидели внушительную фигуру, которая держала человека за ноги и явно намеревалась сунуть его голову в какой-то сосуд.
Присмотритесь к этой панели: на ней в две линии выстроились воины — пешие и конные, а «разделителем» между линиями служит черта, похожая на лежащее на боку дерево. Принимая во внимание символизм дерева (мировой ясень Иггдрасиль, древо жизни) в скандинавской мифологии (Гундеструп — поселок в Дании), это изображение можно трактовать как обряд инициации, или перехода, вероятно, из одного мира в другой — как обряд перерождения павших воинов, реализуемый через ритуальное омовение водой. Подобный по смыслу и форме обряд есть и в христианстве — таинство крещения.
В чем же, собственно, путаница? Если согласиться с гипотезой, что на этой панели действительно изображен один из богов всекельтской триады, то на его роль значительно больше подходит Тевтат — с одной стороны, «бог-отец [племени]», на что верно указывает роман, с другой, бог-покровитель войны, отчасти локальная ипостать римского Марса. Кому как не ему проводить ритуал инициации паших воинов.
Почему и насколько это вообще важно? На самом деле, некритично, но неприятно. Дело в том, что вся гипотеза о Тройной смерти у персонажей романа возникает (упрощенно) путем следующей цепочки размышлений:
убийство произошло при странных обстоятельствах => какой необычный котел использовался в процессе! => ух ты, у этого котла есть «брат», на чьих бортах явно изображены какие-то ритуалы => ууу, тут есть картинка, где кого-то окунают в воду головой => это Таранис, бог-отец! => он совершает искупительный обряд или кого-то топит? => (возвращаемся к убийству) => жертвоприношение! жертвоприношение! наверняка это ритуал Тройной смерти!
Где-то в этой цепочке пропущен небольшой не обсуждавшийся нами сегмент, посвященный предположению, что использование котла связано с другим ритуалом, относящимся к столь же троичному культу плодородия, но смысла это особо не меняет; тем более, что гипотеза о плодородии отметается как-то так:
убитые женщины были беременны... => о нет, это не плодородие, это точно ритуал Тройной смерти!
В этих условиях действительно не столь важно, кто именно изображен на пластинах Гундеструпского котла: Таранис, Тевтат или вообще Эзус. Важнее то, что каждый из этих богов принимал жертвы особым образом: Таранис (повелитель молний, небесного огня) — сожжением, Таранис — утоплением, Эзус — удушением. С последним из богов троицы, к слову, связана пара интересных моментов: его имя, вероятно, связывается с корнем esu, означающим «добрый бог», и чей иконографический символ; а его «иконографический» символ — дерево, по всей видимости, восходящее символизмом все к тому же мировому древу, из чего может делаться вывод о связанности кельтского Эзуса и скандинавского Одина.
Возвращаясь к роману, путаница между Таранисом и Тевтатом мало вредит сюжетной линии, — но лишь постольку, поскольку сама цепочка выводом персонажей довольно дырява и направлена на подведение к конкретному выводу, ради которого на фактчекинг можно и подзабить. Это, к слову, не единственный подобный случай «подзабивания». Вот тут, например, то ли автор, то ли переводчик перепутал Генриха III и Генриха VIII.
Еще немного о кельтской мифологии
Ну и раз уж начали, то еще пара слов о Тройной смерти — уже без связи с самим романом. В дискуссии о социальном строении праиндоевропейских обществ, откуда берет корни этот ритуал, широко обсуждается трифункциональная, или трехчастная, гипотеза, согласно которой общество подразделялось на три функциональных сословия (возможно, касты): военное, земледельческое и жреческое. Отголоски этой гипотезы видны, например, в «Государстве» Платона, описывающем идеальное утопическое общество, противопоставленное эволюционной деградации, неотъемлемой идейной составляющей политических взглядов мыслителя. Итак, Платон предлагал выстраивать социум по принципу трех сословий — точно так же, как в душе он выделял три компонента: сословие стражей, или философов, управляющее государством; сословие воинов; и сословие простых граждан-кормильцев, демоса. Впрочем, когда Платон попытался воплотить свое идеальное государство в жизнь в Сиракузах, получилось, мягко говоря, не очень, и ходят легенды, что убирался из города великий философ в великой спешке.
Так вот, согласно трифункциональной гипотезе, каждому сословию также соответствовал свой бог, из чего проистекает в целом трехчастная структура пантеонов, вышедших из праевропейской культуры: например, и для греческой, и для скандинавской, и для славянской культуры характерна тройственность олицетворений судьбы (мойры, норны, рожаницы); и для греческого, и для индуистского пантеона характерны «тройки» верховных богов (Зевс, Посейдон, Аид и тримурти Брахма, Шива и Вишну). Не исключено, что характерная для этих культур магия числа «три», в целом, восходит как раз к социально-экономическому строю праиндоевропейского общества.
Ритуал Тройной смерти, отсюда, не так прост, как кажется при прочтении романа. В мифологии — кельтской, скандинавской, персидской, славянской — эти три смерти либо их самостоятельно проявление часто носят символический характер и оказываются заведомо предсказаны. Содержание Тройной смерти разнообразно: удушение может принимать ипостась повешения или падения с дерева (все тот же «древесный» символизм), сожжение может принимать форму ранения, утопление — отравления. Ритуал может выступать и как наказание (ирландский святой Колумба предрекает королю Аэду Слане тройную смерть за его грехи), и как жертва — в том числе добровольная — богам (Один проходит сходный с тройной смертью ритуал, чтобы постигнуть мудрость бытия). В славянской мифологии в качестве искаженной Тройной смерти интерпретируется гибель Вещего Олега — три элемента, задействованные в его смерти: пророчество (ассоциируется с суверенитетом), конь (с воинами) и змея (с размножением; плюс яд как альтернатива утопления).
Впрочем, наиболее явные и известные примеры Тройной смерти в мифологии, — легенды о Мерлине и Одине, которые могут рассматриваться достаточно близкие по духу персонажи: оба они обладают оккультным мантическим знанием (искусство прорицания), оба являются шейпшифтерами и умеют менять облик, оба могут посылать свой дух в самостоятельное экстатическое (практически астральное) путешествие (Один даже воплощает свои духовные силы в форме сопровождающих его воронов — Хугин (мысль) и Мунин (память)).
В обоих случаях мотив Тройной смерти, вероятно, связан с мотивом инициации, а также с символизмом Мирового дерева. Ранние валлийские легенды о Мерлине (Myrddin Wyllt; также отождествляется с Лайлокен, Lailoken) представляют его безумцем, сошедшим с ума во время битвы при Арфдеридде и бежавшим в Каледонский лес. Скитаясь по лесу (вот и мотив дерева), Мерлин обретает дар предвидения — и предсказывает себе Тройную смерть как наказание за грехи всех убитых в той битве (миф о Лайлокен и святом Кентигерне): он будет одновременно забит камнями, пронзен колом и утоплен. Пророчество, конечно, сбывается: Мерлин сталкивается с группой пастухов, которые забивают его камнями, в результате чего он падает в реку Твид, одновременно натыкаясь на забытый рыбаком деревянный кол (повторение мотива дерева).
В случае с Одином Тройная смерть представляется не наказанием за грехи, но самопожертвованием во имя знания. Чтобы обрести дар предвидения, Один на девять дней и девять ночей пригвождает себя копьем к стволу мирового древа Иггдрасиля, после чего выпивает священного меда поэзии. Эту череду действий можно рассматривать как ослабленную версию ритуала Тройной смерти: в нем задействован ритуал повешения на дереве, закалывания копьем и — в символической форме — утопления через приобщение (причащение) к меду поэзии. Пройдя через этот мучительный процесс, Один постигает силу рун и обретает мантическое знание.
Что в романе не очень хорошо или откровенно плохо
Да, собственно, все остальное. Детективное расследование унылое и незамысловатое. Автор одновременно пытается нагнетать интригу и рассыпать хлебные крошки для читателя, — но то ли у меня читательский опыт изо всех щелей лезет, то ли получается безыскусно, но на поверку ключевые СЮЖЕТНЫЕ ПОВОРОТЫ оказываются весьма предсказуемыми, пусть все еще не самыми тривиальными. Отдельный момент: на роман неплохо было бы навесить trigger warning относительно определенных действий сексуального характера (называть конкретный характер не буду — спойлер, но понимающий поймет). И да, во мне буквально борятся два волка: один против спойлерящих TW, другой — против никак не обозначенных потенциально травмирующих вот-это-поворотов в художественных произведениях. Особенно когда эти самые вот-это-повороты настолько запутанны и неубедительны, что создают ощущение грубой соковыжималки для эмоций.
Очень много драмы. Роман как будто не может определиться с жанром: то ли это мистический детектив-триллер, то ли спин-офф «Санта-Барбары». Главный герой строит отношения с начальницей, которая беременна то ли от него, то ли от своего бывшего-маньяка. Главная жертва в детстве переспала со всеми мальчиками из компании главного героя просто потому что почему бы нет, буквально ради драматизма. Подруга главного героя на самом деле влюблена в него и ревнует, а еще разговаривает со своим мертвым братом на священной горе (что? да!). Все это как будто бы направлено на раскрытие характеров и мотивации персонажей, но на деле наоборот отвлекает, сбивает с темпа и вызывает ощущение, что во всей этой драматичной воде ты сам совершишь водный ритуал.
Авторский стиль и внимание к деталям. Это просто отдельная песня. Тут есть все, что мы любим. Странные речевые обороты:
Описание одного и того же события разными способами с разрывом в 38 страниц при условии, что один из героев общается в формате переписки и по идее не может просто взять и переформулировать свою уже выраженную реплику:
И — мое любимое — «НЕ ПЕРЕБИВАЙ» в переписке в WhatsApp! Как часто вы намеренно дробите свое длинное сообщение на два куска, ставя после первого многоточие, как будто не печатаете, а проговариваете текст, ждете ответной реплики и продолжаете сообщение со слов «не перебивай»?
Ну и вишенка на торте — мелкие фактические недочеты, которые мы уже обсудили выше.
To sum up
Если вы никак не можете придумать, чем скоротать вечер, то «Водные ритуалы» с этой задачей справятся. Это не особо нагружающий текст, над загадками в котором не придется долго ломать голову, при этом при должной концентрации в его атмосферу можно втянуться и даже начать получать удовольствие. Немного специфичное, но все-таки. Если вы ждете от романа мистики и ритуальной таинственности уровня «Кода да Винчи» или «Ангелов и демонов» с тайными сообществами и глобальными планами, то ничего такого здесь нет. Мистическая составляющая в романе скорее задает фон для эмоций и переживаний героев, но не становится центром сюжета, хоть и помогает двигать его вперед. Над «Ритуалами» можно посмеяться, погрустить, местами покривиться от испанского стыда, а можно подойти к ним с исследовательским интересам и постараться разобраться в кельтской и баскской культуре. Точнее, в тех их элементах, которые получается разобрать на фоне всеобщей драмы.
4/10 — балл накинут чисто за то, что после книжки захотелось пойти изучать кельтскую мифологию.