Отрывок из статьи Джозефа Редферна в переводе Константина Слепака. Полная версия статьи - в новом номере журнала «Сказка и Миф».
«Я взял часть названия этой статьи из главы книги Эриха Ной- манна «Происхождение и развитие сознания» [Нойманн 1954].
Понимание или, по крайней мере, интуитивное чувствование этой работы необходимо для полного понимания настоящей статьи. Нойманн замечает, что повсеместно распространенный миф о пленнице и сокровище следует интерпретировать на объективном уровне для экстравертов и на субъективном для интровертов. Например, пленницу на объективном уровне следует понимать как реальную живую женщину. Тогда проблема взаимоотношений мужчины и женщины, сложности и пути решения найдут свой аналог в мифе.
Но с самого начала существует столь же верная интерпретация, которая рассматривает пленницу как нечто внутреннее – саму душу. Миф имеет дело с отношением маскулинного эго к феминной душе, с окончательным освобождением пленницы, подобной «труднодобываемому сокровищу», и достижением индивидуации, или, другими словами, успешным разделением эго и бессознательного, после чего становится возможным творческое взаимодействие между ними, а также возникает возможность плодотворного взаимодействия психической и внешней реальностей.
Доличностные аспекты анальности.
Во многих мифах о героях пленница удерживается драконом – воплощением всепожирающего материнского архетипа. Сон о пленнице, скряге и герое/тени, который я пересказывал, представляет собой более позднюю версию.
Теперь Великая Мать разделилась и дифференцировалась на маскулинного скрягу и жесткий феминный контейнер в виде замка. Воображаемый кляйнианский аналитик мог бы сказать мне: «Послушайте, разве вы не понимаете, что инфантильная часть вашего пациента, потеряв свои фекалии/жену, хочет проникнуть в темные внутренности мамочки-аналитика и украсть у нее ее драгоценные фекалии/детей, и что этому противостоит интернализованный скряга-отец пациента или скупость пациента, спроецированная на аналитика?» (Я надеюсь, что настоящие кляйнианцы простят меня, поскольку они, конечно, не могут сказать ничего подобного.)
Столь же воображаемый последователь Вильгельма Райха мог бы сказать: «Конечно, вы понимаете, что замок представляет собой телесную броню сновидца, его закрытые телесные отверстия, а также онемение и омертвение его мускулатуры и поверхности тела, что препятствуют течению жизни внутри и ритмичным оргазмическим движениям, освобождающим эго и тело и придающим им витальность и грациозность».
И моему «кляйнианцу», и моему «райхианцу» я должен сказать: «Вы оба правы до определенного момента. И причина, по которой вы оба правы, заключается в том, что мы имеем дело с уровнем развития эго, на котором мое физическое тело (и то, что оно делает), с одной стороны, и тело фантазийной матери – с другой, оба делают одно и то же: в данном случае закрываются в попытке сохранить сокровище».
Это удобный способ начать понимать психосоматические отношения и так называемое расщепление психосомы, о котором я впервые написал в своей статье «Телесный опыт в психотерапии» [Ред- ферн 1978]. Я довольно нескромно нахожу эту формулу постоянным источником клинического понимания и инсайтов. Например, когда я пишу эту статью, я расхаживаю по комнате, чтобы снять напряжение, и ковыряю в носу, чешу лицо и любое место, до которого могу дотянуться. Я – ночной бродяга из сна, безжалостный и полный энергии, и мое тело – замок, который я атакую, чтобы добраться до сокровища.
У меня нет никаких серьезных разногласий с моим «райхианцем», за исключением того, что он размышляет как солипсист. Снова и снова я отмечал начало ритмических телесных движений и ощущение удовольствия у пациентов, когда защитные механизмы того типа, о котором я говорю, устраняются и начинает «переживаться» (или «галлюцинируется», как сказал бы Винникотт) оральная связь на первичном уровне. Но райхианская формула упускает из виду отношения и особенно Другого.
Аналогичные разногласия (этические или технические) у меня есть с моим кляйнианским аналитиком, который стремится в своей привычной эгоцентрической манере отнести сновидение в первую очередь к переносу, чего было бы достаточно, чтобы понять: аналитик – сумасшедший, если, конечно, пациент в здравом уме. Если он не может удержать тот факт, что аналитик безумен, он сам сойдет с ума и будет иметь множество феноменов «иллюзорного переноса».
Я говорю здесь только о кляйнианцах, которые искренне верят, что сон не говорит ни о чем ином, кроме переноса, и даже забывают, что пациент находится в процессе потери своей жены. Безусловно, недооценка или игнорирование факта переноса столь же прискорбны по своим последствиям, как и чрезмерное его подчеркивание.»
Продолжение исследования читайте в новом выпуске журнала «Сказка и Миф», а также:
ПСИХОЛОГИЯ
- Почему Одиссей вернулся домой в лохмотьях? Статья Генри Абрамовича в переводе Натальи Павликовой
- Миф и сказка: О Воине и Мудреце Статья Елены Васильевой
- Древо Жизни и древо Смерти. Склепы и сокровищницы бессознательного: аналитический подход Статья Нины Хребтовой
НАУКА
- Золотые яблоки Гесперид: мифы и археология Статья Александра Пачкалова
- Нансен и его женщины Статья Наталии Будур
- Помести бога в сердце свое Интервью историка-египтолога Виктора Солкина
- Юнгианская свирель Статья Фатимы Багаевой
- Символика цвета в традиционной скульптуре. На материале славянских традиций Статья Максима Сухарева
- Образ музыки в музыке Статья Диляры Габитовой
ДЕЛАНИЕ
- Плюшевому другу... Исследование символа Статья Виктории Андреевой
- Колесо года: не-духи для мантики, магии и жизни Статья Алины Аляутдиновой
- Женщина и земля Сказка Литы Ли
- Словарь символов. Заяц/кролик. Обувь Статьи под редакцией Ами Ронберг в переводе Константина Слепака
