«Кто эта девчонка глава 69» Любовь не призывает «развлекаться» в задней комнате на вечеринке. Она является смыслом жизни, и одновременно жизнью ты для неё готов пожертвовать. Райчел Мид
Элеонора лежала на диване, заложив руки за голову. Над ней, словно голодные волки над крупной добытой оленихой нависали трое – муж, Матвей и отец.
— Прошу прощения, господа! Я покаялась, что вам еще надобно?
— Кто ты такая вообще, Нора? — важно уточнил Валерий Яковлевич.
— А вы кто такие? — радостно спросила она. — Я этих курей терпеть не могу! У меня есть право подписи, уволила, кого захотела, а завтра кастинг на должность…
Вам-то что? Эти три подруги вокруг моего мужа устроили переговоры с прикасаниями. А еще они смотрят голодными глазами на Матвея Сергеича. …Пап, неужели тебе это нравится? Лизке тоже не понравится, если увидит их рожи. Я дважды слышала, как Матвей блин Сергеич орал, чтобы дистанцию держали, а потом опять смылся на две недели домой за свой счет.
Матвей усмехнулся и тайно подмигнул.
— У тебя восемь часов, чтобы аннулировать приказ, — сообщил Валерий Яковлевич. — Это доверенные лица компании, дочери моих друзей. Не врагов, Нора, а людей, которые участвовали в становлении…
— Щаз-з! Хотят судиться – значит будем судиться. Никто их не восстановит на работу, пусть не блефуют. Я Лизку жду, она там лежит и кормит уже второй час… Макс вцепился в гр у дь руками и ласкает языком…. Оставьте вы меня, дайте полежать!
Матвей, спасай жену! Да оставьте, вообще, меня в покое! Я вас не боюсь, а Виталечку уже начинаю желать!
Я не переведу их на другую должность! Слов не понимают, значит …пошли вон!
— У меня с тобой случится скоро припадок, Нора, — сообщил Валерий Яковлевич. —Тебе под хвост кто-то явно подсыпает перцу, Виталий Сергеич, не ты ли, случайно? ....Матвей?
— Я ни причем.
— Решение принято, надо их собрать и устроить примирительный банкет. Напоить дорогим ви ном из Британии или Франции. — предложил Виталий, — Сейчас закажу.
— Лучше конь яком, надёжней и действует быстрее. — кивнул Матвей, — Лиза моя споёт. Нора, ты посидишь с нашим ребенком… Со всеми посидишь. У нас.
— Не могу, я на диете, а у вас везде конфеты валяются… И вообще полный холодильник пирогов. Я поэтому тут лежу, медитирую. — сказала Эльза и у неё громко заурчало в животе. — Интересно, почему Матвей, ты сам не уволил до сих пор этих блондинок наглых? Неужели перед моим папашей настолько прогибаешься? Пап, они нас бес-по-ко-ят!
— Окей, сейчас позвоню Иосифу Виссарионовичу и приглашу на пятницу. Виталий, ты и будешь за неё отвечать, я тихо посижу, посмотрю, как вы достигнете понимания. — кивнул Валерий Яковлевич и погрозил ей кулаком, — Элеонора это важные кадры, директорская должность просто так с улицы никому не должна доставаться.
Он достал мобильный, сделал вызов и стал ждать. Потом проговорил:
— Что-то не отвечает, плохой знак.
— Может, он умер от оскорбления в адрес его простит… дочери? Я провожу кастинг среди своих, они тоже доверенные. … Матвей у тебя яйца есть?
— Есть. – сказал Матвей, – Да не про вашу честь.
— Тебе что, жалко? Свари мне парочку. Через тридцать минут у меня по расписанию второй полдник.
— Элеоноро, встань и сама свари! – Матвей присел за стол, взял пирожок с блюда откусил половину.
— Уберите пироги! Или я за себя не ручаюсь! — Эльза отвернулась и сглотнула. Заурчало сильнее. — Огурец у тебя есть?
Виталий тихо засмеялся.
— Эль, хватит, съешь что-то нормальное. Подать тебе пирожок?
— Я уже шестнадцатый день худею, не жалей меня, любимый. — она всхлипнула и повернулась на бок.
— Поэтому такая злющая! — Валерий Яковлевич нахмурился, — Нельзя увольнять по статье только потому, что тебе жрать хотелось.
— Они не исполняли обязанности, эти три чучундры. Только вздыхали по нашим мужикам. Я сказала – нет! И оставь меня ради всяго святого в покое, ты передал командование, что лезешь всё время?
Иди к своей Оленьке, сделай ей массажик воротниковой зоны… или что вы там делаете, я не знаю. Поспи в конце-то концов, что еще там дедушки-пенсионеры делают?… Пожри борща и поспи, папа. Никого я в должности восстанавливать не собираюсь, дело шито крыто.
Эльза встала, подошла к раковине, налила себе воды и в несколько глотков выпила. Потом погуляла по кухне, поглядывая на мужчин и сказала:
— Сытость пришла, можно открывать холодильник. Что вы так уставились, монстры? Я их не приму назад. — Эльза вытащила два яйца, зеленый лук и огурец.
— Хороший полдник дорогая, я бы тоже не отказался.
— Давай, Элька, вари на всех и про Лизу не забудь. — усмехнулся Матвей.
— Катюню и моего сына скоро папаша Макс со школы привезет, сыну тоже сварю. — сказала Элеонора и достала яйца.
— Тогда и дяде Максу вари. Тюдовище, так и знал, что начнешь воевать с руководством! — Валерий Яковлевич развалился на диване, где она только что лежала сердито уставился.
— Я сейчас и с вами начну воевать. Вы вообще бездельники! Драконы… уезжайте обратно на свою работу! … — Эльза напялила тёмные очки и осторожно добавила, — Виталечка, ты останься, я пошутила.
— Может, вам, Виталий Сергеич, проще её уволить? — задумчиво промолвил Валерий Яковлевич. — Как ни зайду, она или губы красит или с ногами на столе сидит. Пусть в саду копается, за Диком убирает эксперименты…
— Если бы я была в кадровой приемной комиссии, то вообще бы их не приняла на работу. Ты был хорош на своем месте, пап, но теперь там мой муж. Не уволит он меня, да, Виталь?
Я не просто сижу, задрав ноги, я сижу и восхищаюсь, как люди работают! Но эти три женщины – кадык бы им вырвать.
— Ладно, милая моя, в следующий раз предупреждай кого собираешься провожать, я хоть подготовлюсь к звонкам. Валер, будут собеседования, хочешь присутствовать?
— Виталий Сергеич, ты очаровательный тип. Нет на свете женщин, кто не проникся бы к тебе симпатией, а нужно быть, как я. Хишным тигром.
Это ты своих девок таким словечкам научил. Что моя, что Лизка... Машка туда же... Эх, ладно. Попробуем решить мирным путём, инвестиции нам уже не нужны, но придется выплатить им приличные отступные.
Матвей подошел ближе к плите, посмотрел на яйца и шепнул Эльзе:
— Класс. Спасибо, что избавила.
— Убери пирожки со стола, и мы в расчете.
Эльза посмотрела на часы и съела огромный длинный огурец в три укуса. Облизнулась, уставившись на закипающие яйца.
— Еще дать? — спросил Матвей, глядя на неё с круглыми глазами.
— Не, только один можно. И так раньше времени сожрала. А что ты огурцы в холодильнике держишь, Лизке же их нельзя!
— Да... она как то спокойно к еде относится, у нас же дети, им надо. Ну, Элеоноро, ты даёшь!
— Пока я на диете - у моих детей запакованные вакуумные контейнеры с едой. В отдельном холодильнике. Готовит бабуля. Я готовлюсь к Новому году.
— Тут явно не только это.
— Здоровой теткой назвали. Когда с Виталей, вообще расслабляюсь... Давай, наори на меня Матвей, хоть полегче будет на диете сидеть. Обзови как нибудь.
— Овца, курица. ****! Ушатаю, толстая ведьма! Копна! Тумба! — шепотом сказал Матвей.
— Спасибо.
Лиза лежала с книжкой в руке, прислушивалась к голосам и поглаживала легонько спинку крупненького, как будто, пятимесячного малыша.
— Когда ты меня отпустишь, Макси? — спрашивала она тихонько, понимая, что сын во сне посасывает изредка, но стоит только попытаться отнять, тут же открывает глаза и обижено смотрит.
Максим ел по два часа. Он единственный из всех детей спал с гр у дью во рту и совершенно не желал принимать пустышки. Он хватался за неё, как потерянный и часто плакал, сложив бровки домиком просто так, от испуга или от громких звуков. Больше всего его пугал шум колёс машин, но все врачи убеждали, что малыш совершенно здоров. На руки к Кате он шел с удовольствием, а Машку отталкивал. Он был похож на Катю, но все равно, самым-самым ручным и маминым ребенком в семье, хотя дядя Макс убеждал, что Лилька у него была точно такая же. Ни минуты не могла без рук, особенно, когда в дом приходили соседи или она издалека слышала их голоса.
С маленьким Максом Лизе часто помогала дочь и её верный друг Максимка. Пока Матвей отвозил близнецов в сад, а Катю и Максима в школу, Лиза спокойно завтракала с младенцем на руках, чтобы восполнить силы. Он был с ней днем и ночью, искал её глазами.
Ночи были не слишком спокойные, но ей все равно нравилось. Нравилось. Даже то, что он такой трогательный плакса и беспокойный, нравилось до безумия. Она, как будто, только сейчас ощутила, что значит полностью раствориться в своём ребенке и бояться за его здоровье. Пятый малыш.
В этот раз живот у неё побаливал сильно, даже ездили к врачам, больше трёх месяцев, но сейчас уже стало легче. Врачи сберегли, сделали снова аккуратный надрез, а не экстренный, только он был намного больше, чем для близнецов из-за необходимого доступа и кро в о излияния.
День рождения и годовщину свадьбы они отметили все вместе дома, в тепле, защищенные. Новый год тоже собирались дома, только старшие дети Матвейка и Маша решили, что будут опять в своём ресторане отмечать.
Лиза не приняла няню Валерия Яковлевича, не отдавала в гости близнецов, поэтому они сами приезжали с Ольгой Ивановной каждый день и составляли ей компанию.
«Собаченька Кати - Молли вымахала такой большой, стала такой лентяйкой... Правильно Валерий Яковлевич заставляет её бегать рядом с собой. — думала Лиза, — Они там вместе решили, что скоро пора и щеночков заводить, пятерых, чтобы мне жизнь малиной не казалась. Смеются над нами, ну и пусть смеются, да, Макси? Пусть смеются, сколько влезет, все равно мы с тобой хитрее. Мы тут лежим отдыхаем, а они работают... Готовят, убирают, лапы Молли моют, стирают и ... снег чистят, что они там еще делают? Интересно. Ты спи, спи...».
Собаке еще летом построили просторный вольер, теплый домик, но Молли ночевала на своём месте у входной двери. Она была умна и ласкова, никуда из сада не убегала, хлопот почти не доставляла, поэтому Лиза могла спокойно её выпустить на самостоятельную прогулку, а когда просилась домой, Молли просто повизгивала под дверью.
***
Иногда Ольга Ивановна привозила Лилию, старшую дочку Макса. Иногда он приезжал за дочкой с работы, или оставлял её у Лизы с ночёвкой, чтобы поиграть с близнецами. Мог остаться на чай, но Лиза только раз вышла, вынесла ему своего Макса показать.
В тот день Лиза подошла ближе к нему – ужаснулась. От прежнего молодого парня мало что осталось, ему словно становилось не лучше, а хуже. Ольга Ивановна взяла за руку Лилию и пошла с ней в детскую, откуда доносились крики, там близнецы играли, дед их ловил с завязанными глазами. Оставила вдвоём, как специально.
Макс выглядел плохо. Истощенный, бородатый и уставший. Щеки ввалились и глаза тоже. Работал он почти постоянно, уже не только дома.
Осторожно взглянул на неё, а потом протянул руки, и Лиза ему отдала подержать сына.
— Ты вышел симпатягой, — прошептал он. — Хорошо, что твоя мама захотела показать. Мой тёзка. ...Твои глаза у него, Лиз! ...
Да, Макси? ...Не боишься меня? О, я сам себя боюсь. — Макс улыбнулся, но не превратился в себя.
Правда, когда Лиза услышала голос, успокоилась. Голос звучал неплохо, с тихой радостью.
Он поворачивал ребенка на вытянутых руках, осматривая со всех сторон, ножки босые висели и немного шевелились. Глаза сын вытаращил.
— Я уже начал бояться, что мне тебя подержать не дадут. Мама хорошо кормит? Хорошо! Вон какие щеки. — Макс прижал его к себе.
Лиза волновалась, но сын не заворчал, не заплакал и не оттолкнул.
— Он у нас немного дикий, если заплачет, сразу отдай, а то будет долго обижаться.
— Отдам. Почему так, Лиз? Почему дикий?
— Не знаю, боится звуков и незнакомых людей. Он так же, как наша Катя. Близнецы вообще ручные, ко всем идут, а Катя… Помнишь, она к тебе никак не хотела? Наверное, потому, что я боялась.
— Извини, очень не хотел, чтобы ты боялась.
— Ну что ты! Наш герой. Сейчас Матвей приедет, побудешь еще? Я просто погулять с ним хотела… Дождь был с утра, только перестал..
— Я могу тоже пройтись?
— Ну… лучше поешь что-нибудь, ты же с работы. Бери там, что хочешь. Выглядишь голодным. — Лиза улыбнулась, — Всё так же диета?
— Ты перестала доверять мне, Лиз? ...Я нормальный. Ну что ты так смотришь? Страшный стал? — Он слегка улыбнулся. Его глаза, стали блестящие, излучали какую-то энергию, которая Лизе сейчас понравились. Дружескую. Без того самого обожания, когда кажется, что он сейчас подойдет и начнет обнимать.
— Нет, Макс, ты совсем не страшный. Просто худой. Мне бы хотелось, чтобы ты поправился совсем. Ешь больше. И мама тоже плохо выглядит…
Лиза не понимала, почему вдруг сказала о матери, но что-то в них было общее, одинаковое.
Мама тоже похудела сильно, лицо её стало совсем узким, а скулы выступили, ей тоже много чего нельзя было есть, глаза впали, как у скелета.
Совершенно внезапно при взгляде на Макса охватил приступ тоски и она еле сдержала наполнившие глаза слёзы. Как будто кто-то умер, и она тоскует по нему. Кто-то умер или что-то умерло. Как было раньше с ней, внезапная сильная тоска, когда дедушки не стало. Лизе впервые захотелось не обнять, а погладить по волосам, как его сына. Он был как будто ребенком, а не взрослым мужчиной. Хотелось немного позаботиться.
— Макс, возьми себе вкусный сэндвич, он без масла, легкий... и пошли. Пройдемся. Только надо сначала его одеть, это целая история. Мне кажется, он только видит меня одетой с его шапками в руках, сразу начинает плакать, набирая высоту голоса.
— Ну… могу я попробовать. А с Матвеем тоже плачет?
— Матвей его отвлекает. Он рычит, щекочет гремит чем-то, танцует с бубном… Но тоже плачет. Потом жалобно всхлипывает.
— Иди, оденься, а я попробую.…
— Но он с тобой не останется, давай сюда нашего ребенка.. С Матвеем. Нашего с Матвеем. Фу, Макс.
— А может останется?
— Нет, не надо, он тебя так близко первый раз видит. Вы только на месяц приходили. Как Ангел? Вышла на работу?
— Да, всё хорошо. Ей нравится. Такая модная, в очках стильных. — Макс улыбнулся и Лиза тоже. — Там, где ты училась, на той же кафедре её устроили.
— Там, где я училась… Мне нравилось.
— Мне тоже.
Она всё еще была маленькая, скромно одетая в футболку и почти белый джинсовый сарафан. Пока не было дождя, Лизе действительно очень хотелось погулять с ребенком, и она не обманывала, что маленького Макса было трудно с кем-то оставить, или нарядить в осенний комбинезон, чтобы он не раскричался.
Она унесла малыша на второй этаж, положила в кроватку, дала погремушку и стала быстро тепло одеваться.
Матвей задерживался, они часто виделись с сыном, ужинали с детьми в ресторане, общались.
Одевали вместе. Макс тряс игрушку и удивлялся, как быстро она всё застёгивает.
Вывез коляску, Лиза в светлых остроносых ботильонах уже выбежала на улицу, и тут пошел первый снег.
Первый для малыша, первый раз за эту осень. Он ложился на еще не опавшие листья и зеленую траву газона.
Свежо, прекрасно, безветренно.
Рано потемнело небо, как всегда осенью.
«Жизнь несправедлива» - подумала Лиза. Вечер дышал последними осенними деньками, а рядом с ней стоял худой стареющий на глазах мужчина. Она очень давно не прикасалась к его волосам, но знала, какие они на ощупь, как у Элиного сына. В редких случаях, таких, как сейчас, опять хотелось приласкать этого большого ребенка, хотя она не прикасалась даже к его плечу.
С матерью Лизы творилось что-то странное, тоже несправедливое.
Ее друг, но не муж, помогал, навещал, когда дедушка, с которым она жила испустил дух глубокой ночью. Очень тихо, во сне, в возрасте восьмидесяти шести лет. Наследство – его квартирку, мама еще не оформила, но завещание было на неё. У деда в живых оставалась только сноха, которая получила деньги со счета и была довольна, что Елена тоже написала завещание в её пользу, как будто жить матери осталось совсем мало.
Иногда Лиза думала, что могло быть и хуже. Она бы не стала мириться, если бы маме пришлось в таком состоянии тяжело работать, чтобы прокормить себя. Мать имела достаточно средств, и дядя Павел готов был привозить ей продукты, выгуливать, возить в гости к родственникам. Они ездили к родному брату, насколько Лиза понимала, не один раз.
Она думала о ней сейчас. Не знала, чем занимается её мама днем или по вечерам, но не могла представить её возвращение в семью.
Макс не знал, что ей сказать, поэтому натянул на Лизу капюшон.
Лиза быстро сбегала за шапкой и принесла ему тоже, он со смехом отказался. Она резво натянула и засмеялась над его видом. Ресницы её трепетали. Обаяния в ней всегда была глубокая бездна, и Макс понимал, почему с первого взгляда на эту девчонку влюбился в нее. В маленькую девчонку на которую всё время хочется смотреть, чтобы не упустить ничего.
Он с детства влюблялся, на самом деле, во всех подряд, в учителей, девчонок с танцев, одноклассниц, со двора, в подруг и в старшеклассниц, в студенток… Много много раз. На каждой дискотеке он влюблялся. Только в Эльзу не смог. Просто был с ней, был ей нужен.
Он прошептал так, чтобы Лиза не слышала: «Господи, пусть она меня за своего примет».
Они пошли по дорожке, Лиза катила коляску, малыш хлопал глазами в темноту раскрыв их пошире, как будто так лучше видно.
— Лиз, ты бы лучше переобулась. Хотя бы в кроссовки.
— Я уже второй месяц начинала привыкать к каблукам, чтобы рядом с Матвеем не смотреться совсем маленькой, после того, как живот перестал сильно болеть... Надо привыкать, на улице.
— Чтобы с Матвеем не смотреться, но со мной-то можно...
— Давно хотела тебя спросить. Как ты узнал?
— Что ребенок у вас будет?
— Ну… да. И это тоже.
— Ты выглядела виноватой, Лиз. С ним, с Матвеем, как будто у тебя есть какая-то тайна. Или ты должна сделать что-то, а он не хочет. Не знаю, но был какой-то страх, мне показалось, что с тобой может что-то случиться.
— Я думала во сне приснилось.
— О, не напоминай. Сон был просто жуть. Потом еще, еще. Я подумал, что Ангел, Ритка… Элька тоже… не зря они повторяют, что тебе нельзя больше рожать. Эти сны… Я тебе искусственное дыхание делал и боялся повредить живот почему-то...
— Это как? Ты что меня оживлял?
— Ну да. Или … не знаю. Девчонкой ты еще была, такой... с косичками. Не хочу рассказывать.
— А я хотела бы знать.
— Откапывал я тебя, пытался оживить. И ты оживала, а потом бежал с тобой на руках к машине Матвея. Или ты была тяжелой, или ноги мои не слушались, но я орал, как резаный во сне. Ангел говорила, что тихо, почти не кричал, сто н а л.
Хорошо, что малыш появился. Сны сразу прекратились. А то я хотел уж сам не знаю чего: звонить, объявлять себя сумасшедшим, бежать к твоему дому среди ночи. Но, слава богу, всё случилось именно так. ты вот со мной гуляешь…
— Да, я гуляю с Максом, каждый день по два три раза. — улыбнулась она.
Его глаза уже засияли.
— Я сильно страшный?
— Как чучело, Макс.
— Я не безумный, а бессмертный, но, ...боюсь разлуки с тобой не переживу.
— Ты опять?! Ты что хочешь, чтобы я пожалела тебя? Мне жаль. И я бесконечно благодарна. Ты как ребенок, как твой сын, всегда...
Два момента спасли тогда жизнь Максу. Первый – он был в легкой тонкой куртке, несмотря на зимний месяц январь и замерз. Второй – полиция, которая тут же унеслась с ним навстречу скорой, но его не стали перекладывать. Просто врачи пересели и залепили пластырями, начали колоть иголками, вливать кровь прямо в машине. Группу и резус назвал Матвей, и полицейские тоже назвали во время вызова реани мобиля.
Клиническая с мер ть была такой приятной для него, облегчающей, а когда Макс возвращался, слышал, как говорят между собой врачи: «Включайте его, подключайте, он дает ритм».
— Я противен тебе, да? Мои дружеские объятия тебе противны? — Макс не отдавал себе отчета о чем говорят его губы, но сразу постарался запомнить Лизу, охватить взглядом, ожидая, что сейчас она прогонит его навсегда.
— Макс, я уже не знаю. – неожиданно сказала Лиза, — Я просто не могу. Тебе же хуже от этого, а вдруг чувство вернется? Обнимать дружески можно, когда ничего не было. Ничего. А я тебя помню. До сих пор.
Давай вернемся к дому, ты сходи, выпусти Молли. Я думаю Матвей уже приедет и помоет ей лапы… Катю она не очень слушается, вылезать из ванны не хочет.
— А где вы её купаете?
— В гостевой на первом этаже.
— Хорошо, пойдём назад. Выпущу…
— Пожалуйста, не стоит ко мне близко подходить, держим дистанцию. Я готова с тобой дружить на расстоянии, без прикосновений, ладно?
— Ладно, конечно.
— Макс, ты должен стать прежним!… Сделай что-нибудь, на тебя просто… невозможно смотреть.
— Старый?
— Нет, что ты!… Просто … похудел. Не приближайся так сильно.
Повернувшись, он ушел к дому, открыл дверь и позвал собаку. Молли лениво поднялась, гордо прошла мимо него в сад, опустив голову.
Макс почувствовал, что против воли крупная слеза потекла по его щеке. Этого она не должна была увидеть.
Пока собака веселилась и нюхала листья, он вспоминал своё чувство, когда Лена стояла перед ним, как она пыталась подойти, чтобы получить…
«Что получить? Мои костлявые объятья? Почувствовать мой запах, уткнуться в шею и заплакать? Что получить? Даже руку Лиза не даст потрогать… Только вчера еще я думал, что могу позволить себе быть ей кем-то хорошим, близким... Вчера еще я был счастлив... любовался своими дочками, женой. Всё, не могу смотреть ей в глаза. Сказать? Будет еще хуже. Каждое сближение отдаляет, как это неизменно и точно».
Он вышел снова на дорожку. Лиза медленно прохаживалась в сторону дома Элеоноры и отца. Его машину она уже прошла.
Макс догнал и сказал, что уезжает домой.
— Чудесно! Приезжайте в следующий раз все вместе, ладно?
— Лиз. Извини. Может быть, всегда будут преследовать меня мысли о тебе. Как ты, где ты, что делала, счастлива, или тебе нужна моя рука друга. Она тебе когда-нибудь нужна?
— Да... иногда.... Не волнуйся так.
Лиза посмотрела с сожалением, но искренне, от этого ему стало легче, тоска начала отступать.
— Я от всего сердца благодарю тебя, за то, что ты рискуешь и выигрываешь, за то, что ты такой бессмертный. С радостью сделаю всё, чтобы ты чувствовал себя лучше. И внутри тоже, в душе.
Я постараюсь, Макс. Это ничего страшного, я тоже о тебе думаю, как ты, как себя чувствуешь, не нужна ли тебе моя рука друга. Так всегда будет, только не страдай.
— Я не хочу, не хочу, ты знаешь. Просто каждое твое равнодушное слово или взгляд причиняет страдание. Ну что мне делать?
— У меня к тебе одна просьба, единственная. Наслаждайся жизнью. Вот этим всем наслаждайся. Человек без любви пустой, а нас наполняет любовь. Нам может помочь … откровенность. Если я что-то сказала, а тебе обидно – признайся и всё, я не буду!
Говори мне прямо.
Ты не противный, хороший! Я верная жена, а ты верный муж. У тебя есть дочь Лиза, а у меня сын – Макс. … — Она с упрёком вздохнула, — Тебе как ребенку всё десять раз надо объяснять, ты как твой сынуля....
Макс, я уже поняла, что для тебя обидно, ты не противный, слышишь? Смотри, Элька идет, она нас увидела.
Элеонора шла с каким-то свертком и улыбкой.
— Здорово, гамадрилы! Макс, зайди к нам, у тебя дрожащий собачий вид. Нелличка чаю даст, с плюшками. Лизка – это тебе плюшки горячие, ягоды такие вкусные там, много. Попробуй. ...Как он там, наш мальчик? — Эльза заглянула в коляску. — Не спит, балдеет. Пойдешь тоже чай пить? Нелличка, как увидела, что Макс проехал, сразу ему начала готовить паровые котлеты, ты их тоже любишь…
— Я домой, Ангел ждет.
— Лизка, тогда отдай ему слойки, я тебе еще принесу. Да зайди, хоть поздоровайся, чучело!
Макс согласился, и через каких-то пять минут вернулся Матвей, дети начали первыми вылезать, Катя с переднего сиденья, как дама, сразу обняла и помахала Эльзе, а она её позвала на плюшки. Вышел Максимка с двумя рюкзачками, тоже помахал матери, к Лизе подошел и поблагодарил за уроки - пятерка. Лиза расцеловала мальчишку, потрепала его мягкие приятные волосы.
Матвей с улыбкой кивнул на машину Макса.
— Развлекаетесь тут без меня?
— Нет, ищем смысл жизни. Привет, зайка, напрыгался?
— Кто это зайка? Где там мой зайка, Макси, ты спишь? — Матвей заглянул в коляску. — Он спит, значит можно маму спокойно поцеловать, без его ворчания. Лизонька... А может Катя с ним погуляет пока?
Лиза знала, что он с работы приходит голодный до её ласки, как бродячий кот до миски молоком. Засмеялась, и подумала, что Матвей бы и пробежал, а не проехал все это расстояние, чтобы скорее её обнять с молодым зверским азартом. Стиснул жену, про Макса-старшего ничего больше не спросил. Лиза сама рассказала, что он привез Лилию и сейчас находится у бабушки, в доме Эли. А у них в доме дети с бабушкой Олей и дедом - сумасшедшим тигром, который их пугает до поросячьего визга.
Макс отказался от ужина, взял с собой угощение и быстро уехал. Дома он опять не дотронулся до еды. Лишь ночью, полежав, обнимаясь, рядом с женой, почувствовав всю силу её любви, пошел на кухню.
Ангел последовала за ним и составила компанию, радостно расспрашивая про Лизкиного малыша. А потом она прижимала его к своему расслабленному тёплому телу и гладила по волосам. Это была не совсем любовь, это было спасение.
В такую ночь Макс спал впервые на животе, проснулся от боли. Сжал зубы, осторожно перевернулся. Связки потягивались, спайки, внутренние швы были такие неэластичные.
Бледной тенью светилось его лицо, но он ушел в ванную комнату, начал аккуратно брить запущенную бороду. И вот в зеркале чужой человек посмотрел на него, а потом, только спустя несколько минут, поприветствовал благодарной улыбкой. Оделся в спортивное, вышел на улицу и побежал. Дважды поскальзывался, падал, но снова вставал, повторяя: «движение-жизнь-любовь». Вернулся, добрался в душ из последних сил. Стало еще горячей, легче, захотелось снова спать, но он пошел собираться на работу.
Этим же днём Макс позвонил Лизе и попросил дать номер её матери.
— Хочешь сказать ей что-то? В Новый год позвонишь?
— Я … кое что ей обещал. Хочу выполнить. Любопытная Лизка! Какая тебе разница?
— Обещал? Надеюсь, не жениться и не удочерить меня? – голос у Лизы был веселый, агукал малыш.
— Я повел себя с ней… недостаточно бережно. Столько зла... Хотел сказать, что выполню обещание.
***
Утром первого января Максим с Ангелиной и двумя младшими детьми улетели в Новосибирск. Когда их проводили в машину, долго обсуждали сложные взаимоотношения мужчины и женщины. Дети разошлись по своим комнатам, Лиза кормила малыша, отвернувшись к камину. Мысленно она не могла ставить себя на место Макса и его многочисленных женщин, но, когда Элеонора села рядом и уставилась на её грудь, которую придерживал ребенок, как собственник, Лиза спросила:
— Как это бывает, когда много разных женщин …или мужчин?
Эльза моргнула и сказала:
— Всё время сомневаешься, чаще сожалеешь. Задаешь себе вопрос: а есть ли она, любовь? Убеждаешь себя, что да, есть…. Потом смотришь и думаешь: Как я могла? Что со мной было?
Жить без любви невозможно. Кто-то старается, хочет понравиться. Кто-то пользуется, как неживой куклой, отбрасывая от себя, как только получает… Но без любви нет …благодарности к жизни.
Эльза подвинулась ближе и поцеловала в щеку.
— Лиз, что с тобой?
— Вот они уехали в Новосибирск, там родители Ангела, им будут рады, но почему-то первое, что я подумала – хочет её убить, обидеть снова. И проводить в последний путь.
Что он ей обещал?! Мне не сказал, никому не сказал.
Эль, я была так с мамой… холодна, так безразлична, когда она приехала к нам, а на самом деле – к нему. Мне именно это было очень обидно. Я с животом, дети, Машка, её день рождения, а она его ждала, искала ... Чуть не умерла, когда подумала, что его больше с нами нет.
— Ну и что? Теперь он к ней поехал. Ангел к родителям, а он к ней.
Лиза вспомнила ночь, как тело Матвея вздрагивало. Руки его судорожно сжимали: «Лиза, хватит! Я сейчас стану бросаться на стену, не дразни. Умоляю, детка…».
«Что бы Матвей отдал за это удовольствие? Наверное, всё на свете… Но что, если мама умеет так же, как я? Что если он поехал выполнить такое обещание и будет снова встречаться с мамой? Макс выглядит таким старым, таким похожим на неё. А как же Ангел? Дети? Нет, этого не может случиться... Жизнь будет так несправедлива! Зачем такие жертвы приносят люди ради любви?»
Ангел в Новый год смеялась за столом над шутками Валерия Яковлевича о том, что Макс уйдет к Елене Александровне в гости, и примет сме рть, потому, что у кощея она в иголке, а в иголка сами знаете, где. Она совершенно не расстроилась, по умному поступила. Лиза не сомневалась, что Ангелина любит его, будет всегда на его стороне, а любовь её была похожа на легкий доверчивый ручей с чистой водой по которому в жаркое лето приятно бродить, снимать усталость. Утонуть в такой любви невозможно. Она никому не позволит в себе утонуть.
Макс же был тёмной водой ночного океана… А Матвей ласковым и прекрасным сверкающим океаном в солнечный день, вылезать из него не хотелось….
Она хотела закрыть глаза и представить, что это могло быть за обещание, но так и не смогла.
Элеонора рядом почти засыпала. Она что-то проворчала о том, что хочет в баню, а Лиза из-за своего кормления лишила её такого удовольствия.
Матвей подошел, попытался взять малыша. Не вышло. Лиза улыбнулась и встала сама, осторожно понесла ворчащего младенца на второй этаж, улеглась с ним, не переодеваясь и заснула. Её жизнь была полна темных тупиков из которых она всегда находила выход, а приступы сердечного страха, будившие её среди ночи, которые посылала раненая душа, в виде снов... Или все раны зажили, или она просто уставала очень сильно, но сны отпустили, даже хорошие.
Наяву её тоже не мучила неспособность, или невозможность как-то помочь устроить счастливую жизнь матери. Наяву Лиза видела, что она в ней совсем не нуждалась. Ни в её помощи, ни в её присутствии. Как будто нить пуповины обрезана и на высоком, душевном уровне.
***
Новый год Елены был печальным, так она его и задумала. Одинокий Новый год.
Актерский талант умирал, читать нравилось только детские книжки. Старый друг так и не стал героем романа, потому, что спектакль в ее жизни мог быть сыгран только с молодым. Юным. В мечтах.
В мечтах ей было семнадцать, двадцать, тридцать… а Макс был старше, искушеннее…
Чувствуя себя маленькой девушкой, она была в гармонии с собой.
Стол был самым простым – диетические продукты, сметанный пирог. Салат из свежих огурцов и яиц с картошкой, варёная грудка индейки. Маленькие две корзиночки вместо торта. Одну в Новый год, вторую на первое января.
Ей в голову не приходило, что у Павла возникнет желание пригласить в ресторан, собрав всех друзей, кто остался. Некоторые бы пришли с взрослыми детьми и внуками.
Отказалась. Было совсем не до праздников, и смотреть ни на кого не захотела.
— Живот разболелся, не пойду. Я спать лягу.
Спасибо за ёлку, завтра вынеси её, хорошо?
Лена знала, что врать про боль нельзя, обязательно заболит. Она не стала даже одеваться парадно, просто сидела в своей белой шелковой ночной сорочке с высоким разрезом и рассматривала колени.
Ноги, бедра, икры и колени были еще очень даже ничего, а вот ступни совсем сухие. Она достала крем и густо нанесла, не пожалев половины тюбика.
Два-три раза в неделю приезжал Паша, привозил белую рыбу и другие продукты, какие ей можно, пил чай, целовал в щеку и уезжал к себе. Он так ни с кем и не сошелся по серьёзному,
Лена не хотела жить с ним, она была слишком молода душой, чтобы жить с ним. И в Москву он её повёз в подарок, который Лена себе на Новый год загадала, а потом попросила.
Когда рассвело, она заплакала.
Утешилась как всегда - встала перед зеркалом, погладила себя невинно, нанесла макияж, улыбнулась. Г рудь пока её радовала, совсем не менялась, операция с Матвеем была то, что надо - маленькие, крепкие, хорошей формы. Живот она не рассматривала больше, ведь после рождения Маши он не мог быть невинным, ровненьким, и теперь над пупком продольная полоска шва, точки, ямки, еще один зашитый надрез….
Талия оставалась хорошей, но уже не такой сильной, упругой, крепкой. Вялая сухая кожа... Она нанесла остатки ароматного тюбика на живот, талию, шею.
Рано утром первого января Лена отправилась спать.
***
«Утром выехал – вечером приехал» — подумал Макс, переводя часы и целуя жену.
Ангел была настоящим ангелом. Всё без слов поняла, кивнула: «Езжай! Мы пока с родителями наговоримся, еще родственники, друзья придут. Будем тебя ждать, любимый… любименький». Ангел сознательно повторяла слова, такие ему близкие, чем влюбляла в себя и свой характер до бесконечности. С собой взяли только Лизочку и Анюту, Лилька сама осталась с близнецами, ей слишком нравилось у тёти Лизы с Матвеем дома, чтобы она захотела оттуда добровольно уехать, хотя в последний момент обняла и пытливо посмотрела в глаза.
— Вернусь, вернусь. Ты поспи и я вернусь, муся моя. — сказал он дочери и получил мокрый поцелуй в щеку, вымазанный шоколадом воротничок рубашки и случайный болезненный тычок коленкой в живот.
Макс поздоровался с родителями Ангелины в аэропорту, а потом они разъехались на время. Он остановил своё такси возле ближайшего к дому Елены супермаркета, расплатился, взял сумку и пошел в магазин. Незнакомые продукты, молочные в странных упаковках. Есть хотелось, пить тоже. Набрал в корзину всё, что доктор рекомендовал, расплатился и направился к двери её подъезда через площадь.
Бело-серый старый дом. Недалеко гостиница виднелась. Холодно было и уже темно. Ветер, весёлые прохожие, крики детей, смех. Всё это почему-то создавало атмосферу внезапно уехавшего цирка, на месте которого еще бродят зрители, которые успели купить билет. Надеются получить красочное представление.
Позвонил в домофон и, не дождавшись ответа, вздрогнул, как будто его всего тряхануло. Взглянул на часы – он успевал к назначенному времени. Чудовище не умрет от тоски… Оно держит в руках цветочек аленький и ждёт. Внезапно дверь подъезда распахнулась и Елена вылетела, бросилась к нему, просунув руки, крепко обняв в районе груди.
На ней была куртка серебристая и тапочки красные, как парадные туфли. Она не смотрела в лицо, пряталась в него, уткнувшись.
— Это ты?
— Это я, — сказал он и не двинул рукой, чтобы обнять в ответ.
Макс не испытывая вообще никаких положительных чувств, как будто его обняла проходившая мимо городская сумасшедшая.
Он только спросил:
— Дверь захлопнулась, надеюсь, у тебя есть с собой ключи?
Она не отняла руки и кивнула, все так же прижимаясь. Тут Макс вспомнил – ребенок. Она ведет себя, как ребенок. Поднял руку и положил ей на голову.
Почувствовал, как на его губах рождается улыбка, сдержался, чтобы скрыть смешок. Он тоже вёл себя, как ребенок. Обиженный мальчишка.
Снова спросил:
— Мы долго будем стоять?
Она, наконец, отпустила, достала из куртки ключ и, не глядя быстро сделала два шага, открыла домофон, придержала ему дверь.
Выглядела Лена вполне нормально со спины, а когда зашли, так и не повернулась лицом. В квартире Макс удивленно осмотрелся. Обстановка – как возращение в далекое забытое детство. Возможно даже её детство. Всё было, как в старых квартирах советских времен, которые он совсем смутно помнил.
По щекам Лены уже потекли слезы, она показала на кухню и зашла туда сама.
— Что там у тебя можно поесть? А то я купил. — сказал Макс. — Проголодался.
Она посмотрела, наконец, в глаза так растеряно и наивно, что он понял – не верила. Не верила, что приедет. Даже не надеялась.
Остатки индейки, остатки салата на маленькую порцию и одно пирожное – корзиночка с белковым кремом. Вот и весь стол. Макс поставил пакет с продуктами, там же на кухне помыл руки и с удовольствием съел все без остатка, не поднимая на ней глаз, Доедая пирожное, почувствовал, что она улыбается. Хотя Лена ни слова не сказала, каждое движение и взгляд её был послушным и просящим.
«Как у меня с Лизой».
Лизка могла лакомиться корзиночкой, не смотреть в его сторону, а он просто молчал, мысленно умоляя её продолжать есть и позволить ему смотреть на это.
Сейчас так ясно увидел обратное, перевернутое отношение, когда он на месте Лизы, а Лена на его месте. Это показалось Максу очень забавным. Он никогда не отрицал свою вину, никогда не старался специально её доводить, но сейчас усвоил, что значит для Лизы чувствовать на себе его взгляд постоянно.
«Ну что ты смотришь! Не смотри так! Макс, отвернись, я не могу, когда ты так смотришь!»
Это не от удовольствия или смущения. Лиза чувствовала, как он ощупывает её взглядом, обволакивает всю, наблюдает за каждым движением и не отпускает.
Макс чуть не рассмеялся про себя. Он стал противно ковырять зубочисткой, которую наглым движением вытряхнул из квадратной коробочки. Ощущение её взгляда исчезло, потом снова появилось.
Следующим делом – поковырять в носу? Именно это предлагала Эльза, когда хохотала над Лизкиным возмущенным шипением. Лиза жаловалась: «Уберите его, что ему надо? Не смотри, не знаю куда деться от тебя, Макс! Я что тебе кино показываю, что ты ходишь за мной?» Эльза предложила тоже впериться взглядом, быть наглее и почаще ковырять в носу. Тогда, мол, у Макса будет другой взгляд.
«Недоумевающий! Удиви его, Лизон!»
Они сидели молча очень долго, но когда стрелки часов приблизились к часу икс, то есть к полуночи, Макс почувствовал во взгляде кое-что важное: усталость, желание, чтобы он ушел и прощение. Почувствовал себя прощенным. Она устала от его присутствия, как ребенок устаёт быть рядом со скучным взрослым.
Дитю неймётся, еле сидит на месте.
— Она тебя отпустила? Твоя жена?
Он улыбнулся ей снисходительно.
— Да. Спокойно отпустила.
— Максим. — Она осторожно потрогала его руку. — Как ты думаешь, сработает?
«Скорее всего, уже начало работать, ты просто пока это вслух сказать не можешь», - подумал Макс и усмехнулся.
— Как Лиза? Она … с сама детьми или есть няня?
— Нет, она сама. Лиза - настоящая мама. А сына у неё моим именем назвали.
— Он хорошенький? На кого похож?
— Хороший малыш!
— Перед тем, как мы начнем, я хотела бы тебе сказать: Если человек иногда любит играть в покер, это еще не делает его преступником.
Макс кивнул, и добавил своё мнение:
— "Иногда" у тебя растянулось на долгие года. Лизкина мать… - ты. Я ни про чью мать не скажу плохого слова, потому что очень сильно любил мою, но не все рожавшие детей одинаково полезны. И очень редко, когда матери …играют в карты не по правилам, а в итоге проигрывают свою дочь. Так не надо было ставить на неё, если любишь играть, у тебя же нет в запас еще дочерей? Или есть?
— Я рада, что они обе похожи на меня. Давай не будем об этом... Все время ждала... все время ждала тебя, представь только, всю жизнь, как будто у окна ждёшь сказку.
— Выполнять обещания надо. Итак, пришло время - ты начала новую жизнь, я приехал, и мы с тобой будем сидеть вместе до полуночи следующего дня, играть в игру «правда или действие». Как дети, так же честно, без мошенничества взрослых. А когда кто-то из нас прекратит - он выполняет одно единственное последние желание.
— О, Макс!.. — У Лены опять на глазах навернулись слезы. — О! Я так рада, я хочу снова играть с тобой. Как раньше, когда мы только познакомились.
Я хочу пройти весь путь этой игры.
— Когда мы только познакомились, я играл честно, как ребенок, говорил тебе правду, а ты все время выбирала действие и скрыла о себе всё.
Она сдалась и прижала к себе, обхватив голову руками, запустив пальцы в шелковые волосы. Он погладил руками ее бока и отстранил. Хотел быть подальше от ее тела.
— Максим, Максим... как же я рада, что ты у меня дома, — всхлипывала Елена. — У тебя нет ко мне ненависти, я это чувствую!
— Только помни, что в моём сердце нет и места, — ответил он. — Давай вытру тебе слёзы и начнём. Не будем терять наше с тобой время.
— Сутки. Двадцать четыре часа.
— Успеем друг друг надоесть.
«Меньше всего она хочет стать еще более ужасной. Я всё еще играю дальше, Лиз. Когда-нибудь закончу, и не спрашивай меня, как называется на самом деле эта детская игра».