Что может быть лучше субботней баньки, после тяжелой рабочей недели, пахнущей свежим березовым веником, обдающей горячим жаром и в раз, снимающей любую усталость с утомленного тела.
Дед Анисим лихо забрасывал полешки в печурку, смотрел заворожено, как горячие языки пламени моментально схватывают их обрубленные бока. Еще жарче полыхая и потрескивая, разгорались дрова. Так и человек, живет на земле, сгорая понемногу, оставляя после себя след, черной сажи на полу или белого дыма, свободно поднимающегося к небу, расплываясь в его голубой дали. Дед призадумался, взирая на огонь. Внук бегал к ручью за холодной ключевой водой, наполняя баки. Вскоре банька начала наполнятся теплом и ароматом веника. Собрав вещи, полотенца, потопали они с дедом вереницей к баньке.
Дед сидел на полке и громко кряхтел от удовольствия. На голове его возвышалась старая пыжиковая шапка, с оттопыренным ухом и болтающейся черной веревочкой.
- Ух, как идь хорошо. Словно снова молодым стал.
Болтал он беззубым ртом.
- А, что Мишка, кудысь мыло подевалось? Рази, мы не брали его в те разы?
- Как же, брали.
- Чует мое сердце, что не мы одни здесь купаемси.
- А кто же еще, окромя нас.
- А вот это милок мы и узнам сегодни.
Вдоволь накупавшись, одев чистое исподнее, поднимались они к дому. Заварили чай. И принялись ломать сухие баранки, висевшие на стене у самовара на шпагате. Обмакивая кусочки в кипяток, дед размачивал их, выжидал и только потом обсасывал пустым ртом. Насладившись от души, дед сказал.
- А вот теперича иди, посмотри ктой там такой умный объявилси. – Кряхтя и потягиваясь от удовольствия лег на кровать.
Мишка взял вилы и пошел к баньке. Из трубы шел дымок, хотя дрова должны были прогореть давно. Он подлез к окошечку и заглянул внутрь.
- Мать честная! – он прикрыл рот ладонью.
В свете лампы он увидел голое женское тело. Мадам хлестала себя веником по крутым полноватым бедрам, макала его в горячую воду и снова хлестала. Потом легла на полок отдышаться, уставшая, распаренная, довольная.
Мишке было стыдно. Если бы сейчас был день и светило солнце, то можно было увидеть, как покраснели его щеки и затряслись руки. Женщина начала мылить мочалку и растирать свое тело. Он отвернулся, присел на завалинку и прислонился спиной к стене.
Вот уже десять лет, как жил он один с дедом в его деревенском доме. Когда то у него был в городе бизнес, семья, дети, квартира, но жена была вечно недовольна добродушным, покладистым и молчаливым мужем. Частые скандалы привели к разладу. А позже выяснилось, что Мария давно уже сожительствует с его заместителем, и младший сын оказался не его.
Горько было понять истину, что тебя обвели вокруг пальца, обмишурили, предали. Он не мог смириться с этим. Просто взял и уехал навсегда к деду, в далекий таежный поселок, где и живет теперь, работая егерем в местном лесном хозяйстве. Молодые вдовушки и незамужние женщины пытались захомутать бравого парня. Тем более, что он всегда был трезв, приятен в разговоре. Не позволял себе дурных поступков, пакостных возлияний, принимая вовнутрь только полезные дедовы настойки на травах и кедровых шишках, и то в нужное время и малых количествах.
- В дело, - как говаривал дед. – Для успокоения души и расслабления чресел.
А теперь он сидит тут, подглядывая в маленькое окошко, словно шкодливый школьник. Тем временем, женщина закончила все процедуры и довольная выскочила на улицу, оглядываясь вокруг, побежала она к забору, пролезла в дыру и была такова.
В сенях застучало. Дед очнулся от забытья и громко задал вопрос:
- Ну и?
- Не бойся дед, все в порядке. Соседка это новая.
- А, ну тоды, ладно. А то, как кикимора болотная заведется, не выгонишь энту дрянь, сруб новый, не иначе, делать пришлось бы. А соседка, пущай моется на здоровье. – Махнул он рукой, давая согласие, и снова засопел в полузабытьи.
Мишка ходил по комнате, нервничал, потом лег, укрывшись с головой, пытаясь уснуть. Но в голову лезли шальные мысли, и он снова видел обнаженную соседку, она смотрела на него колдовскими глазами, маня к себе. Пар окутывал ее плотным маревом и дразнил, ослабевая, клубясь, открывая обнаженное тело.
Утро разбудило его пением горластых петухов. Стоит одному крикнуть, как поднимается на ноги вся деревня. А они соревнуются в своей голосистости. Гордо потягивая голову в сторону солнца.
- Вот едь петух, божья птица, а все ж повинуется вселенскому порядку. Солнце проклюнулось на землю - вставай. Твори дела свои земные, пока свет. Уразумеешь?
- К чему это ты дед?
- Да так, маненько, мыслю.
- И что, к чему пришел.
- А то и скажу – жениться тебе пора, милок. Я уж видать скоро к бабке в гости нагряну, а тебе жить далее надо, хозяйку в дом привесть.
- Ты, что это с утра такие разговоры ведешь? Заболел ни как?
- Не-а, здоров, как бык, тока пора уж собираться в путь дороженьку. И то сказать, сотенку огреб по полной. Не отлынивал. Почитай тридцать годков сам жил. Скучаю больно по супружнице моей, Клавдии, да она меня вот навестила нынче. Говорит пора уж свидеться. Да ты знашь? Молоденька така пришла, как в первый раз. – Он долго смотрел в потолок. Переживал. Выжидал, когда горький комок в горле, пройдет и можно будет снова сказать слово. Слеза, предательница, скатилась на висок. Он смахнул ее рукавом рубахи, чтобы внук не углядел.
- Ладно дед, не нагнетай слезу. Пошел я. Вечером, чтоб был, как огурец!
Он проходил мимо дома соседки, она в этот момент отдернула в сторону шторки на окне и увидела его, стоящего у калитки, их глаза встретились.
Соседка Татьяна приехала в деревню два месяца назад, поселилась в старом доме. Навела в нем порядок, чистоту, повесила шторки, обустроила быт. Бабы понемногу привыкали к ней, хотя она больше молчала. О своей судьбе никому не рассказывала, жила тихой затворницей.
Он, вдруг сделал шаг к калитке и решительным жестом открыл ее, она отпрянула от окна. Войдя в избу, он увидел ее, испуганную и сжавшуюся в комок.
- Здравствуйте! Хотел вас попросить.
- О чем?
- Дед у меня сегодня захандрил с утра, а мне на работу надо. Не могли бы вы присмотреть за ним? Покормить. Там все лежит у печи, готовое.
- Конечно, сейчас и пойду.
- Спасибо вам.
- Пока не за что. – Ответила она, смущаясь.
- Вот и хорошо. Пойду я. До вечера.
Опрометью вышел он из дома, сердце билось, как сумасшедшее. Он засмеялся.
- Что это я, и правда, как мальчишка. Все внутри дрожит. Не иначе любовь. – А сам понимал, что сердце его начинает наполняться забытым чувством, стучит по новому и щемит от восторга. Так бы и скакал по лесным просторам оленем, так бы и взмыл в небо чистое птицей резвой. Понравилась ему она, до самой глубины души пронзила. Нет теперь жизни без ее глаз, речи, тела. За каждым кустом мерещится. Взять бы и обнять ее крепко, крепко и не выпускать больше.
Весь день прошел легко и радостно. Быстро летело время. Он собрал в лесу земляники, нарвал колокольчиков, спрятал их за полой куртки и вышагивал к дому.
Татьяна несла воду из колодца. Он перехватил у нее ведра из рук. Поставил их на землю. Достал букетик и протянул ей. Тут же шустрые соседки, увидев несказанные почести оказанные новой жиличке опрометью понеслись разносить по поселку новость.
- Слышь Анфиса. Погибла твоя мечта. Сгинула в тартарары. Мишка то цветы новой соседке дарит. Упустила ты своего «прынца», проворонила, - хохотали они в магазине, донося вести до ушей влюбленной в него продавщицы.
- А ну пошли отсюда, пошли, говорю, - кусая от обиды губы, выдворяла шваброй из магазина ушлых баб Анфиса. Это было фиаско для нее. Она тяжело вздыхала, разбила нечаянно от злости банку с огурцами. Присела их собирать. « А может, не правда все это, может еще он посмотрит в ее сторону», - думала она.
Но Михаил не смотрел, заходя в магазин быстро перечислял нужные продукты, складывал их в сумку и бежал домой, где ждала его весь день Татьяна. Однако разговора о любви пока не было. Только взгляды, быстрые, осторожные и многообещающие бросали они друг на друга, вскользь, боясь испортить свои отношения лишним словом.
- И доколе будете зенками играться, не надоело ишшо? – Спросил его дед вечером.
- Ты чего дед?
- Сколь, баю, бабу доводить собрался. – Он схватил его за грудки, притянул к себе. – Нравится она тебе, так хватай быстрехонько, пока не опомнилась. Мы, Земцовы, не отступам. Одну проворонил и вторую хочешь упустить. Эх, ты! А еще егерь! – Он ослабил хватку. – Коль взялся за гуж, не говори, что не дюж. Или ты не мой внук?
Михаил бежал к Татьяне, торопился. Она столкнулась с ним в дверях.
- Ой, я и не ждала вас!
- Ты уезжаешь?
- Да, в город еду.
- Насовсем? Может, останешься?
- У меня там ребенок, Миша. Забрать его хочу к себе. Муж, бывший, согласен отдать его мне. Новая жена не может с ним найти контакт, ругается.
- А что сразу не взяла?
- Не отдавал. А сейчас согласен, если подпишу отказ от своей доли имущества.
- Вот гад! Вместе поедем. Только позвоню кое - кому.
Знакомый адвокат помог Татьяне правильно оформить раздел имущества. У ее мужа не было ни единого аргумента в пользу получения квартиры в его полную собственность. Оставшись с носом, будущая жена бросила его прямо в кабинете адвоката. Зачем ей муж без квартиры? И ребенок беспокойный, давно уже ей надоел. Он горестно оправдывался перед Татьяной, умоляя вернуться и забыть тяготы размолвки. На это было смешно и горестно смотреть. А сынок, Павлик, теперь был вместе с мамой, Татьяна светилась от счастья.
- Миша! А как же твои дети, они не будут против нашей помолвки. – Спрашивала Татьяна выставляя на стол припасы из кладовки. Жареное мясо, соленые грибочки.
- Нет!
- Я боюсь знакомства с ними. – Опять начинала она разговор, вытаскивая из печи целый противень горячих пирогов.
- С таким то столом? – Смеялся он.
- Эх, милая, кто в море побывал, тот уж лужи не боится, да и не так страшен черт, как его малюють. – Деловито рассуждал дед, оглядывая стол, - а ты у нас девка справна, опять же хозяйка хороша, вона каки пироги знатны состряпала.
Подъехала машина, посигналила, приветствуя хозяев.
Из нее вышли Алексей с женой и мальчик лет пяти.
- Это твои дети?
- Да, Алексей Михайлович, с Катюшей и Андрей Алексеевич, внук мой, собственной персоной.
Наступал вечер. Банька дымилась, как обычно, ожидая людей на помывку, готовая отдать им все свое тепло, смыть усталость и заботы, наполнить здоровьем до краев, легкостью. Дед кряхтя собирал вещи.
- Ну, чаво долго копошитесь, бегом за мной, парок зацепить, омолодиться.
- Ты же дед, неделю назад, помирать собирался.
- С вами то веселее, поживу еще маненько, думаю Клавдия моя не обидится, ежели я лишний раз свои косточки прогрею, да небо годок, второй покопчу.