- Можешь спуститься? - спросила у меня грибница.
- Вероятно, могу. Вот только мне кажется, что это не слишком безопасно…
- В чем опасность?
- Там ыстно. Присутствует напряжение, бесцветное состояние, которое у игуан называется именно Ыстью, - ответил я.
Мы вместе продолжали рассматривать с высоты воображаемый паноптикум и рисовать его на своей вымышленной карте.
- В этом паноптикуме…то есть, в месте, которое ты видишь – они просто сидят, или ходят? Или что еще они делают? – не успокаивалась грибница. – Скажи мне, потому что это важно для карты. Для нашей карты. Если тебе трудно объяснить, что они делают, обрисуй их состояние, скажи, как они выглядят? Еще что-то…
- Я вижу только, что это чрезвычайно мрачное место. И существа там живут… ммм… не сказать, что злобные. Но - отсутствующие… Они не помогут в случае опасности. Им не до помощи другим… так сказать, существам.
- Они уродливы? Они больше похожи на камни? На лепестки? На ящериц? На людей в птичьих клетках?
Слишком много вопросов. Её настойчивость завораживала. Похоже, она действительно болеет и… торопится узнать всё, и спешит составить карту. Как можно полнее и подробнее.
- Они маргиналы, - теперь я спустился ниже, и стало видно гораздо лучше. – Сам паноптикум представляет собой высокое серое здание, насквозь пронизанное туманом. На каждом этаже сидят жильцы. Не знаю, возможно, многим из них легче пребывать в неподвижности. Но это не медитация. Скорее, похоже на бессилие.
Знаешь, грибница, не на усталость от жизни, - а просто оцепенение, которое находится по ту сторону страха. Они были кем-то прежде. Может быть, собирателями диких кристаллов, которые по дешевке можно сдать мягкотелым перекупщикам. Может быть, кто-то из паноптикцев отлавливал и сушил дикие травы.
Я вижу, что в их комнатах котелки греются над газовыми горелками. Вижу грязные, прокоптившиеся насквозь кастрюли – в них они варят каши из сорняковых семян, и компоты из ревеня, и всякую другую ерунду, которой явно невозможно не пропитать всерьез даже тело, не то что дух… Вот так…
Сейчас я спустился куда ниже, и мне видно всё отчетливо. Мне не мешает ни туман, ни дурманный запах, исходящий из котелков, - они зависимы от этой дряни, которую пьют… Ни даже две рыбы, скользнувшие лунным мокрым шипастым движением вдоль моего лица, две предвестницы сфуматного месяца… раз уж они летают по небу. Ничто не мешает рассмотреть жильцов паноптикума поближе.
Они, безусловно, духовные существа, это видно по их лицам, по неторопливым движениям – это отнюдь не грубые улиткоеды-великаны, ожесточившиеся под своим вечно хмурым небом, среди своих заросших колючим мхом камней. Это и не осенние дендроморфы, скучающие среди забытых и самых дальних лабиринтных закутков, под слоем павших и рдяно-рыжих, таких неповторимых осенних листьев. Это даже не огневики из хрупкого мира Картонных углов, которым поджигание бумажных афишных тумб, и салфеточных люстр, и слюдяных фейерверков доставляет громкое удовольствие.
Но всё же, дорогая грибница, несмотря на куда большую духовность обитателей серого паноптикума, высокого дома с разбитыми окнами (повсюду щетинятся острые, враждебные осколки стекол, которые прежде были цветными, но сегодня их цвета столь необратимо потускнели, что стали почти чёрными), - рядом с ними я чувствую себя одиноким. Невольно ощущаю себя растерянным, никем не понятым. Вот, даже вспомнил о Туркиусе.
Воздух в Паноптикуме - густой и неприятный. Ко всему можно привыкнуть. Приноровиться, знаешь ли. Но даже здесь я вижу на одном из существ защищающий от вредных выхлопов намордник, - нечто вроде противогаза. Выходит дело, им здесь тоже не слишком уютно. Возможно, им просто некуда деться.
Или же они прячутся здесь, боясь наказания за некие проступки. Или даже преступления. Не слишком страшные – убийством, я знаю, тут и не пахнет. Я вижу прошлое обитателей паноптикума, вижу их занятия. Так что могу говорить почти наверняка… Многие из них - худождеватели.
- Из таких, что часто можно встретить в городе Игуаны? – спросила грибница.
- Не совсем так. Эти худождеватели очень часто рисуют просто мысленно…
- Мысленно?
- Ну да. Это близко к процессу, которым мы с тобой сейчас занимаемся. Только мы видим и говорим, а обитатели паноптикума видят пленяющие их образы.И просто останавливают картинки в своем воображении.
- Тебе что, с твоей наблюдательной точки, видны такие подробности? Потрясающе. Ты даже более подходишь на роль составителя карты игуаньего мира, чем я предполагала.
- Мне продолжить?
- Разумеется. Так вот… закончу мысль относительно бесспорных худождевательных способностей… э… паноптикцев. Ничего, если я буду называть их так? Это проще, нежели говорить «обитатели паноптикума».
- Разумеется. Продолжай.
- Они могут иногда проявлять свое умение рисовать и в реальном мире. Так, я вижу: кое-где стены их жалких комнат покрыты корявыми, но своеобразными рисунками… Вообще, они склонны заниматься разными делами. Я вижу… могу заметить, они и бродяжничали, и подворовывали на вещевых рынках города Имаго, который находится от Паниптикума очень далеко. Так что расстояние для них не помеха… Но разбитые окна - это, конечно, плохо. Что в этом хорошего?
- Ладно, с Паноптикумом более-менее всё ясно. Я хочу сказать, может, пора двинуться дальше? Может, уйдешь оттуда? Времени и так мало, - сказала грибница.
Ее голос звучал иначе. Я понимал, - правда, в самом деле, надо торопиться, - но понимал также и то… как бы жестоко это не звучало… что карту я смогу закончить и без нее. Хоть мне было и ужасно жаль. Хоть я к ней и привязался. И внутри у меня всё сжималось при одной мысли о том, что грибница может завять. Умереть. Исчезнуть. Это просто растение, успокойся, говорил я себе.
Я пытался использовать мгновенную медитацию на игуанье расслабление и простое отгораживание даже от малейшей Ысти - это можно сделать усилием воли. Но ответственность, которую взвалило на меня это уникальное растение, пусть даже неподвижное, но говорящее - эта ответственность как раз и не давала успокоиться.
Грибница словно услышала мои мысли – снова. Уже не в первый раз. И сказала:
- Не нужно сейчас думать обо мне. Жизнь и смерть – необходимые части одного целого, ты ведь и сам знаешь. К тому же я не боюсь, и я уже готова.