В детстве я была волшебницей.
Я умела разговаривать с птицами, чинить птенцам поломанные лапки и крылья с помощью тряпочек и проволоки.
Выкармливать из кукольной бутылочки слепых котят.
Приручать озлобленных бродячих псов.
В песочнице, где я играла, спокойно спали на прогретом песке лесные гадюки.
У мамы, однажды увидевшей эту картину, моментально появился седой локон.
А у отца добавилось белых волос в тот день, когда мы отправились в лес за грибами. Но вместо подосиновиков и подберёзовиков встретили стаю диких кабанов. Огромных. С клыками. И тем характерным тошнотворным запахом, который хорошо знают охотники и раздельщики кабаньих туш.
Отец пытался заслонить меня, задвинуть куда-то, судорожно высматривал дерево, на которое можно забраться.
А я пошла навстречу кабанам. Лопоча своё - непереводимое, детское.
И вожак, а за ним и вся стая, тихо развернулись и ушли в чащу.
Я ненавидела обувь. А ещё - банты, завязки, заколки для волос.
Я не очень хорошо ладила с одногодками.
Зато могла часами «общаться» с деревьями.
Каждый цветок имел не только свой запах и цвет, но свое уникальное осязательное приветствие. И вкус. Наверное потому на всю жизнь врезалась мне ассоциация, что каждый цвет имеет свой вкус.
Это нынешние дети - синтетики от рождения - не удивятся, если им скажешь, что выбрала пальто красного цвета, потому что у этого оттенка приятный острый вкус, с легкой, ненавязчивой горчинкой.
А в восьмидесятые меня, первоклашку, показывали соответствующему специалисту.
Смешно, но даже сейчас, взрослой сорокалетней женщине, стыдно написать это слово - психиатр.
Хотя, сколько их было потом...
Насте снятся странные сны, Насте мерещатся покойники, Настя уверяет, что когда стоит босыми ногами на земле, чувствует как что-то пульсирует, глубоко-глубоко под землей. И как пульсирующие змейки растекаются в разных направлениях. Если очень постараться, сосредоточиться на одной дорожке-змейке, можно «услышать» то, что происходит за тысячи километров.
Девочка со странностями.
Девочка с богатым воображением.
Девочка-фантазёрка.
Пять лет, семь, десять.
К шестнадцати я уже не верила.
Ни себе. Ни другим.
Трудно жить без веры.
Но человек - великий приспособленец.
Я приспособилась.
Я подбирала сбитых машинами голубей и зашивала их внутренности простыми нитками. И ни один не умер на моем «операционном столе», они отлеживались на балконе и улетали. Некоторые возвращались.
Я лечила подобранных собак и кошек какими-то своими, придуманными рецептами. И они выживали. Вопреки прогнозам ветеринаров.
Я предчувствовала уход родственников. Но больше не рассказывала об этом вслух. Просто выполняла просьбы уходящих. И они благодарили меня. Каждый по-своему.
Я перестала верить в волшебство, но оно всегда оставалось рядом. Неозвученное. Недопускаемое в «реальность как у всех».
Я усердно училась. И получила три красных диплома.
Я стала работать и строить карьеру.
Я вышла замуж . И родила сына.
Я научилась водить машину, ходить на каблуках, печь вкуснейшие бельгийские вафли и рассуждать об индексе Доу-Джонса.
Иногда мне даже стало казаться, что все, что было в детстве - на самом деле и не было.
Я все это придумала.
Девочка с богатым воображением.
Было или нет?
- Все было и ничего не было, - любит повторять мой духовник, пряча лукавую улыбку.
Он звонит мне в пять утра.
- Не разбудил? - спрашивает. И не дожидаясь пока я почищу горло, чтобы достовернее соврать «конечно, нет», выпаливает:
- Дело срочное. Помолись-ка, Настенька, за котораба Божьего Василия. Вечером у обители нашёл, разодранного пополам. Отец Ефрем - наш местный медработник, его зашил, конечно. Но, говорит, шансов мало.
- Отец Георгий, вы шутите? - придавленно сиплю в телефон.
- Почему шучу? «Правда Твоя, как горы Божии, и судьбы Твои – бездна великая! Человеков и скотов хранишь Ты, Господи!». В Библии сказано. Господь хранит животных. Вот, тебе, Настенька, и поручение - попроси за кота. Сам-то он вряд ли молитвам обучен.
- Или тебе, маловерная, лень до Храма дойти? - добавляет отец Георгий притворно-сердитым тоном. - Боишься носик свой красивый отморозить, да ножки стройные захолодить?
- Мне не лень, Батюшка, - говорю. - Только странно. Вы раньше, про животных по-другому говорили...
- Ну, говорил... , - соглашается отец Георгий. - А Симеон Новый Богослов утверждал, что когда человек пал в грехопадении - животные остались все на том же райском уровне.
Молчим оба в телефон.
- Так, кому же мне верить?
- Себе, Настенька. Себе, моя волшебная, научись верить. Да, коту Василию. Если выживет бедолага, в мае в Москву его привезу.
- Если... - начинаю я.
Но отец Георгий уже нажал на «отбой».