Глава 5 и последняя
Гавейн ненавидел Мордрета и - знал об этом!
Более того, - он лелеял свою ненависть, не в силах простить Мордрету снисходительного молчания на суде перед королем – своей клятвой, свидетельствующей о его невиновности, Мордред открыто посылал вызов тем, кто посмел бросить на него тень.
Гавейн считал, что спас ему жизнь, увезя раненого из Каэр Меллота после стычки с Ланселотом в спальне королевы… Мордрет, одним невозмутимым взглядом - обвинял его в смерти братьев и предательстве кровного родства... Не говоря уж о дружбе с прелюбодеем Ланселотом…
Гавейн ненавидел его за то, что сам смолчал. За то, что сказать было нечего. Он - по зеленым до жути, таким же колдовским, как и у его проклятой матери, которая стояла за его спиной, глазам - видел, что этот бой проиграет…
А он – никогда не проигрывает!
И уходя с собрания, не имея уже никаких внутренних преград, – понимал, что в этом чувстве - нет ничего нового... Он ненавидел Мордрета и раньше: за то, что он как-то внезапно и ловко - из незаконнорожденного выкормыша вдруг стал наследным принцем!
Так не бывает!
И ему претила мысль, что бастард Мордрет, большую часть жизни бывший у него на побегушках, - в будущем, будет иметь право отдавать ему приказы!
Но кузен обошел его - его, законного сына короля Лота Орнейкского и родной сестры Артура, самого доблестного из рыцарей... во всем! Даже не прилагая к этому усилий!
Гавейну мерещилось, что Мордрет забрал уже слишком большую власть, - и так Каэр Меллот теперь скорее принадлежит ему, чем Артуру. Ку да не сунься - везде приказы ненавистного ублюдка!
Особенно же раздражало, что грязный бастард пользуется все большей поддержкой – толпы праздношатающихся рыцарей и взбалмошных дам успели порядком поднадоесть тем, кому приходилось кормить их. Даже апологеты Святого учения Христа возлагали куда большие надежды на твердый практицизм королевского сына, чем на романтический идеализм, все чаще влекущий за собой обширное кровопролитие.
Мордрета признали наследником все, кроме рыцарей Круглого Стола. И Гавейн более всех был уверен, что Мордрет, погрязнувший в низменных заботах, и потому уделявший мало времени рыцарским забавам, - не достоин такого положения! Тем более, тот не стеснялся, хоть и вежливо, критиковать традиции Круглого Стола.
Вот Артура Гавейн почитал – прирожденный воин, тот был зерцалом рыцарства, по его мнению, будучи уже не столько королем, сколько живой легендой! Даже бредовый по всем статьям заговор против Гвенхивар – имел своей целью одно: избавить величайшего короля от недостойной его супруги и клятвопреступника…
Он еще с радостью избавил бы его от позора и опасности в лице незаконнорожденного сына, своего двоюродного братца! Но Мордрет сейчас - был недосягаем для него...
Прежде всего, ввиду различия их образа жизни и занятий. И если в двадцать лет, их еще могло что-то свести, то позже - полностью поглощенный своими обязанностями, новоявленный принц пересекался с ним крайне редко, а когда пересекался – казалось, не замечал геральдических требований вовсе, заставляя Гавейна скрипеть зубами.
Недовольство его и раздражение росло тем больше, что Мордрет не давал ему повода сойтись в поединке, и вообще предпочитал решать вопросы без применения оружия. Поведение, без сомнения – отнюдь не рыцарское!
В глубине души, Гавейн чувствовал, что это не трусость, а наоборот - уверенность того, кто знает о своей силе и положении, и не нуждается в их подтверждении. И это бесило его еще больше!
Он ненавидел его между выяснением отношений с матерью и братьями, войнами, стычками с Ланселотом, и поисками идеала - как и полагается благочестивому рыцарю… Наглец не мог (или не хотел?) занять его место подле престарелого Артура, но что значило оно без права наследовать корону Британии?! И это право, - его безусловное право - было отнято у него ублюдком Тинтагельской язычницы колдуньи! Плодом греха еще одной блудливой ведьмы!
А ведь и Мордрет тоже никогда даже не пытался скрыть своего скептического отношения к святой вере! Помнится, покойная Моргиас, поколдовывавшая в свободное от интриг время, упоминала, что в его крови тоже спят древние силы…
Проклятые распущенные колдуньи! Представить, что одна из них обоснуется в Каэр Меллоте – а ведь Мордрет не преминет вернуть мать из ссылки при первой же возможности, - было просто кощунством! Вызывающе выглядело уже то, что он даже не считал нужным скрывать свою регулярную переписку и свидания с Моргиан, которая тоже больше не жила узницей в своем замке. И ей позволяли это, зная, что Мордрет не простит неуважения к матери, - память у принца была хорошая!
Иногда ненависть может свести людей быстрее и надежнее, чем любовь. Гвенхивар и Гавейн с полуслова сошлись на том, что Мордрет опасен, и приложили все усилия, чтобы заполучить хотя бы одно из его писем. А когда загнанные гонцы от Гвенхивар доставили почти одновременно два письма, Гавейн немедленно бросился к Артуру, оправдывая себя тем, что лишь заботиться о безопасности своего возлюбленного короля…
Первое начиналось так: «Сынок, я говорила со всеми, о ком ты спрашивал. Происходящее не может нравиться. Они все согласны с таким решением и поддержат тебя. Нам очень необходим успех, особенно теперь, когда короля нет. Только будь осторожен – у меня дурные сны, тебе угрожает серьезная опасность.
Мы все надеемся на тебя».
Ответ Мордрета был еще лаконичнее: «Делаю, что могу».
Артур не знал, чем он был потрясен больше: открывшейся изменой, сговором за его спиной в его отсутствие, либо - в каких нежных выражениях она обсуждается.
По-своему Артур был привязан к сыну, - скорее не любя, а признавая его способности.
Та власть, что он передавал Мордрету – была испытанием, за которым следовало новое, как только принц проходил предыдущее. Так бросают в воду: если не утонет, - поплывет… Ни разу Мордрет не дал повода упрекнуть себя, и Артур в тайне даже гордился им, стыдясь своего чувства. Единственное, что он мог поставить сыну в укор так это иногда чрезмерную рассудочность.
В отличие от многих рыцарей Каэр Меллота, Мордрет – был умел не только в бою. И, доведись Артуру делать выбор, избирая себе преемника, - он был бы в трудном положении: Мордрет показал себя разумным и ответственным, и мог бы стать хорошим королем, но как человек – Артур был не в силах смирить свое сердце! Чем более весомыми были достоинства Мордрета в глазах государя, - тем более тяжким упреком они казались в глазах отца!
…Ибо двух вещей он не мог простить сыну – обстоятельств его рождения и отношения к смыслу всей его жизни!
Сын – был повседневным напоминанием о его грехе. Свидетельством того, что и он - не может быть безупречен!
Но не только! – Мордрет нарушал все выписанные с такой тщательностью каноны, опровергая собою тезис, что грех не может породить ничего, кроме греха. Будь он порочным и испорченным, – Артур знал бы что делать, и не колебался бы во имя высшей цели! Родись дитя убогим – он смог бы жалеть его или даже снизойти до любви…
Но такого: гордого, но умного, сильного, уверенного красавца – любить не получалось, а жалеть уж и вовсе было не за что!
Шепотки и сплетни отлетали от сына Моргиан, как от стены. И уж было бы совсем интересно посмотреть, кто осмелился бы упрекнуть или посмеяться над его происхождением в лицо! Он был из тех, кто для себя требует справедливости, а не просит милосердия, но и к другим – был столь же беспощаден.
Наблюдая за сыном, Артур уже почти и не сомневался в том, что пророчество Мерлина, как и всякое предсказание, вряд ли имеет прямой и очевидный смысл, и он решил, что разгадал его.
Всю душу он вложил в Каэр Меллот и Круглый стол, воплощая в жизнь когда-то придуманную для него Мерлином сказку.
Артур не верил – он знал, что смысл его коронования не только объединение против саксов, но и сохранение, приумножение надмирового света, божьей искры и благословения! Он создал мир, где стремление к чистоте и идеалу было возведено в абсолют, а честь и доблесть - единственный образ жизни и множество людей уже не первое десятилетие жило по его законам – законам Круглого Стола...
Но Мордрет этому миру принадлежал лишь постольку поскольку – он жил здесь и сейчас, не задумываясь и не стремясь к совершенству! Он крепко стоял на земле, и видел за легендой – лишь красивый вымысел, не имеющий отношения к действительности. О нет, он не смеялся над рыцарскими походами в поисках идеала – он вообще смеялся довольно редко, ограничиваясь лишь убийственными язвительными замечаниями, - но и не стеснялся своего отношения к подобным вещам.
Артур не мог понять почему, - из всех – лишь Мордрета не трогают, не вызывают должного уважения, его стремления к возвышенному, как будто вера и желание высокого – оставили его вместе с детскими болезнями. Он видел, что его сын, придя ему на смену, не станет поддерживать тот дух, который он так старательно взращивал, заставляя из баллад становиться явью, - и то, что при нем самом горело и жило – при Мордрете в лучшем случае останется лишь данью традиции. А это-то и будет смертью – настоящей смертью Артура! И не мог простить…
И потому он ухватился за доказательства прямой измены с облегчением. Все было правильно и просто: грех остается грехом, и порождает грех, и влечет неминуемую кару, а мир его – останется нерушим, лишь более подкрепленный самопожертвованием короля, обрушившего справедливое возмездие на голову собственного сына!
И Артур, забыв о ране, бросился в Британию, неся воздаяние предателям на острие своего меча, так поспешно, что даже опередил весть о своем возвращении.
Соединившись и примирившись с Ланселотом, - из всех его покаянных слов, рыданий и молебствований, он услышал лишь одну внятную новость – о встрече Мордрета с саксами под Камланном, не осознав даже, что вся Британия, а не только Гвенхивар и Ланселот считали его погибшим. Он жаждал битвы – правой и скорой! И был счастлив, давая сигнал к атаке!
***
…Мордрет думал только об одном – как вывести свой немногочисленный отряд из бойни.
Их зажало в клещи между саксами, с которыми он так и не успел скрепить договор и которые теперь, похоже, приняли переговоры за хитрость и ловушку, - и войском Артура, уверенными, что бьются с предателями и изменниками.
Он был уверен, абсолютно уверен, - что все еще возможно исправить! Отвести войско и объясниться и с теми, и с другими, надо было только остановить битву...
Собственно даже не битву, а беспорядочную свалку, в которой бились все против всех, ориентируясь лишь на проверенных товарищей у бока…
Саксов было мало, и они отступали. Мордрет отдал приказ отводить людей, а сам сделал попытку прорваться туда, где в последний раз видел плащ так внезапно и не вовремя воскресшего Артура – единственного кто мог прекратить все это.
...Он был без доспехов – он ведь не собирался биться - и без шлема, только обруч короны на черных волосах тускло отсвечивал металлом… Парадная спата, - непривычная к руке, отягченная украшениями, - была не самым удобным оружием... Его душила злоба на нелепость происходящего, на тех, кого он был вынужден убивать, чтобы не быть убитым самому! А король был уже совсем рядом…
…Удара Мордрет даже не ощутил – просто вдруг оступился, медленно оседая на колени. Свет дня уже показался не таким ярким, во рту стало солоно…
Мордрет непроизвольно повел глазами и внезапно осознал, что вокруг больше никого нет – рыцари Артура оттеснили и последних саксов, и тех рыцарей, кто еще был с ним…
Он поднял взгляд на своего противника…
…Все повторялось! Как тогда, тринадцать лет назад, он снова стоял на коленях перед своим королем, своим отцом, ему даже послышался безутешный голос рыдающей матери…
Только тогда он не истекал кровью…
Артур сдвинул шлем:
- Я же говорил тебе, чтобы ты не пытался взять больше, чем я тебе даю! – сказал он в устремленные на него, потрясенные глаза сына, которые уже затягивал туман.
…И последняя искра сознания вдруг вспыхнула ярким пламенем:
«Я отдал тебе, твоему трону, твоему городу, - свою жизнь, не зная и дня отдыха, хотя вы всегда презирали меня…
Я простил тебе твою слепоту и неверие, не требуя больше, чем ты хотел дать… и речь не о царстве!
Когда-то я хотел твоей любви, и все же – надеялся хотя бы на признательность…
Как же ты смеешь упрекать меня – убивая не дрогнувшей рукой?!!»
В это неуловимо малое мгновение - Мордрет не успел ни сказать, ни подумать – он просто ощутил все это разом… Недоверие, пренебрежение, презрение, всегда окружавшие его, и – ненависть… Да, ненависть, которая всегда стояла между ними…
Он рванулся, еще глубже насаживая себя на копье, - и ударил – уже слабеющей, но еще достаточно твердой рукой…
…Тяжелый клинок торжественной спаты, а не его любимого бастарда, - смял шлем и вошел королю точно в висок. И ни одни, даже самые сильные чары, даже те, что Моргиан вплела когда-то в свой подарок – не были способны исцелить такую рану!
Король был мертв прежде, чем упал.
Мордрет рухнул следом, выронив враз ставший непосильным меч. У него еще хватило сил выдернуть из своего бока копье и отползти.
«А Мерлин все-таки оказался прав…» - это стало его последней четкой мыслью.
***
Я торопилась, как могла. Я опоздала…
Поле затухающей битвы открылось мне во всей своей ужасающей обнаженной откровенности. Саксов было немного, они скрылись лишь при звуке приближения нашего отряда. Они поняли, что отныне им принадлежит все…
Я шла среди мертвых, не надеясь найти живых.
В нескольких шагах начинались чахлые заросли подлеска. И волны озера не уставали взбираться на берег, там, где река, становилась озерным зеркалом… Артур лежал на песке, почти касаясь воды, судорожно сжимая в руке свой легендарный меч, обагренный кровью…
кровью моего сына?!!…
БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!!!
Во веки…
Мордрет лежал почти рядом, у зарослей, зажимая рану на животе… он еще дышал, но остаточно было взгляда на траву, запятнанную алым, на его лицо – как пергаментные страницы Священных книг, на кровь, пенящуюся на его губах…
НЕ ХОЧУ ВИДЕТЬ – НЕ ХОЧУ ЗНАТЬ -…
Мордрет – СЫН МОЙ!..
…что бы понять, никто из живущих – не в силах помочь ему…
НЕ ВЕРЮ!!!
… кроме одного… и я найду тебя…
Я свернула подол рубашки, приложив ее к ране, и обвязала своим поясом. В камышах была лодка - завтра ее не досчитается один из рыбаков…
Силы бурлили во мне, казалось, попытайся мне кто помешать сейчас, - мне хватит движения руки, чтобы убить. И чтобы перенести Мордрета, мне не нужна была помощь Бедивера - он и Вивиан, спустившаяся по реке, только что закрыли глаза Артуру… Меня трясло при мысли, что кто-то из них посмеет прикоснуться к моему сыну!
В этот раз я пройду до конца!
Мальчик мой… моя плоть, мое сердце! Ты будешь жить..
В этот раз, я найду тебя, Мерлин… в тумане Инис Витрин…
И я знаю, что ты не посмеешь не ответить мне!!!