Ксанка торопилась, бежала к Павлюте.
Когда её настиг Вадим, удивилась.
— Ты куда собралась? Жаловаться будешь? На кого?
Девушка вытаращила на него глаза.
— Быстро домой, дитя простудишь ненароком. Павлюта печку не топит, дров у неё нет.
— Я тепло оделась, — возразила Ксанка.
"Повесть об окаянной" 6 / 5 / 1
Вадим выхватил у неё ребёнка и за руку потащил девушку в сторону дома.
— Отпусти, нечисть, — выругалась Ксанка. — Вот присосался на мою голову.
— Ох как ты осмелела! — взвизгнул Вадим. — То сидишь стесняешься, а то зубы показываешь. Смотри, как бы не выпали они у тебя. Скалиться нечем будет.
Хватка Вадима была сильной.
Девушка уже даже не бежала за ним.
Она упала, Вадим продолжал тащить её за руку.
Идущие навстречу жители смотрели с удивлением.
— Бесстыдницу домой волокёт. Ходит она в овраг к любовнику. Утром видели её там. Нашли место, где миловаться. Ох, окаянная Ксанка. Был отец — были дети смирные. А ушёл хозяин из дому, так загрешили тут же.
Ксанка всем сердцем ненавидела Вадима. Он дотащил её до дома, отпустил.
— А дальше сама, — пробормотал он. — Да попробуй без моего ведома на улицу сунуться.
— Ещё чего, — девушка не сдавалась.
— Про зубы-то не забудь. А то я тебя беззубую замуж не возьму.
— А ты мне и не нужен. Чего добился? Мало о нас сплетничают? Мало тебе?
Вадим усмехнулся:
— О тебе сплетничают, а мне кланяются.
Подходя к дому, девушка споткнулась об откуда-то взявшиеся посреди дорожки грабли. Больно ударилась подбородком.
Как было больно, как обидно.
Ксанка плакала и думала о том, что жить так дальше нельзя.
Кое-как успокоившись, зашла в дом. Стала с крючков срывать вещи Вадима. При этом кричала:
— Вон из моего дома! Вон! Иди живи со своими крысами. Они тебе хороводы водить будут.
Вадим спокойно собирал свои вещи и отправлял их обратно на крючки.
Он был настолько невозмутим, что Ксанка даже замолчала.
— Так они и тебе хороводы водить будут, время просто ещё не пришло.
Девушка опять сбрасывала на пол вещи, потом собрала их в охапку и выбросила на улицу.
— Подожди, — крикнул ей Вадим.
Он быстро снял с себя штаны, рубашку, исподнее и бросил в Ксанку.
— Это тоже забери.
Ксанка вскрикнула.
Вадим стоял перед ней голым и улыбался.
Девушка отвернулась, наклонилась, стала собирать его вещи.
Текли слёзы. Украдкой Ксанка поглядывала на стоящего в дверях исполина. Отметила его могучие руки, мощный торс, длинные ноги. Корила себя за то, что залюбовалась им.
— Можешь не утруждать себя, — крикнул ей Вадим. — Мне одежда не требуется больше. Заходи в дом. Сын плачет.
Ксанка прошла мимо него с охапкой одежды.
Он схватил её за руку и прошептал:
— Подглядывала… Дрожишь… Вот она страсть… Грешница ты, Ксанка…
Несмотря на то, что девушка развесила всё по местам, Вадим не спешил одеваться.
Сидел за столом, как будто так и нужно.
Ксанка боялась, что сейчас вернётся Федька и увидит Вадима в непристойном виде.
Но до Федьки зашла соседка за солью.
Вадим встал, взял банку с солью и протянул той со словами:
— Забирай всю. Чего ты ходишь каждый день по крупицам просишь? Вот этой надолго хватит.
Соседка не удержала в руках банку. Разбила её. Всё охала, смотря на Вадима.
Он был невозмутим.
Веником смёл все осколки и соль. Бросил в печку.
Соседка попятилась к двери, а потом так ею хлопнула, что стены задрожали.
Вадим не одевался три дня.
Когда Федька увидел его таким, засмущался.
Вадим ему сказал:
— На ярмарке купи новых вещей мне, эти никуда не годятся.
— А чем эти не угодили? — удивлялся мальчик.
— Так Ксанка их выбросила, — спокойно ответил Вадим.
— Так вот они висят тут, — Федька чувствовал себя неловко.
Вадим подошёл к одежде, порылся в кармане, насыпал Федьке в руку горсть монет.
— Этого хватит. Штаны бери потеплее, рубашку можно потоньше, жилет из овчины. Другой не бери. И тулуп потеплее. Ну сам смотри. Не первый раз покупаешь.
Федька кивал.
Вышел на улицу, пересчитал все свои деньги, что заработал. Пересчитал их и дома в тайнике. Всё удивлялся, откуда у Вадима деньги взялись. Он не работал, в город ездил, у Федьки занимал. А долг не отдал.
Мальчик спросил у сестры:
— А чего он одеваться не хочет в то, что есть? Мы так зубы на полку покладём, если гардеробы менять как барышни будем.
Ксанка лишь пожимала плечами.
Вещами, купленными Федькой, Вадим был доволен.
Долго рассматривал жилет.
— Из овчины? — переспросил он у Федьки.
— Поклялась бабка, — ответил мальчик. — Велела принести, коли не по нраву будет. Народу около неё много толпилось. У неё всегда покупают. Так что носи свою овчину.
Вадим улыбнулся.
— Ну а на сдачу что осталось?
— Ничего, — Федька развёл руками. — Своих добавлять пришлось. А ты мне ещё должен.
Вадим махнул рукой и произнёс:
— Так семьёй же живём. Какие долги? Вот когда порознь начнём, тогда и буду ответ держать.
Федька спорить не стал, но решил негоднику больше не занимать.
В один из январских дней, когда маленький Николаша сделал первые шаги, в дом ворвался молодой человек с длинной редкой рыжеватой бородкой. На голове у него был высокий чёрный цилиндр. Из-под него выбивались на волю длинные светлые кудри.
Казалось, что своим длинным плащом, гость подмёл все полы в сенях.
Ксанка по привычке вышивала.
Николаша крепко спал в свое люльке. Вадим был в дровнике.
Девушка уставилась на молодого человека и боялась даже слово произнести.
— Не ждёшь что ли? — воскликнул тот. — Я теперь звание художественное имею. В столичных выставках участие принимаю. Даже продаю картины… Одну продал. Ксюшечка, я за тобой приехал.
Ксанка не сдвинулась с места.
Художник снял свой плащ, повесил у двери. Расправил плечи. С удивлением взглянул на люльку и произнёс:
— Родила всё же… Думал, что пройдёт.
— Что пройдёт? — удивилась девушка.
— Дурость эта твоя пройдёт, что ребёнка ждёшь от меня. Но вот и не прошла дурость. Поэтому спрашиваю.
Ксанка усмехнулась.
Она уже и не помнила, когда перестала ждать Прошку.
Просто закончились в один миг чувства к нему. Улетучились, будто их и не было. Не знала Ксанка, любовь то была или другое что.
— Плащ мне подшей. А то я мету все дороги им. Сейчас подшей.
Ксанка встала с кресла, подошла к вольнодумцу и произнесла:
— А чего приехал-то? Чтобы плащ подшила?
— Не-е-е, не для этого. Забрать хочу краски. Подмешивать буду к дорогим. А то расход большой, а мне пока не на что покупать.
Ксанка усмехнулась.
— Ты же картины продаёшь!
— А ну так те деньги не для этого. Я на них в театр сходил, поел вкусно, прокатился по столице. Весь день меня возили как барина.
— А у вас в столице все богатые шикуют, пока мой отец войну ногами топчет?
Прошка махнул рукой:
— Ой, Ксюшенька, шикуют — не то слово. Но и благотворительность не забывают. Шьют одежду, сапоги. Всё с этим делом ладно в столице.
Девушка взяла в руки плащ.
Долго рассматривала его.
И тут вернулся из дровника Вадим.
Он с интересом смотрел на незнакомца.
Прошка поднялся и произнёс:
— О, гости пожаловали! Добро пожаловать к нам, мы всем рады. Вы чьих будете? Я Прохор Денисович. Из столицы прямиком к жене прибыл. А вы?
Вадим не подал своей руки Прошке.
Прошёл мимо, выгрузил у печи дрова.
Потом посмотрел на художника и произнёс:
— Как бабу делить будем?
Прошка ошарашенно смотрел то на Ксанку, то на Вадима.