– Отделение полиции … района.
– Здравствуйте. У меня отец умер. Рак. Скажите, кого нужно вызвать?
– Фамилия, имя, отчество, год рождения. Адрес. Кем приходитесь. Номер ваш контактный. Судмедэксперт приедет в течение нескольких часов. Ждите, он один на весь город.
Я слышала о том, что во время потрясения человек наблюдает за собой как бы со стороны. В тот момент я испытала это состояние: голос оператора звучал как из глубокого холодного колодца, отдающего сыростью и гулким безразличием. Мои ответы скрипели чьим-то чужим голосом, а я на самом деле всё продолжала гладить папину ледяную руку. Мысленно.
Меня вернула в реальность дочь: было почти 10 вечера. Я пошла укладывать маленького человечка, радуясь, что она ещё ничего не понимает, бегает, веселится и как всегда сопротивляется наступлению пижамы и одеялка. Организацию дальнейших действий взял на себя муж.
Преодолевая подступающие слёзы, я читаю сказку про маленького поросёнка, которого все-все обижали, пока он не получил защиту у грозного тигра.
Звонок в дверь. Мой «грозный» тигр встретил агента, судмедэксперта, как мог помогал маме не сойти с ума от горя. Звонил своим родным сообщить печальный исход нашей общей борьбы. Дочь засопела на моём плече, и я, выждав пять бесконечных минут до глубокого сна, переложила её на подушку и вышла в ставший жутко пустым и чужим коридор.
Свет сильно слепил мои глаза и без того исколотые иглами слёз. Мама мыла пол. Муж завешивал зеркальные поверхности тем, что нашлось: простынями, пододеяльниками и покрывалами. Папу забрали до похорон в морг.
Звонок в дверь. Вернулся Максим, агент. Высокий, быстрый, с тихим, ненавязчивым голосом и крайней степенью такта в каждом движении и слове. Мы сели за стол решать вопросы по похоронам.
Мама держалась на соломинке, тоньше волосинки. Выбирала гроб, обивку, венки, покрывало я. Кладбище выбрали местное, «лесное». Папа каждый день после переезда в новый дом радовался виду на сосны из окна. Его последним местом мы выбрали пригорок под раскидистой сосной. Символизм, душащий своей невыносимостью.
Для прощания был выбран собор в центре города, куда удобно было приехать всем.
Следующие два дня прошли в суете и беготне, которая спасала нас от прокручивания реальности того, что случилось вечером 5 сентября. Водка, конфеты, выбор столовой, прерываемые приездом родственников, которые хотели поддержать нас до похорон.
Путь до собора составлял минут 15. Мы заехали за цветами. Это был магазин, где папа всегда покупал нам с мамой букеты. Там была его персональная скидка по номеру телефона. Символизм, невыносимый символизм преследовал везде.
Мы подъехали к собору. Рядом парковал машину мой крёстный. Как тот поросёнок из сказки я бросилась к нему на плечо и разрыдалась первый раз так сильно. Муж вытащил дочку из десткого кресла: нам повезло, что возле собора была детская площадка. Мы могли по очереди быть с ребёнком и зайти попрощаться, не переживая, что её могут напугать чужие люди, слёзы и обстановка. Приехала на помощь сестра мужа, дочкина любимая тётя.
Отдав ребёнка в надёжные руки, я с мамой зашла в зал для прощания. Там уже были наши родные, лица которых искажались плачем одно за другим при нашем появлении. Нам резали сердца на живую. Я положила в гроб папины любимые «курилки» и очки для чтения.
Как в тумане были бесконечные объятия, слова сочувствия и поддержки, настоятельные «не бросайте маму», огромные охапки цветов от папиных коллег и их недоумевающие взгляды: ещё в апреле был на работе, а теперь что? Теперь как?
Мой дед, папин отчим не заходил в зал. Сидел на лавочке перед церковной лавкой. Не мог, не хотел, боялся – не знаю.
А мимо него люди шли и шли. Родные, друзья, сослуживцы, бывшие соседи… Многие говорили, как он не похож на себя, а мы с мамой, уже дома вдруг поняли: похоронили кого-то другого. Проще думать так, чем в момент осознать, что больше рядом не будет никогда ни её мужа, ни моего отца, ни дочкиного деда.
Полгода спустя, я могу точно сказать, что время не лечит, даже симптомы, даже на несколько мгновений.
Мы забили рутиной наши жизни, но мы не забыли ни на грамм, что теперь остались только немного фотографий, видео с телефона, которые я до сих пор не могу даже включать, и бешеный, яростный символизм: завтра 8 марта, а в том цветочном магазине, где мы покупали папе его последние чётные букеты, он сам уже не купит нам ничего.