А если и начал писать, то что за строчки там были?
В телефильме "Семнадцать мгновений весны" Максим Максимович Исаев просит у связника десять минут - чтобы написать несколько слов жене Сашеньке. Он раздумывает, пишет, что-то зачеркивает и наконец, после колебаний принимает нелегкое решение: не писать ничего.
Когда видишь этот момент, ожидаешь прочесть в записке трогательные слова любви и нежности. Или обещание скорой встречи, но...
Письмо не написано. Штирлиц, пряча листочки в карман говорит, что "не стоит это тащить вам через три границы", обращаясь к связнику.
Понять замысел автора в фильме помогает музыка. Она трагична и невыносима, в ней вся боль от войны и разлуки.
В романе мы имеем возможность узнать мысли разведчика и заглянуть к нему в листок через плечо.
Штирлиц вспоминает первую встречу с любимой во владивостокском ресторане "Версаль", их прогулку душным августовским вечером и разговор с местными рыбаками. Как Сашенька, утонченная барышня, поэтесса, не побрезговала принять из рук старшина артели деревянную ложку и "откушать" наваристой ухи из тунца. Как они посещали вернисаж, а он спустя годы пытался написать дорогое ему лицо. Но портрет ни в карандаше, ни в акварели, ни в масле не удался. Потому что Сашенька была настолько полна жизни, что неподвижность портрета противоречила всему ее существу.
Штирлиц хотел написать о том, как 17 октября 1940 г. (он хорошо запомнил эту дату!), ему на улице внезапно повстречалась...
она, Саша!
Лишь подойдя к ней и услышав ее голос, он понял, что это незнакомая женщина, но ничего не мог с собой поделать - шел за ней, пока та не рассердилась.
В сознании разведчика быть дома значило быть с семьей. Поэтому однажды в Париже, прочитав строчки: "Мне хочется домой, в огромность квартиры, наводящей тоску. Войду, сниму пальто, опомнюсь, огнями улиц озарюсь...", он заплакал. Ведь ему никогда, ни одной минуты в жизни не приходилось бывать дома!
Много лет разлуки накопили столько нерассказанных историй и невыплеснутых чувств, что сконцентрировать их и сузить до нескольких слов оказалось невыполнимой задачей даже для человека такого ума, как Максим Максимович Исаев.
Штирлиц хотел было написать строки из стихотворения Пастернака, переводя их на французский, но подумал, что этим может подставить под удар связника - ведь враг умен и догадается обо всем.
Когда-то давно, его Сашенька, дуя на янтарную ушицу в ложке рыбака, сказала старшине артели, что слова его - большие, не стертые. Тот засмеялся и ответил, мол, слова - не копейки, их не сотрешь. Начав писать письмо, Штирлиц ощутил, что его слова - словно стертые гривенники. Ничего не объяснят и не передадут. Тогда зачем это письмо?
Все же, стоит воспроизвести строчки, которые Штирлиц успел набросать в романе:
Любовь моя, я думал, что мы с тобой увидимся на этих днях, но, вероятно, произойдет это несколько позже. Это произойдет, как я думаю, в самом ближайшем будущем. Я целую тебя и люблю."
После он спросил себя: разве могут эти слова передать всю его тоску и любовь?
Все это годы разлуки с Сашенькой Всеволод Владимиров (таково настоящее имя Штирлица-Исаева) жил словно застегнутый наглухо, на все пуговицы. Любовь - испытание, от которого размягчается сердце. В логове врага он не мог себе позволить часто думать о своей далекой подруге, которую не видел более 20 лет. Ни о ней, ни о выросшем без него сыне - разведчике Саше Гришанчикове, с которым он столкнулся в Праге.
Как описать всю любовь, что он чувствовал к ним? Как выразить чувство щемящей грусти, от того, что он пропустил все детство сына, его взросление и даже тот момент, когда он стал разведчиком? Можно ли уместить в нескольких строчках глубину воспоминаний о возлюбленной - немногочисленных и потому особенно ценных, ведь Штирлиц возвращался к ним снова и снова, прокручивая каждую деталь.
Ответ один: невозможно. Поэтому, несмотря на жажду прикоснуться хотя бы словами к любимым людям, он вынужден был признать - любое, самое подробное и нежное письмо не передаст его чувств.
А значит, лучше воздержаться от слов на бумаге - тем более, что письмо в той или иной степени представляет собой угрозу для связника.