75
Выбрав удобный момент, заскочил в узкий обвал штрека и старательно начал тереть свою находку о гранитный камень, чтобы очистить от кварцевого слоя. После этого с лихорадочной быстротой я направился к низко висящей на столбе карбидной лампе и, осторожно озираясь по сторонам, окинул волнующим взглядом кусок зажатого в моей руке металла. Я не поверил собственным глазам. Это был самый обыкновенный золотой самородок. Я спрятал его вновь в карман, ибо уже вереница доходяг с пустыми тачками тащилась по штреку к забою. Не чувствуя усталости и голода, я сгорал от нетерпения еще и еще раз взглянуть и полюбоваться этим куском золота... Мое утомление как ветром сдуло. Я бодро двигался по лабиринту шахты, выбирая удобные моменты, чтобы в полной убежденности окончательно рассмотреть содержимое своего кармана. Я то далеко обгонял очередных «возчиков» с тачками, то отставал от них с определенной целью... Обласканный моим взглядом благородный кусок металла был очень похож на ползущую маленькую черепаху. Вытянутые вперед лапки, чуть согнутая округленная головка делали это сходство просто поразительным. Даже верхняя часть самородка выделялась возвышенным полукругом, разделяясь на крохотные квадратики, что особенно напоминало черепаший панцирь. Убедившись в ценности находки, я начал строить план освобождения из режимной бригады.
Мне припомнился Заксенхаузен. Там, в последний год заключения в интернациональной группе заключенных, от одного заключенного поляка я получил золотые часы. Он работал в крематории и отправлял вещи погибших узников на специальную фабрику. Нередко в этих вещах попадались драгоценности. Часы я смог выменять на хлеб... Теперь я держал в руках самородок, вес которого был не меньше семисот граммов...
«Кому я его смогу продать в этом лагере. Да и с кем я осмелюсь вступить в торговый контакт, не имея ни одного знакомого, надежного человека, кому бы я полностью доверял», — взволнованно думал я.
В зоне лагеря я не пошел сразу в барак. Мне надо было спрятать в хорошем месте свою находку. Я как сумасшедший носился между бараков, отыскивая надежное место. Оказавшись около кухни, я обратил внимание на шумное скопление доходяг на помойке. Аналогичные сцены мне приходилось постоянно наблюдать почти во всех лагерях. Несмотря на сильный мороз доходяги ползали, как черви, на большой территории помойной ямы. Такие заключенные быстро погибали от всяких болезней. Блатные иногда, наблюдая подобные картины, посмеиваясь, поговаривали: «Доходняк гуляет по буфету. Вот где весело в этом ресторане ГУЛАГа».
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
В страдающих от сильного истощения людях невыносимый голод сломил, уничтожил волю, и они не в силах были удержать себя от этой мучительной борьбы за свое существование именно таким унизительным и жалким путем, поедая всякое дерьмо и грязь.
Я блуждал по зоне, не зная куда идти. Кругом встречались грязные, оборванные зеки, содрогаясь от сильного мороза. Я остерегался встречных надзирателей. Попутно я был озабочен тем, каким образом распорядится этим слитком. Однако сначала надо было спрятать мою драгоценную находку, а потом найти ей хозяина. В бараке, где я всегда постоянно находился, было совершенно невозможно укрыться от посторонних глаз. В зоне я тоже не мог спрятать содержимое кармана. Проходя мимо санчасти, я вдруг подумал, а что если мой слиток предложить какому-нибудь заключенному врачу? Я уверенно открыл дверь и смело зашел в помещение лагерной санчасти, вернее, это было приемное отделение огромного стационара. Слева от входа несколько доходяг с перекошенными лицами корчились от боли, сидя прямо на полу. Свет большой низко висящей электрической лампы ярко освещал все помещение. Справа сидел на стуле фельдшер Лева Штейман. Мне позднее стали известны его имя и фамилия. За большим столом находился атлетического сложения врач Зотов. На вид ему было лет сорок. С хмурым выражением лица и внимательными черными глазами, он казался строгим и неподкупным. Взглянув на него, я сразу оказался в затруднительном положении, не понимая, к чему будет склонен подозрительный лекарь. Он деловито и строго спросил:
— Что случилось? Чего пришел?
Время было уже позднее. Прием больных практически кончился. Сомнения лишь мгновение одолевали меня, затем решив — будь что будет — глядя на него в упор, я загадочно произнес: — Мне нужно серьезно поговорить с вами. — Зотов медленно поднялся со своего места, вышел из-за стола.
— А ну, пойдем со мной.
Мы зашли в маленькую комнатку, где кроме двух железных кроватей и тумбочки больше ничего не было. Мы остановились друг против друга.
— Что у тебя за тайна, говори? — нетерпеливо спросил Зотов, всматриваясь пристально в мои глаза.
Я сразу вытащил из кармана свою черепашку и осторожно показал ему. Ее блеск сразу привлек внимание Зотова. Он тут же закрыл на крючок дверь комнаты и, рассматривая мою находку, проговорил веселым голосом.
— Да это настоящий самородок и, черт возьми, удивительно похож на ползущую черепаху. До чего же изобретательна матушка-природа! — Зотов попробовал слиток на зуб и тут же произнес:
— Что хочешь за эту штуковину?
— Ничего, — ответил я, решив немного схитрить.
— Как ничего? Я тебя не понимаю.
— Мне нужно хотя бы с месяц полежать в санчасти, — решительно заявил я, неуверенный в своей просьбе.
— Вполне согласен с твоим желанием, — ответил приветливо Зотов и, зажав в своей огромной ладони самородок, поднес к моему лицу.
— Ты кому-нибудь показывал эту находку? Возможно у тебя есть в бараке товарищ, которому ты показал это чудо природы?
— Нет, я хранил в строжайшей тайне от посторонних глаз эту благородную черепаху, чтобы не уползла от меня. Да и я стал ее обладателем только сегодня.
— Хорошо, я верю твоим словам. Но запомни, здесь в санчасти никому ни звука, иначе конец нам будет сразу...
Зотов вытащил из-под кровати маленький сундучок, где лежала аккуратно сложенная его одежда, и спрятал туда мой подарок.
— Мне осталось три года до освобождения. Хочу привезти домой с Колымы на долгую память вещественное доказательство. — Он двинул осторожно под кровать сундучок и, задумавшись, добавил:
— Пять лет нахожусь на Индигирке. Никогда не слышал о самородках. Они очень редки даже в самых золотоносных рудниках. Вот поэтому заключенных по возвращению с работы никогда не обыскивают. А что, собственно, может украсть на шахте каторжанин? Разве только кусок никому негодной руды? — Зотов озабоченно приблизился ко мне.
— Итак, я ставлю тебе диагноз «цинга». Самое надежное заболевание для твоей симуляции. До полной дистрофии ты еще не дошел. Давай все свои данные, фамилия, срок статьи и прочее...
Он позвал в комнатку фельдшера Леву Штеймана. Маленький, довольно подвижный, Лева сразу явился, хитро прищурив свои большие черные глаза. Зотов авторитетно и внушительно обратился к нему, показывая на меня взглядом.
— Понимаешь, какая неожиданность, нашелся мой двоюродный брат. Я бы его ни за что не узнал, если бы он не пришел сейчас ко мне и не рассказал о нашей родословной. Положишь его, где живет наша хозобслуга. Да на счет жратвы позаботься, его надо кормить вдоволь. Он ведь совсем доходяга. — Зотов, понизив голос, предупредил меня:
— А ты, когда будешь ходить по санчасти, подволакивай ногу, делай вид, что она у тебя плохо подчиняется движению. Впрочем, симулируй по-настоящему. Особенно в присутствии других лекарей, за исключением меня и Левы. Располагайся здесь как дома, потом после лечения я найду тебе место. Сейчас заполню формуляр истории твоей болезни. — Он показал мне рукой на дверь.
Я вышел вслед за Левой. Он медленно зашагал по длинному коридору. Я послушно устремился за ним. Мне еще не верилось, что так просто я оказался в стенах этого огромного лазарета, где лежали сотни заключенных с разными хроническими болезнями, в основном с цингой, туберкулезом, селикозом, дистрофией и подагрой. Непривычная обстановка лечебницы подействовала на меня расслабляюще. Мне хотелось скорее добраться до места и сразу уснуть.
Специфический затхлый запах постоянно держался внутри помещения. Два длинных барака располагались под прямым углом друг к другу, имея общий проход. Нары были в три яруса. Два из них предназначались для ходячих больных, на третьих, сплошных, валялись, как дрова, страдающие тяжелыми недугами. Я прошел за Левой узким коридором между высокими нарами и наконец очутился в полумрачном закоулке, вернее в маленькой трущобе, где с двух боковых сторон тоже виднелись нары, упирающиеся в глухую стену. Лева принес мне новый матрац и чистое одеяло и поместил меня на нижних нарах.
Сердечно благодарим всех, кто оказывает помощь нашему каналу. Да не оскудеет рука дающего!!!