9 марта 1934 года родился Юрий Гагарин! Делимся беседой фотографов Юрия Кривоносова и Всеволода Тарасевича о первых снимках Гагарина после его возвращения на Землю. По материалам статьи из журнала «Советское фото» (вып. 04, 1978 г.).
Мы, репортеры, избалованы событиями, всегда бываем на горячих точках, но сообщение о первом полете человека в космос оказало на меня действие необычайное, я потерял покой, свою профессиональную выдержку. Ходил, метался, думал – что я могу сделать в этих условиях? Случайно узнал название городка, где жили космонавты, и у меня появилась идея: поеду и узнаю, где живет семья Гагарина, его жена. Сегодня это звучит наивно и глупо, но я полагал: первый, кто будет его встречать, – конечно, жена. Я туда поехал, меня, естественно, не пустили, вернулся в редакцию и не мог найти себе места...
Вечером в редакции я предпринял ужасную телефонную авантюру, в результате которой один очень осведомленный человек мне сказал: "Летите в Куйбышев".
Думаю, почему в Куйбышев? Стал узнавать в аэропортах – самолетов на Куйбышев нет, ни одного. Позвонил маршалу авиации. Говорю, так и так, "любой машиной... мне нужно сейчас быть в Куйбышеве..." — "Зачем вам?" — "Вы прекрасно знаете..." — "Кто вам сказал?.. Запрещено категорически, чтобы ни одного журналиста... Чтобы духу вашего там не было!.."
Узнал – бывают грузовые самолеты с Быковского аэродрома. Я обвесился сумками, набрал телевиков, в машину — и помчался. Думаю: пусть издалека, мелко, пусть это не будет выглядеть конкретно, но вот он вдали, побывавший в космосе человек, на нашей земле… Через любые преграды, как угодно, но снять!
Уже ночь, я к летчикам: "Ребята, что хотите, на чем хотите!…" – "А в чем дело?…" – "Завтра вы все узнаете!" Все они были заинтригованы, и эта заинтригованность, наверное, решила мою судьбу. "Ладно, – говорят, – в четыре часа будет грузовой самолет. Там все забито, но если влезешь – лети!"
Свою машину я бросил у дежурки и улетел, сидя на каких-то железках, все бока болели. В Куйбышев попал рано утром. Куда ехать? Решил – в обком партии. Сел в такси, дорога пустая, кругом степь. И вдруг вижу: идут одна за другой черные "волги", машин десять-пятнадцать, и сворачивают в одном направлении. Мы – за ними. Подъехали близко, смотрю – стоит милиционер. Выскакиваю, отпускаю такси, подбегаю к милиционеру: ради бога, посадите на любую машину! Он ничего не спрашивает, останавливает какую-то "волгу", я плюхаюсь на заднее сидение и еду. Ворота, забор, особняк, меня пропускают… Только проехали, подскакивает полковник: "Вы куда?…" – "Вот сюда!…" – "Кто вам разрешил? Ну-ка обратно!" Меня вывели за заборчик, но совсем не прогнали. По всем признакам понял: попал "туда". Чудом ведь! Сижу под елочкой, приготовил все телевики, думаю: если он там появится…
Может быть, моя терпеливая покорность и беспрекословное подчинение сыграли свою роль, не знаю, но вдруг этот полковник подзывает меня и спрашивает: откуда, кто? Говорю, из "Огонька", – "Почему здесь? Как узнал?…" – "Не могу сказать, у вас свои секреты, у нас свои…" – "Ладно, – говорит, – пройдите туда, только смотрите, больше никуда не рыпаться, мы сейчас попробуем договориться". Не знаю, с кем он договаривался, но меня пустили. Там уже были два корреспондента: из "Известий" – Остроумов и из "Правды" – Денисов. Я оказался единственным фотокорреспондентом. Было это на следующий день после полета, и мы оказались первыми журналистами, которые должны были его увидеть и с ним говорить. Через некоторое время вошел Юрий Алексеевич. Я не представлял себе, что он такого небольшого роста, ужасно скромный, простой парень… С ним был генерал Каманин.
– Товарищи, вот, пожалуйста, что надо – давайте делайте. Ну что, хотите, чтобы он вышел на балкон? Он выйдет на балкон. Куда вам нужно?
– Мне ничего не нужно…
– Как ничего не нужно?..
– Ничего не нужно, вот что будет, то и буду снимать.
– Ну тогда, пожалуйста…
Корреспонденты сказали, что они хотят побеседовать. Гагарин сел, и они тут же засыпали его вопросами.
Ну что делать? Вот сидит человек… Я для гарантии сделал несколько "подстраховочных" кадров за столом. И тут придумал такую вещь – передать бильдом этот самый снимок. Вынимаю блокнот и говорю:
– Юрий Алексеевич, напишите для читателей "Огонька" свое приветствие.
Потом помчался в город, проявился... передал бильдом в "Огонек" фото c гагаринским факсимильным текстом, а утром рано уже был на посту... Я снял Гагарина за бильярдом. Нам стало известно, что летим отсюда прямо в Москву, и я был полон надежд, что первым там выйду, и первый кадр на московской земле станет моим главным снимком. Вот он выходит из самолета, я иду за ним… Такая наивная фантазия. Но именно тут и разыгралось фантастическое. [...]
Все готовятся лететь в Москву, и я тоже в списке. Рассаживаемся по машинам, я оказываюсь в последней… Ужасная история, даже сейчас, рассказывая, не могу спокойно вспоминать… Ну как все в жизни… все случайно… все на волоске… Словом, вся колонна выскакивает на дорогу и мчится, а наш шофер решил сократить путь. И вот тут у меня екнуло сердце. Я вижу, как все пошли по одной дороге, а он свернул куда-то совсем в другую сторону. По опыту знаю – хуже нет отрываться от коллектива. Рассказывать долго, но это были кошмарные минуты. Словом, подъезжаем, когда винты у этого самолета Ил-восемнадцатого все крутятся, трап убран, люди машут ручками. Я уже не помню, чтобы в жизни так исступленно за что-нибудь бился: подбежал, хватал всех за пиджаки, чуть на колени не бросился! Кричал: "Я умоляю вас, я там в списке!..." А моторы ревут, меня никто не слышит…
И все-таки приглушили немножко обороты, и мне бросили трап – веревочную лестницу. И началась комедия. Я весь обвешанный – два кофра, три аппарата, "телевики" в футлярах на мне. Лестница болтается, и никому в голову не приходит, что надо просто наступить на ее конец, чтобы поднатянулась. Все смеются и злятся одновременно, все-таки эта комедия не для такого случая – вся же Москва ждет! В общем, я не знаю, как туда добрался… Зубами хватался… Потом меня подхватили за шиворот и втянули... Ну, короче говоря, летим! Я уже успокоился, приготовился, счастлив, слава богу, все хорошо! Юрий Алексеевич побеседовал с нами, тремя журналистами – Песковым, Барашевым и со мной, потом летчики пригласили его к себе в кабину. Я там все что мог снял, продолжая по-прежнему считать, что вся моя съемка – в Москве.
Самолет садится, я стою сразу за Юрием Алексеевичем. Помню, как он два раза прикладывал руку ребром к козырьку – проверял, ровно ли надета фуражка. Уже самолет остановился, двигатели заглушены, вот сейчас откроется дверь… И тут подходит какой-то товарищ и говорит:
– Прошу всех пройти вот в ту дверь…
Нас уводят назад, и тут я с ужасом понимаю, что оказался в "западне". Юрий Алексеевич благополучно вышел, пошел по знаменитой красной дорожке… Нас выпустили через вторую дверь, и мы отправились куда-то в обход. И все, что я рассчитывал снять в Москве, не состоялось.
– А не мог ты "телевиком" что-то снять?
– Смог бы, наверное, но я был так подавлен, а главное, когда увидел, как его встречают, мне почудилось, что у всех тех тысяч людей в руках были фотоаппараты. Все, все снимают, только не я… и тут же мелькнула мысль: "А раз все, так мне уже там быть не обязательно".
Главное-то, как видите, оказалось не в Москве. Но сегодня я этим очень доволен – та, как мне казалось, "прикидочная" съемка Гагарина была столь естественной, искренней и свежей, что я уже потом его никогда так не мог снять…
Из беседы с Всеволодом Тарасевичем, записанной Юрием Кривоносовым и опубликованной в журнале "Советское фото" (вып. 04, 1978 г.).