Сколько вам примерно лет в самом первом воспоминании из вашего детства?
Вы помните голос? Чьи-то руки? Как бабушка гладила вас по волосам? Или соседский пес цапнул вас за ногу?
Что произошло такого примечательного, что вы пронесли эти воспоминания через всю жизнь? Кого вы помните?
Мне вот было три с половиной года.
Стояло жаркое лето девяносто шестого года, и мама привезла меня в деревню.
Дом был старый - мазанка с большой верандой при входе и приставной к ней металлической лесенкой.
Первое воспоминание - Это мои ладошки, которые печет раскаленный на солнце металл. Я была так мала, что эта лесенка из трех ступенек казалась Вавилонской башней, на которую было не так то просто забраться. Я заползала на нее на четвереньках, а потом облизывала ладошки, пытаясь их остудить.
До сих пор помню привкус ржавеющего металла на языке и красные круги, расползающиеся на коленках.
В самом домике у бабушки было всегда прохладно, я босиком забегала внутрь, где насыпной пол был застлан линолеумом, а стены обклеены вырезками из газет и журналов, брала жестяную кружку и опускала ее в ведро, полное колодезной воды, которое стояло у старой плитки.
Под потолком висели пучки собранных бабушкой трав: зверобой, аптекарская ромашка, цветки липы в марле, березовые венички, которыми бабуля парила нам с братом ноги.
В моем первом воспоминании я забегаю в абсолютно пустой дом. Но он мне хорошо знаком. Брожу по кухне, отрываю корку хлеба, который положили остывать на дощечке прямо на столе, иду в единственную комнатку и с разбега падаю в перину на пружинистую кровать. Она скрипит. Я подпрыгиваю и качаюсь на пружинах, как на морских волнах.
Перед глазами два окна с короткими занавесками. Муха, застрявшая между стеклами в оконной раме жужжит и просится наружу, но я не знаю как ей помочь и открыть окно. Рама сплошная и нет ручек.
Муха быстро мне наскучила.
Я не умела еще читать, но просто начала водить пальцами по газетным вырезкам на стене. Там были и животные и красивые цветы и неизвестные мне люди.
Потом сползла на пол и пошла к другой кровати, которую смастерили из старой ванной накрытой куском фанеры и стеганым полосатым матрасом. Отодвинула деревяшку, а там, внутри старой ванны - аккуратно сложенные распашонки, ползунки и чепчики, из которых я уже давно выросла, но таскала их втихаря от взрослых для своих кукол.
В городе, в квартире хранить старые вещи было негде, а бабушка все хранила. Даже книжки о туризме в сеннике на чердаке.
Сейчас за детьми ходят по пятам вплоть до тринадцати лет, а то и больше. Тогда же, в девяностые, мы были предоставлены сами себе.
Звали нас, трехлеток, только на обед и на ужин.
Куклами у нас в конце лета были початки кукурузы.
Домиком для куклы - заросли лопуха. Я пряталась в них с головой и играла часами!
К вечеру неизменно холодало. Прохлада шла от пруда, полного подземных ключей. С плакучих ив капали слезы. Бабушка рассказывала, что они плачут по любимым, которые ушли от них, но тогда я еще не понимала смысла этих сказок.
Лягушки гулили.
Знаете как это? Они ведь не квакают - они поют по настоящему. И сколько бы цапля не ходила по над прудом, лягушек от этого меньше не становилось. Я засыпала под их песни и просыпалась под них.
Солнце садилось за лугом - красное-красное. Последние лучики начинали лизать вывешенные на частоколе бабушки горшки и банки из под молока.
- Сенечка, беги маму встречать! - Кричала бабушка.
А я уже бежала!
В коротком платьице зябко. Сандалии грустят, брошенки, на веранде.
А я, маленькая, кудрявая и босая, уже на улице. Пыль поднимаю на грунтовой дороге. Ведь там, вдалеке, уже идет мама с остановки.
Вспоминая тот день, мое сердце сейчас сжимает, а глаза наполняются слезами. Ведь я стала взрослой. У меня уже у самой есть дети...
Мама работала целый день, покупала гостинцы и ехала ко мне. Ведь я была маленькая и плохо без нее засыпала.
Она долго шла по грунтовке, и в дождь и по жаре. Тянула тяжелые авоськи. А я, неизменно, бежала ей каждый вечер навстречу.
Пыль столбом, уставшая мама. Но ребенок этого не замечает.
Только сейчас понимаю, как ей (ред.)
было тяжело.
Я прыгала к маме на руки, обнимала со всей силы и говорила, как сильно соскучилась. Жаловалась на брата, который сварил всех моих кукурузных кукол.
Сидела на руках и позволяла меня нести.
И мама несла.
И меня. И тяжелые авоськи. И голос у нее был таким заинтересованным, какую бы несуразицу я не плела.
И она не жаловалась никогда - своя ноша не тянет.
Калитка скрипела и была очень тяжелой. Мы заходили в большой двор.
Зеленая травка и клевер. Беленый известкой дом. Прудик. Горшки и банки в закатных лучах.
Бабушка уже стол на улице накрывает.
Я не помню что мы тогда точно ели. Картошку и салат из свежих овощей, скорее всего. Но помню, как мама руки мои жалела. Ладошки, что я обожгла днем, забираясь по раскаленной лесенке на четвереньках в дом.