(I часть)
Некоторые принимают только ту часть философии, что дает особые наставления человеку в каждой роли и, не стремясь придать стройность всему в его жизни, советует мужу, как вести себя с женою, отцу — как воспитывать детей, хозяину — как управлять рабами; прочие же части философии они отставляют как витающие за пределами нашей пользы, — как будто можно дать совет касательно части, не постигнув прежде всей жизни в целом.
А вот Аристон Стоик, наоборот, считал эту часть легковесной, не проникающей глубоко в сердце. Ей, со всеми ее наставлениями, помогают, по его словам, в наибольшей мере основоположения философии и определение высшего блага: ибо кто хорошо его понял и усвоил, тот сам себя наставит, как надобно поступать в каждом деле.
Как овладевающий искусством бросать копье старается попасть в намеченное место и приучает руку направлять оружие, а потом, приобретя благодаря упражнению и навыку эту способность, пользуется ею, как захочет (ведь он научился поражать не тот или этот предмет, а любой, какой пожелает), — так снаряженный на все случаи жизни не нуждается в напоминаниях по каждому из них; он ведь постиг все: не как нужно жить с сыном или с женой, а как нужно жить правильно, сюда же входит и то, как нужно жить с женою и детьми.
«Если какая-нибудь преграда перед глазами мешает видеть, надо ее убрать, а покуда она застит зрение, даром будет стараться поучающий: “Ходи так, протяни руку сюда”. Так же точно, если что-нибудь ослепляет Душу и препятствует разглядеть порядок наших обязанностей, пустое дело поучать: “Так-то живи с отцом, так-то — с женою”.
Поучения бесполезны, пока ум по мрачен заблуждениями; а рассеется их мрак, — станет видно, чего требует каждая обязанность.
Не то будете учить кого то, как нужно поступать здоровому, но здоровым он не сделается.
Вы показываете бедняку, как нужно вести себя, когда есть богатство; но разве такое может быть, покуда бедность при нем?
Вы объясняете голодающему, что бы он делал, насытившись; а Вы лучше утолите его голод, засевший у него в утробе. И то же самое говорится Вам обо всех пороках: их надо устранить, а не поучать тому, что при них невозможно. Если Вы не изгоните ложные мнения, которыми мы страдаем, ни скупой не станет слушать о том, как должно пользоваться деньгами, ни трусливый — о том, как презирать опасность.
Добейтесь, чтобы знали, что деньги — не благо и не зло, покажите, как несчастны богачи. Добейтесь, чтобы знали, что всеобщие пугала, в том числе и боль и смерть, не так страшны, как толкует всюду молва. Хотя смерть непреложный закон, есть и тут великое утешение: ни к кому она не приходит дважды; а против боли лучшим лекарством будет упорство духа, который все может облегчить себе стойкостью и терпением. Боль по природе хороша и тем, что длительная не может быть сильной, а сильная — длительной. Нужно мужественно встречать все, что приказывает нам мировая неизбежность. Когда, внушив эти основоположения, научитесь видеть свой удел в мире, когда узнаете, что блаженна жизнь, ищущая не наслаждений, а согласия с природой, когда полюбите добродетель как единственное человеческое благо и как единственного зла станет бежать позора, а все прочее: богатство, почести, крепкое здоровье, власть — признает безразличным, не причисляемым ни к благу, ни ко злу, — тогда незачем будет напоминать все по отдельности и твердить:
«Ходи так, обедай этак! Это пристало мужчине, это — женщине, это — женатому, это холостому».
Кто усердно напоминает, тот обычно сам на это не способен. Так наставляет дядька — мальчика, бабушка — внучку; так сердитый учитель рассуждает о том, что сердиться нельзя.
Войдите в школу, где учат грамоте, и Вы убедитесь: о чем так надменно вещают философы, все есть в детских прописях.
Далее, должны ли Вы давать советы о вещах явных или сомнительных?
Где все ясно, вразумления не нужны; дающему советы о вещах сомнительных не верят — значит, все наставления излишни. Об этом запомните вот что. Если Вы вразумляете в случае темном и неясном, нужно помочь себе доказательствами; а станете доказывать, — взятые для доказательства примеры будут сильнее вразумлений, так что хватит их одних.
«Так относись к другу, так — к согражданину, так — к союзнику». — «Почему?» — «Потому что это справедливо». — Но все это внушит тот раздел, где говорится о справедливом. Здесь найдем и то, что к справедливости нужно стремиться ради нее самой, и то, что к ней не принуждает никакой страх, не приманивает никакая награда, и то, что любящий в этой добродетели что-нибудь, кроме нее самой, не бывает справедливым.
Когда мы проникнемся такими убеждениями, зачем нам нужны будут наставления всех желающих учить ученого?
Для знающего наставления излишни, для незнающего их недостаточно. Ведь он должен слышать не только, как его наставляют, но и почему.
Кому, нужны наставления: обладающему или не обладающему истинными мнениями о благе и зле?
У кого их нет, тому мы ничуть не поможем: его уши заткнула молва, противоречащая Вашим вразумлениям; а кто верно судит о том, к чему должно стремиться и чего избегать, знает и без Ваших слов, что ему делать. Значит, всю эту часть философии можно отбросить. Будьте здоровы.