«Я ухожу»
Мама смотрит на короткую записку, гадает, думает – кто?
Элиза... а ведь вполне может быть, что Элиза, взбалмошная, нервная, это ей не то, это ей не так, а то нет-нет да и зайдется слезами, будто маленькая...
«Ремня ей надо...»
Это свекровь откуда-то издалека с того конца телефонной трубки, да самой ей ремня надо, и не одного...
Или Мэтт, не тот, который Мэтью, а та, которая Матильда, себе на уме, смотрит куда-то, как будто видит что-то невидимое, такая и правда может все бросить и уйти в никуда...
И конечно свекровь со своим неизменным – ремня-ей-надо.
Или Мэтт, который Мэтью, который заиграется, забегается, и не найдешь, хоть кол на голове теши, прости-прости-мамочка, и через минуту все забудет...
Или...
«Я ухожу»
Мама перечитывает записку, у мамы холодеет спина, мама спешит в комнату, где папа, мастерит не пойми что из не пойми чего...
- ...ты... ты чего? – папа изумленно смотрит на маму.
- Да... так...
Мама смотрит на папу, думает, как-то быстро они стали просто папой и мамой, не Энн и не Томом, а вот так, просто мамой и папой, надо бы в выходные вспомнить, как быть Энн и Томом, только это придется детей к свекрови, ну уж нет, ни за что... или поехать куда, Мэтт, которая Матильда, присмотрит за Мэттом, который Мэтью, хотя черт её пойми, она сама за собой присмотреть не может, вот тебе и семнадцать лет...
Мама накрывает стол к ужину, масленка выскальзывает из рук, вот черт, это все записка эта проклятая –
«Я ухожу...»
...осколки...
Вдбре...
...нет, никаких осколков, никаких дребезгов, эти масленки пластиковые разбиться нормально и то не могут. Мама убирает масленку, пытается выкинуть из головы два слова – я ухожу, - комкает их, бросает в корзину для мусора, они опять вылезают, шуршат – я ухожу...
Мама спохватывается, одергивает себя, - а что если это она, мама, уходит, если это ей, маме, надоело все и вся, без конца за всеми убирать, готовить сто миллионов блюд, чтобы потом начиналось, папа чашку кофе в себя опрокинет, ну все, я побежал, Мэтт, который Мэтью, на себя опрокинет, Элиза начнет, ну ма-ам, ну ты че-е-е, Мэтт, которая Матильда, сидит, ковыряет все вилкой, непонятно, ест, не ест, она вообще чем-нибудь питается...
- Ты... ты чего?
Это папа, сегодня все-таки не совсем папа, а немножко Том.
- Да так...
- ...устала?
- Ну, есть маленько...
- А то давай поможем...
Папа зовет дочерей, не дозывается, Элиза фыркает, я вам не прислуга, мама хочет взорваться, а я прислуга что ли, не взрывается. Мэтт, которая Матильда, идет на кухню, то ли что-то делает, то ли делает вид, что что-то делает, такими темпами она к осени управится, а да, уже же осень...
Все собираются за столом, зажигают уютный свет, мама снова пытается выкинуть из головы записку – я ухожу, записка падает не в корзину для мусора, а рядом, - Фантик начинает играть со скомканными словами, ах да, Фантик же умep полгода назад, и все равно, играет, трется о ножки стульев, рвет когти об диван, проскальзывает сквозь стены призрачным туманом. Мама настораживается, а вдруг это Фантик хочет уйти, да нет, не он, хотя кто его знает...
Темнеет – мама подходит к окну, хочет задернуть шторы, смотрит на улицу, не понимает, а где улица, где все, почему дом бежит по холмам, по пустоши, ночной ветер бросает в приоткрытое окно запах пожухлой травы, дыхание осени...
Мама хочет испугаться, не успевает, понимает, кто писал – я ухожу, думает, куда направится дом, хватит ли у него благоразумия с наступлением зимы обосноваться в каком-нибудь городке