Порой родословные исследования приводят меня в такие места, и знакомят меня с такими судьбами, которые запоминаются надолго. Так, история одной москвички, прабабушка которой имела отношение к некоей колбасной фабрике, привела меня к старинному предприятию в Кадашах. Так я узнал эту потрясающую историю.
Итак, в 1845 году, в деревне Ратманово близ Углича, в крестьянской семье Григорьевых родился сын Николай. Его родители, как и мои предки по отцу, были экономическими крестьянами (бывшими монастырскими), обладавшими личной свободой. Девяти лет отроду Коленька Григорьев с̶и̶ж̶и̶в̶а̶л̶ ̶ч̶а̶с̶а̶м̶и̶ ̶в̶ ̶с̶м̶а̶р̶т̶ф̶о̶н̶е̶ был отдан в подмастерья к угличскому колбаснику.
Колбаса считалась едой для бедных, но для её приготовления требовалось немалое искусство. Её умели готовить ещё в древней Руси: основой были промытые свиные кишки, начинённые рубленым мясом, салом, гречкой, мукой и яйцами.
При Петре I крупные колбасные цеха в России открыли заезжие немцы. Здесь они быстро получили прозвание «немец-перец-колбаса». А русские подмастерья немецких колбасников породили слово «ерунда»: они спрашивали хозяев, куда девать сухожилия и другие отходы от мясной туши. «Hier und da» (хир-унд-да)— «туда и сюда», — объясняли им. Дескать, часть — на выброс, а часть вали в колбасу — бедняки всё слопают.
Угличане быстро переняли немецкую науку и, как у русских обычно водится, превзошли зарубежных мастеров. Русская колбаса была ароматнее немецкой и могла храниться до двух лет, не портясь. Но колбасная индустрия была слабой: фабрик было немного, в год по всей стране выпускалось лишь около двухсот тысяч тонн колбас, по нашим меркам — примерно по килограмму на душу населения. И всё же сорт «Углицкая копчёная» стал в XVIII—XIX веках серьёзным региональным брендом. Колбаска была твёрдая, вроде нынешнего сервелата, пряная и солоноватая, прекрасно шла к пиву. А вот с общероссийским производством дело не ладилось долго. Нужен был человек с незаурядным талантом организатора.
И такой нашёлся.
В лавке московского колбасника Коля Григорьев слезливых м̶е̶с̶с̶е̶д̶ж̶е̶й̶ писем на деревню дедушке не писал, а обучался делу. Торгуя поначалу в Охотном ряду пирожками с лотка, затем служа в лавке приказчиком, он сколотил небольшой капиталец и наладил скромное колбасное производство. И ведь не оканчивал никаких коммерческих училищ!
Ещё лет через пять Николай женился на землячке, Анне Феофановне Петровой, дочери бывшего хозяина, стал отцом двоих сыновей и двух дочек. Вскоре у Григорьевых уже был свой завод в Замоскворечье – в Кадашах, недалеко от Ордынки, купленный с торгов у купца-банкрота Волнухина.
К слову, название Кадашевской слободы происходило от села, существовавшего в этих местах в глубокой древности — Кадашево, и объясняло основное занятие его жителей — изготовление бочек и кадей (кадашей).
Угличанин вкладывал деньги в дело смело и широко. Григорьев покупает в Европе поршневой локомобиль в три лошадиные силы, паровые мясорубки и мощные динамо-машины для электрического освещения цехов, холодильник на десять тысяч пудов мяса. К концу века у Григорьева – образцовая фабрика с самым современным импортным оборудованием. Он не хочет зависеть от городской электростанции и сам производит электроэнергию для нужд своего производства. На новом оборудовании было запущено производство сосисок, рубка мяса, копчение рубленой ветчины, варка языков, фарширование гусей, уток, индеек и прочей птицы.
На участке в Кадашах было построено и реконструировано 16 каменных зданий, образовавших «Фабрику колбасно-гастрономических изделий Н.Г. Григорьева». Между новенькими корпусами носятся вагонетки – железная дорога у него тоже своя. Фабрика выпускала до сотни тысяч пудов колбас – порядка 27 сортов, плюс до двухсот тысяч пудов свиных окороков. Ассортимент был невероятным. У Григорьева делались: ветчина копчёная, варёная, рулетная, сосиски венские, варёные, русские, фаршированные гуси, утки, индейки, каплуны, куры-пулярки, поросята, фаршированные и копчёные языки, копчёная грудинка, а также сало.
Это ещё не всё: колбаса копчёная №1, №2 и №3 (тонкая и толстая), брауншвейгская, польская ветчинная, берлинская, филейная, салями итальянское и салями берлинское, либавская, краковская, булонская печёная, охотничья, малороссийская, чайная, варёная №0, №1 и №2 (тонкая и толстая), колбасы фаршированные: испанская, гамбургская, из дичи (сырая), ливерная, сальтисон, кабанья головка, слоёная, шахматная, страсбургская. И, конечно, углицкая копчёная.
Всё это сочное и пряное изобилие поставлялось в шесть фирменных магазинов на улицах Пятницкой и Большой Бутырской, на Страстной и Лубянской площадях, в Охотном ряду и во 2-м Кадашевском переулке при фабрике, во множество московских лавок. Колбаса пошла в продажу по всей империи, добралась до Вены, Берлина, Парижа и Лондона.
О качестве продукции бывшего углицкого мужика, а ныне купца второй гильдии, свидетельствовали многочисленные золотые медали отечественных и международных выставок, Почётный крест и государственный герб на здании фабрики – Григорьев стал поставщиком Высочайшего Двора. На печально известной Ходынке всем пришедшим должны были, вместе с памятной коронационной кружкой и сластями, раздавать по 200 граммов именно григорьевской колбасы.
Сыновья Константин и Михаил деловой сметкой пошли в отца, недаром он переименовал дело в «Торговый дом Н.Г. Григорьева с сыновьями». В 1910 году, за заслуги перед Москвой и оказание помощи голодающим русским губерниям, они вслед за отцом получили потомственное почётное гражданство и свидетельство купцов 2-й гильдии. В том же году Григорьев передал дело сыновьям и обратился к благотворительности.
В 1911 году в фирме трудились 200 рабочих и 100 служащих, в основном, земляки из Ратманова и окрестных сёл. Григорьев скупил несколько замоскворецких домов – поближе к производству. В них устраивались общежития для семейных. А в жилом корпусе на территории фабрики был оборудован жилой корпус на 80 мест для одиноких рабочих. Работали медицинский пункт, прачечная и столовая.
Хозяин с семьёй занимал красивый особняк на Якиманке, во 2-м Калашёвском переулке. В Петровско-Разумовском, в Соломенной Сторожке, у Григорьевых было загородное имение с конным заводом, теплицами и большим фруктовым садом. Летом там собиралась вся большая семья — перед Первой мировой войной у купца было уже 15 внуков.
Николай Григорьевич относился к богатству, как к дару Божьему, посланному в помощь людям. Он одаривал приданым бедных невест из своего села, на праздники отправлял обоз с подарками для односельчан. Местные пруды, на радость рыбакам, Григорьев зарыбил жирным карпом. Он построил храмы в Ратманове и Петровско-Разумовском, на территории нынешней Тимирязевской академии. В его приходском храме Воскресения в Кадашах отремонтировали лестницы на паперти, выстлали пол чугунными плитами, приобрели ценную утварь. В годы войны в доме купца был открыт лазарет для раненых.
В Ратманове на его деньги построили больницу и фельдшерский пункт, который в 1914 году обслуживал территорию в почти полторы сотни квадратных вёрст с населением в 6170 человек. Начали строить мощёную дорогу от Ратманова до села Сергиевского, где был выстроен ещё один храм, Святителя Николая, в память освобождения крестьян от крепостного права. На одно его украшение ушло сто тысяч рублей! Храм был тёплый и мог вместить до шестиста прихожан. В нём был пятиярусный резной вызолоченный иконостас, иконы в серебряных вызолоченных ризах, вся утварь была серебряная и позолоченная, облачения сделаны из парчи и шёлка. Осенью 1911 года храм освятил архиепископ Ярославский Тихон, будущий Патриарх Русской православной церкви.
И вдруг всё кончилось.
В 1918 году фабрику национализировали. В Гражданскую войну производство остановилось. Не то чтобы комиссары не любили колбаску к чаю — но Ленин заявил, что из каждого хозяйчика, из каждого алчного хáпателя растёт новый Корнилов.
Когда Россия без Григорьевых едва не померла с голодухи, объявили НЭП. Новые власти пригласили возглавить фабрику старшего сына, Константина. Но, как только он наладил производство, его отстранили от управления и сослали в Александров. Фабрика же захирела вновь и уже не возродилась, с 1950-х годов выпуская лишь сухие концентраты.
Репрессировали остальных детей. С горя заболела и умерла жена Николая Григорьевича. Сам он вернулся в Углич, но в большом деревенском доме, где прошло его детство, жили уже новые люди. Им запретили не только пускать «буржуя» на порог, но даже кормить его.Бывший колбасный король России поселился в заброшенной бане на окраине села Деревеньки, между Ратмановым и Сергиевским.
Ещё не забывшие Бога крестьяне, помня щедрые благодеяния великого земляка, носили ему в баню еду, но местные комсомольцы поставили возле неё стражу и отбирали всё принесённое. За помощь «эксплуататору трудового народа» наказывали строго, вплоть до тюрьмы. Григорьев был вынужден ходить по деревням и просить подаяния Христа ради. Дочь его бывшего приказчика вспоминала через много лет: «Приходил к нам старичок, худой, оборванный, босой, и просил покушать».
Николай Григорьевич Григорьев умер от истощения осенью 1923 года. Его нашли охотники на опушке леса недалеко от Ратманова, случайно проходя мимо. Крестьяне, рискуя, тайно похоронили его у стены храма Николая Чудотворца в Сергиевском. Крест с могилы позднее, как говорят, кто-то украл.
За год до того храм превратили в склад. В 1960-е годы понадобились кирпичи для сельсовета и у боковых приделов взорвали стены. Но старая кладка оказалась такой прочной, что оставшиеся от взрыва большие глыбы кирпичей для строительства не годились. Тогда стали вынимать кирпичи из столбов свода. Полностью сняли плитку, украшавшую пол. От здания оставили лишь центральный купол. А через несколько лет к руинам вплотную подступил лес.
В 2000 году Николай Григорьев был причислен к лику святых исповедников российских. Его лик запечатлён на иконе. Храм восстановили и освятили в 2004-м году. А москвичи в 2010-м сумели отстоять от сноса здание знаменитой колбасной фабрики в Кадашах, еле объяснив экскаваторщикам, что это – не руины какой-то консервной фабрики, а нечто большее.