Начнём с того: «художница» ты или «художник». Важно ли тебе это?
— Лично в обращении к себе для меня это не принципиально важно, хотя я понимаю в чём разница и почему она сейчас существует и почему важно менять слова и нормализировать в обществе слово «художница». Хотя, если я обращаюсь к кому-то ещё, я спрашиваю, как лучше называть и это у меня не вызывает какого-либо дискомфорта.
Стоит понимать что лет десять назад, когда повестка, касаемая феминитивов, только появилась в массах среди моих ровесниц это было новым и непривычным сопоставлять себя с «художницей» и конечно же, только после более тщательного анализа я поняла почему в творческих вузах и училищах действительно остро стоял гендерный вопрос. Нашими педагогами были в основном мужчины, они говорили про то, что профессия художника – мужская, если педагог говорил «художница», «женское искусство» – имелось ввиду как что-то несерьёзное. Есть известный факт, что при равном уровне подготовки абитуриента – выберут парня в приоритете, «потому что он не потерянный человек и не нарожает детей». Периодически приходилось сталкиваться с объективацией женского тела со стороны мужчин педагогов, когда мы писали постановки с обнажённой натурщицей.
Стоит вспомнить понятия: «художник» и «муза», воспитываемые в сознании художников долгие годы. С годами я осознала и проработала эту профессиональную травму и очень рада, что новое молодое поколение уже совсем иначе смотрит на эти вещи. Мне для понимания потребовались годы.
В Улан-Удэ тебя до сих пор тегают как «московская художница, которая покинула столицу России ради профессиональной работы в национальной республике, с мало знакомой для неё культурой и традициями». Это было два года назад. Как ты себя ощущаешь сейчас? Не надоела ли тебе Бурятия?
— С одной стороны оспорить эту цитату сложно, потому что так оно и есть, но, наверное, сейчас просто оптика на некоторые вещи изменилась или продолжает меняться. Естественно, что, когда я только сюда переехала, мой взгляд, на многое был схож с впечатлением туриста. Я как художник(ца) восхищалась природой, Байкалом, культурой Бурятии.
Спустя два года, во мне скорее всего изменился фокус восприятия, я надеюсь, что он перестал быть поверхностным и на самом деле, изучая эту культуру, я многое стала понимать про себя и свою идентичность, а также про многое, что происходит с нами сейчас.
Расскажи, пожалуйста, что для тебя значит сегодня (здесь и сейчас) быть художницей?
— Это значит не обманывать себя и других, чувствовать себя (здесь и сейчас) и бесконечно трудиться.
Ты занимаешь должность главной художницы Буряад театра – это значит, что через тебя проходят и декорации, и костюмы, верно? Давай немного поговорим о национальной одежде? Как на твой взгляд, развивалась бурятская женская одежда? Как ты думаешь почему дэгэл стал универсальным и для мужчин, и для женщин? Говорит ли это что-то о нашей культуре? Значит ли это, что не было жёсткого разделения на мужскую и женскую одежду? Тогда почему мужчина в юбке скорее получит кулаком по бошке на улан-удэнских улицах, чем одобрение?
— Верно, но если говорить про бурятский дэгэл, мне кажется, тут я могу сказать только то, что узнала и изучила. Я не осмелюсь себя назвать специалистом(кой) в этой области. Форма и каноны дэгэла – это синтез разных следствий, ведь даже внутри Бурятии костюмы различаются по территориальным особенностям. Вкратце: во всех бурятских костюмах важны несколько аспектов – их утилитарность, сакральность, статус человека, гендерный аспект и по ним можно многое понять о бурятской культуре и определить различные нюансы.
Разница между женским и мужским костюмами существует, как и разница у замужней и незамужней девушки. Просто гендерная разница костюма не проявляется в длине дэгэла, не могу отвечать с уверенностью, но я думаю вопрос скорее в практических аспектах. Например, зимний дэгэл точно удобен потому что он длинный и в нём не замёрзнешь и ничего не продувает.
Вообще мне нравится тоже с каждым разом узнавать что-то новое про бурятские костюмы – в них много красивого, практичного, применимого к современной жизни. Мне кажется, это одна из тем, интересующих меня сейчас, это интерпретация традиции в современном мире.
А если отвечать на вопрос про то, почему сегодня в Улан-Удэ парень может получить по голове за то, что пройдётся в юбке, мне кажется, тут существуют иные причины, к сожалению.
Ты – феминистка? Как эта оптика помогла (или может быть помешала) тебе в твоей работе. И поделись пожалуйста, с нами как ты стала интересоваться этим, когда впервые себя ею осознала.
— Мне близка идея интерсекционального феминизма (пытается взглянуть на то, как женщины с различающимся опытом сталкиваются с дискриминацией — РФО «ОНА»), потому что важно учитывать не только гендер, а также место в обществе этого человека, его базовые привилегии, а также расовую принадлежность и т.п. Эта тема поднималась в сериале «Белый лотос» и в фильме «Треугольник печали» и можно предположить, что сейчас мы находимся на некотором стыке перехода одной концепции восприятия жизни людей в совсем другую. Именно поэтому любые события и конфликты, происходящие сейчас в мире, невозможно анализировать, игнорируя данную повестку. Особо остро я это чувствую в Бурятии, где тема самоопределения встала сейчас на первое место.
Сейчас происходит интересная трансформация: какие-то страны уже пережили этот опыт перехода и проблема дискриминации или у них она уже почти решена или является основной повесткой. Какие-то страны это игнорируют или противостоят этому. Какие-то работают в этом направлении.
Например, если говорить про феминизм, некоторые европейские страны вышли уже на следующий этап и уже по-новому осмысляют ту форму повестки, которая была актуальна лет десять назад. И поэтому можно словно путешествовать по разным странам как в машине времени и смотреть как одна и та же идея развивается или нет.
Я считаю, что любой выбор человека – это личное дело каждого человека, если при этом этот выбор не ущемляет свободу другого человека. Я за здоровые взаимоотношения между людьми в семье, на работе, в дружбе и отношениях.
Если говорить про мою работу, она за последние годы стремительно проживает изменения. Дело в том, что еще лет 20-30 назад профессией «театральный художник» занимались исключительно мужчины, потому что помимо создаваемых художественных образов, она требует профессиональных навыков в коммуникации с мужчинами, которые устанавливают декорации на сцене или их делают.
Я даже вспоминаю, как мои первые постановки я пыталась строить из себя такую девочку-парня в общении со столярами и слесарями, чтобы найти с ними общий язык. Но сейчас в моей профессии в основном хрупкие девушки и женщины и я заметила, что в рабочих взаимоотношениях тоже всё стало намного проще, потому что все уже привыкли работать с женщинами.
Изучение любых новых идей помогает понимать современное концептуальное искусство, кино, театр, литературу и другие медиа, а это в своём следствии помогает мне понимать людей и выстраивать с ними бережную коммуникацию. Я не помню, когда я впервые осознала себя феминисткой и не понимаю осознаю ли себя ей окончательно сейчас.
Сталкивалась ли ты с дискриминацией в работе или в повседневной жизни?
— Если говорить про дискриминацию по половому признаку работе у меня был опыт в работе с мужчинами-режиссёрами, которые пытались выстроить патриархальную структуру в совместной работе. В первом случае я ещё не умела выстраивать границы, но зато этот опыт меня многому научил.
В последующих коммуникациях, если я чувствую, что мои границы нарушаются – я разговариваю и, если разговор не помогает, рано или поздно прекращаю сотрудничество. Довольно часто можно столкнуться с дискриминацией по гендерному признаку. В повседневной жизни мне кажется, что в России – это пока что обыденность и перечислять различные опыты будет очень долго. Поэтому проще сказать, что сталкивалась.
Часто приходилось по расовому признаку. Но обычно я сталкивалась с этим в Москве. Там это крайне легко. В час пик в метро любой прохожий может назвать тебя «чуркой» и посоветует ехать к себе на Родину. Много интересных опытов такого рода коммуникаций было в юные годы.
Однажды был случай подработки. Я устроилась аквагримёром на новогодние каникулы и был большой поток детей с родителями. Вокруг было много аквагримёров и меня впечатлило, что родители чаще игнорировали меня, предпочитая воспользоваться услугами аквагримёра славянской внешности.
Однажды нас с подругой избили скинхеды, а ещё, когда я ходила в одежде, испачканной краской, с папками для рисунков, меня останавливали милиционеры и просили документы. Меня долгое время задерживали на выходе охранники в магазинах и супермаркетах, потому что мог сложиться стереотип, что человек такой внешности способен на воровство. Про пресловутую экзотизацию я просто молчу.
Насколько сложно высказываться сегодня в плане профессии, есть ли какие-то трудности? Мы часто ловим себя на том, что сейчас называется самоцензурой. Поделись, пожалуйста, своими мыслями на этот счёт. Как жительницы республики мы часто сталкиваемся с каким-то поверхностным восприятием нашей культуры и это касается и местных. В общем, сложно даже формулировать проблематику, может у тебя получится?
— Я бы хотела отметить ещё один любопытный пункт, затрагивающий сразу несколько аспектов, где сложно понять, кто кого дискриминирует. Я не могу свободно высказываться как художественная единица про свой бурятский опыт на территории Бурятии.
Работая в Буряад театре, я напрямую работаю с этими темами, но тут я в выигрышном положении – я работаю с режиссёрами, которые являются носителями этой культуры и в каком-то смысле прячусь за их спинами. Но когда я задаю себе лично вопрос о том, что я могу говорить на эту тему, я понимаю, что меня не будут идентифицировать как автора, работающего с этой темой в понимании общества, я так и остаюсь «пришлой», не имеющей прав на то, что может себе позволить носитель культуры, а точнее, право на подготовку, интерпретацию, сравнения, обострения тем, что важно в работе художника. Я не понимаю пока для себя как проработать эту тему и этот тупик вызывает у меня кризис.
Дело в том, что я себя идентифицирую как художник, работающий на стыке театра и современного искусства, и раньше я делала много работ не в театре, но переехав сюда, у меня ощущение, что я не использую в себе какой-то жизненно важный орган. Я не могу остро говорить про какие-то вещи, потому что не имею прав. Но и понять можно, ведь я услышу в свой адрес: «тебе не понять нашего опыта».
Я понимаю, если работать с бурятской темой серьёзно, как автор, надо обнажать различные болевые точки, как в любой другой художественной работе. И если это делает носитель – он говорит, как голос народа, а с моей позиции – это высказывание приобретает сразу другой оттенок. Я прямо вижу со стороны: «Какое право она имеет это говорить?!». А работать с поверхностными паттернами, с «этнической коробочкой» мне неинтересно.
Сейчас можно сказать, что мы живём в интересное время можно что-то сказать или надеть и подвергнуться общественной критике – отмене. Что ты об этом думаешь? Могут отменить не только за высказывания, но и за то, что ты не то надел, за прическу или украшения, как ты думаешь, правильно ли это и что нам с этим делать? Можешь ли ты сама надеть, скажем дэгэл сейчас?
— Да, конечно, эта проблема одна из самых важных на сегодняшний день. Сегодня в России тебя могут отменить за что угодно. Даже за это интервью. Ха-ха! Я восхищаюсь всеми смелыми людьми, которые несмотря не на что говорят то, что действительно хотят сказать, носят то, что действительно хотят носить и так далее. Отмены будет меньше если люди перестанут бояться стереотипов, если чаще про это говорить. Отмена возникает из-за страха к новому.
Про дэгэл хороший вопрос, мне кажется, важен подход. Я уважаю бурятскую культуру, изучаю её, так почему я не могу надеть дэгэл? Потому что не являюсь коренной буряткой? Я понимаю, что вопрос про культурную апроприацию, но есть тонкие грани. И тут можно поговорить и про деколониальный момент и про имперское влияние на малочисленные народы.
Эта тема близка и мне. Я наполовину русская и наполовину филиппинка, что значит у меня белая мама и отец — выходец из страны с колониальной историей. Я долго не разбиралась в этой повестке и жила в непонимании кто я такая, в моём окружении было много навязанных имперских стереотипов, но при этом меня постоянно дискриминировало общество за азиатскую внешность.
Более того я поняла, что какой-то период в подсознании я себя воспринимала этнически «белой» что звучит абсурдно. И тогда в каком костюме мне будет ходить уместно? Можно носить национальный костюм с полным осознанием исторического груза, который этот костюм несёт, с осознанием всех ущемлений или привилегий. Я против варварства, но за культурный этичный обмен и поиск всего нового. Традиция – это то, что передается из поколения в поколение и я считаю, что она может быть пластичной и способна развиваться и только тогда она будет живой. Как только это становится чем-то неизменным и неприкасаемым — это становится музейным объектом. Однажды мне пришла мысль, что новое —это тоже своего рода традиция. И то, что стало традицией тоже когда-то было чем-то новым.
А культурная апроприация, о которой мы уже упоминали, можешь ли ты объяснить в нескольких словах это для нашей аудитории? Нужно ли с ней бороться и вообще, как начать об этом говорить?
— Ха-ха. Это то, что я иногда слышу в свой адрес! Это, например, я, которая не являюсь этнической буряткой, под впечатлением от этой культуры и использую атрибутику этой культуры просто потому что красиво, не вникая в смыслы и контексты.
В моем понимании это поверхностное использование сакрального, чужой для тебя культуры в быту, просто потому что модно или красиво. Но тут я для себя спорю. Разумом понимаю одно, но как художник не могу иначе. Потому что меня вдохновляют разные культуры и я не могу себя в этом ограничивать, даже осознавая все риски ответственности.
В это до сих пор сложно поверить, но женщины до сих пор зарабатывают меньше мужчин во многих сферах, а как с этим в твоей профессии? Для женщин существуют ограничения в карьере на высоких должностях, а для мужчин такого нет, согласна? Сталкивалась ли ты с какими-то ограничениями в своей карьере?
— Согласна, но я не сталкивалась с ограничениями в своей карьере, хотя я знаю, что девушкам сценографам с детьми, не просто работается, потому что в основном эта работа связана с бесконечными командировками и дедлайнами. Я восхищаюсь каждой мамой-сценографиней.
Карьера мужчины сценографа-отца складывается как правило более динамично из-за возможности родительские обязанности перекладывать на свою партнершу.
Хватает ли видимости женщинам в твоей профессии? Может ли быть какой-то рост в дальнейшем?
— На сегодняшний день да, хватает. Моя профессия — это коллективный труд, результат которого зависит от большого количества людей. Это смыслообразующая профессия и в ней важен диалог со зрителем. Мне сложно говорить про рост в контексте искусства, так как на этой территории такие термины не работают. Но опять же я говорю только про себя и только про свою профессию.
Каково вырасти в многонациональной семье? Можешь ли вспомнить какое-то яркое событие из детства, когда ты поняла, что отличаешься от других, большинства тех, кто тебя окружает.
— Я немного затрагивала эту тему в одном из вопросов. Меня воспитывали русские люди с русской ментальностью (с определенного возраста папа не занимался нашим воспитанием) и я воспринимала себя такой же белой в детстве, пока меня не начал дразнить узкоглазой какой-то мальчик в первом классе. Наверное, после этого со мной впервые поговорила про это мама и объяснила причины как смогла. Также на Филиппинах нас воспринимали как белых. Поэтому ты всегда такой чужой среди своих.