Бабочка
«Память удивительная штука. Раннее детство – что это? Цветной туман, смазанные пятна. И среди них – яркие чёткие картинки событий, где даже предметы увеличены как под лупой. Отлично помню то, чего не помнит никто. Помню хомяка, лезет, лезет, а банка с вареньем открытая стоит, и он туда – плюх. Варенье малиновое. Никто не верит, семейное следствие закрыло дело за давностью лет. Но, я же помню! Говорят – мои сны, но это не сны, не может быть сном. Вкусы, запахи, цвет. Цвета – это картинки в книжках, врезались до мельчайших подробностей. Дрёма – мягкая, пушистая, тянется вверх как дымок, а глаза огро-омные. И буквы большие, бегут, двоятся, температура высокая, а мама читает. А вот солдатики и куколки на одной яркой страничке, много-много, рядами. Я их считаю, сбиваюсь, снова считаю, очень хочется их потрогать, пощупать со всех сторон, но они на страничке. А вот птица Горюн, она и птица и женщина с тёмной накидкой, а принц Мио мчится с верным Юм-Юмом, сквозь облетающие яблоневые сады по мосту Утреннего сияния, в тёмную страну рыцаря Като.
Холодно, просыпаешься в темноте, будят. Сон, стой, стой…Ускользает, убежал. Думаешь – а я уже не сплю? Колготки бр-р-р, колючие, рейтузы не лезут вечно и рвутся, петельки вылезают. Потом тащишься, цепляясь за руку, папа высокий, идёшь скособоченно, чуть подпрыгивая. Папа там, а ты тут. И он уже думает не о тебе, а о работе. Снег скрипит скрип-скрип, вокруг огромные люди, а понизу ползут закутанные, замотанные тебе подобные, маленькие, уже несвободные.
А там, впереди – кошмар, мой кошмар, непрекращающийся. Зойка Смирнова. Зойка—похоже на зайка, Смирнова – смирная, смирный зайка получается, но не зайка она, она крокодилище страшенное. Фланелевое платье с ромбиками, долговязая, всё время ухмыляется и пластырь на очках. Вылитый пират. Колготки мои – узлом, наклейку – вишенки от моего шкафчика -- отковыряла. Рыдала потом полдня. И дразнилки придумает – ни за что не сочинить ответ. А когда сообразишь, что ответить, у неё уже новые готовы. Суп мне перевернула, рассольник. Единственный раз я обрадовалась. Совершенно несолёный рассольник, рис плавает белыми распухшими комочками. Ужас. Дача, вот радость, счастье. Уже зимой начинаешь туда вещи собирать, мечтать. Потом весной, на электричке, больше часа, попа отсижена, но вот уже лес, ветер, птицы. Взрослые жгут в железной бочке прошлогодние листья, сбоку в бочке дырка, можно подсмотреть огонь. Горький дымок, холодно, бутерброд -- булка и колбаса – свобода! Садик остался позади мрачным тюремным призраком.
А потом уже лето, одуванчики, лепестки яблонь летят, кружатся. Одуванчики – они юноши и девушки, у девушек белая шляпка и длинные волосы, а у юношей зелёная тугая головка. Играем свадьбы. А вот берег Невы, если подойти близко-близко к воде, видна Ладога и маленькая игрушечная крепость. И название сказочное – Орешек. Вода пахнет чем-то горьким, на мокром песке валяются палочки тростника, их можно заточить и рисовать, макая в тушь. Можно просто на песке рисовать, тоже здорово. А на прибрежных холмах в траве крошечные дикие гвоздики.
А чудеса постоянно, синюю бабочку просто помню лучше всего. Июльский душноватый вечер. Брожу по тропинке около забора и вдруг вижу в мокрой канаве здоровую лягушку. Лягушка, ура. У неё шевелится горло, сидит спокойно, не ожидая ничего плохого. У меня на лягушку были свои виды, необходимо было установить первенство в неравном соревновании с дачным приятелем Лёхой. Лёха старше меня, высокий, быстро бегает и рассказал мне, по секрету, что есть тут один, похож на американского шпиона. Он, Лёха, за ним следил, и совершенно чётко видел разноцветную кожу на шее. Я не поняла, Лёха дивился моей тупости. У него же искусственное лицо натянуто, дура. А-а-а. Лягушки нужны были Лёхе для научного исследования – правда ли, что от них прыщи на руках вскакивают? Я лягушек боюсь до дрожи, но постоянно быть дурой тоже не хочется.
Полезла в канаву, уже и руку протянула. Лягушки как не бывало, а я лечу вниз, привет головастикам. Вылезаю долго, обиженная, злая, и тут она вдруг. За спиной шум, как будто кто-то размахивает листом бумаги, и ветерок у щеки. Я оборачиваюсь и прямо на уровне моих глаз -- огромная бабочка. Бабочка-птица, тёмно-синего цвета. Крылья раскрылись, всё заслонили, закрылись – виден дом. Я даже забыла, как нужно дышать, а уж ловить эту красоту мне и в голову не пришло. Показать бы кому-нибудь… Откуда такая взялась? Нету тут такого и быть не может. Всё вокруг светится, а воздух даже дрожит как над костром. На крыльях как серебряные волны, завитушки, похожи на большие буквы в начале сказок. Лицо у меня горит, а когда крылья закрываются и открываются – ветерок. Пока размышляю, куда бежать, что делать, бабочка – раз и взлетает. Медленно, медленно, вверх над рябиной, над забором, и вот уже нет её. И как будто ничего нет. До слёз. Всё серое, скучное, всё как всегда. Сижу около канавы, срываю крапиву с белыми цветочками, не жжётся совсем, и плачу. Потом уже плетусь, рассказываю родителям, вижу – не верят. Ну и ладно…»