О Блашка Гуржибекове (1868-1905гг.), сохранилось не так уж и много воспоминаний, и в первую очередь, от людей знавших его лично. Но и этих свидетельств достаточно, чтоб иметь представление о его человеческих качествах. Это-
1. рассказ командира полка Баратова (Бараташвили) Николая, опубликованная к годовщине смерти Блашка, в газете "Терские ведомости" за 1906г.;
2. воспоминания одностаничников: Джамалова Тимофея (Гокинати), Сабети Михала, Сагутонова Мирона, Сосиева Георгия, Бузарова Ильи, которые были собраны работниками СОНИИ, в 1965г., на 60 летие смерти поэта (архив СОИГСИ ф.9 оп.1 ед.хр.15; ф.9 оп.1 ед.хр.8).
Эти воспоминания
ранее уже публиковались в печати, книжных изданиях, частично и в моей статье "Из биографии Блашка Гурджибети".
1.Михаил Сабети.
"Помню Блашка Гуржибекова будучи ещё мальчиком-учеником. Был он в то время молодым офицером, выше среднего роста, всегда подтянутый, с легкой походкой. Он иногда заходил к нам в школу, задавал вопросы, оставлял нам отдельные куплеты из своих стихов, чтобы мы их заучивали наизусть. Вот один такой отрывок:
... Гъæйтт, нæ муггаг, гъæйтт, Дигорæ,
Размæ нин цо, фæшевæд!
Хъазауати уæ идонæ,
Бæрæг федар уæ нифс уæд!
Его скромность, выправка вызывали наше восхищение. Жители станицы Мæсуг-гъæу любили Блашка и ныне гордятся им.
В 1904 году при царствовании Николая II Россия затеяла предательскую войну на Дальнем Востоке, на территории Манчжурии с Японией. В этой войне участвовал и я. Будучи в командировке по делу своей части в Харбине, мне пришлось встретиться с Бл.Гуржибековым. Очень были обрадованы мы встрече. Полк Б.Гуржибекова только прибыл в Харбин, так что его очень многое интересовало и он засыпал меня вопросами. Его заинтересовало поведение женщин, которые под видом сестер милосердия являлись в ресторан и вели себя недостойно их призванию. Он спросил меня: «Неужели эти /сестры милосердия/ и ближе к линии фронта так-же ведут себя? » Да, легкое поведение этих женщин было их «профессией» и под платьями сестер милосердия прикрывались. Скромного Блашка все это не могло не возмущать.
После моего отьезда в Петроград до меня дошла печальная весть о гибели Блашка. Погиб во время атаки. Тяжела была утрата его для всех жителей нашей станицы, Ново-Осетинской. От лица всех его земляков прошу на родине Блашка Гуржибекова в станице Ново-Осетинской поставить ему памятник-бюст.
Михал Сабети. (1965г.)
2. Джамалов (Гокинати) Тимофей Семёнович (1882-1971)
3. Сагутонов Мирон Иванович.
"МОИ ВСТРЕЧИ С БЛАШКА ГУРЖИБЕТИ
Я — односельчанин достойно прославленного земляка, одного из первых осетинских поэтов Блашка Гуржибети. Я хорошо знал всю семью Блашка, встречался с ним в нашей родной станице Ново-Осетинской Моздокского района. И, так как в этом году отмечается шестидесятилетие со дня кончины поэта, а я — один из нескольких оставшихся в живых его современников, то мне хочется рассказать о немногих запомнившихся встречах с Блашка.
Я был моложе Блашка всего на 14 лет. Он учился в той же начальной станичной школе, которую потом закончил и я. Блашка очень любил свою школу и, став уже взрослым, часто заглядывал к нам. Особенно приятно мне его участие в мае 1894 г. на торжестве по случаю окончания школы нашим выпуском, устроенном в станичном лесу на поляне. Я оканчивал школу отличником, лучше товарищей владел русским языком и мне Блашка поручил продекламировать по-русски стихотворение «Здорово, кум Фаддей!». Как я потом узнал и как подтверждают другие, живущие еще младшие земляки, как например, ныне пенсионер Джамалов Тимофей Семенович, Блашка и в дальнейшем продолжал посещать школу. Видимо, он с болыпим интересом присматривался к подрастающему поколению, старался помочь молодежи в ее духовном развитии. И это внимание, эти радостные встречи вносили особое оживление в школьные будни, не отличавшиеся веселостью в те далекие времена. Как известно, сам Блашка осиротел очень рано, когда ему было всего 5 лет — в 1873 году. Горькое сиротство осложнилои без того далеко не безоблачное детство будущего поэта. И только благодаря заботам его матери — Гуза и единственной сестры Далу, он, Блашка, стал, как говорят, «на ноги».
Именно Гуза, благодаря в самом высоком смысле этого слова, выдержанная и умная осетинка, не дала сыну остаться малограмотным человеком. Она упорно добивалась, чтобы Блашка получил возможность окончить Ставропольское юнкерское училище, что считалось большим благом для рядовой осетино-казачьей семьи. Благодаря ее поддержке сын окончил юнкерское училище и стал офицером.
К этому времени относится другая моя встреча с Блашка, и она интересна как раз для оценки отношения его к своей военной службе. Было это в 1899 году, когда мне исполнилось 17 лет и я заканчивал курс Лесной школы.
Во время летних каникул я проходил мимо станичной усадьбы Блашка и увидел его самого за работой в своем садике. Остановив меня, Блашка стал расспрашивать, между прочим, и о том, почему не в пример другим одностаничникам, я выбрал себе профессию лесовода. Я ответил, что это мне по душе и, главное, позволит помочь нашей большой семье жить, тем более в те дни, когда отец мой серьезно заболел. Блашка одобрил мой выбор и сказал, что он и многие другие наши одностаничники — офицеры на военной службе не по призванию. Он говорил, что сам любит очень природу, но выбирать
работу не пришлось. Просто нужно было поддержать семью, трудиться, а о том, чтобы в ту пору осетинскому поэту можно было добывать средства к жизни литературным трудом,нечего было и думать...
Навсегда остался в моей памяти благородный облик Блашка — умного, скромного и внимательного ко всем человека. Рано и трагически оборвалась его жизнь.
Моя мать не раз говорила, как горько и в то же время мужественно переживала мать поэта Гуза весть о гибели ее единственного сына. Это была невосполнимая потеря для нее и тяжелая утрата для всего осетинского народа, потерявшего своего талантливого певца, который мог бы еще так много совершить для прославления своей любимой отчизны."
Сагутонов Мирон Иванович.
4. Баратов (Баратошвили) Николай Николаевич (01.02.1865-22.03.1932)
Памяти подъесаула Власия Ивановича Гуржибекова. /Убит при штурме укрепленной позиции японцев у д. Санвайцзы 18 июня 1905 года в рядах 1-го Сунженско-Владикавказского генерала Слепцова полка.
Просто не верится, что так быстро летит время, что прошел уже целый год со дня доблестной смерти незабвенного товарища нашего по полку подъе-саула Власия Ивановича Гуржибекова!
Невыразимо тяжело браться за перо в эту именно первую годовщину смерти, между тем чувствуется живейшая потребность вспомнить и самый бой, в котором безвременно погиб покойный, и воздать справедливую дань его памяти. Как светлый образ В.И.Гуржибекова накануне смерти, так и все, что было пережито в этот день год тому назад, сохраняются в памяти моей так живо, точно все это было вчера.
Бой 18 июня 1905 года у Санвайцзы будет памятным днем и в жизни каждого из нас, его пережившего, и в истории родного полка, на долю которого выпала необычайно трудная задача — для выручки и поддержки стрелков-охотников и достижения цели, поставленной конному отряду генерал-адъютанта Мищенко, полку в составе четырех сотен пришлось подлететь к укрепленной на высотах позиции противника конным строем, по совершенно открытой местности и затем после огневой подготовки взять ее стремительным штурмом.
И такая задача по плечу хорошей пехоте была блистательно разрешена нашими казаками, предводимыми доблестными своими офицерами.
Дело 18 июня собственно, по замыслу своему и цели, ему поставленной, было разведкой того, что сохраняет ли противник у Санвайцзы и прилегаю-щих к ней позициях ту же силу занятия, что и раньше, так как в штабе армии получили сведения, что японцы будто ослабили свои силы против правого фланга наших армий и усиливаются в центре. Китайцы же говорили противоположное. Во исполнение оставленной конному отряду с присоединением к нему драгунской бригады задачи, генерал-адъютант Мищенко решил произвести наступление тремя колоннами. Правая — из урало-забайкальцев с конными орудиями — должна была первою выйти
против левого фланга японцев и открыть артиллерийскую разведку, содействуя в дальнейшем передвижении к югу других колонн и стараясь проникнуть, как можно глубже, на юг, чтобы заглянуть в тыл противника.
Средняя колонна — из драгун с 10-ю конными орудиями должна была, с открытием флангового огня в правой колонне, начать разведку артилле-рийским огнем с рыжей горы, против фронта японской позиции, стараясь вызвать огонь артиллерии противника. Спешенные же части должны были повести демонстративное наступление в лоб позиции.
Левая колонна — из кавказцев с 18-ю конными орудиями — должна была сбить сторожевое охранение японцев и, выйдя во фланг укрепленной позиции, взять ее фланговым огнем и атаковать правый фланг и тыл. Последнее должно было повести к решительному успеху разведки отряда с захватом пленных, снаряжения и вооружения.
Бой завязался в 9 часов утра артиллерийским огнем, открытым сначала в правой колонне, а затем и в средней. Несмотря на долгое обстреливание японской позиции, оттуда не раздавалось ни одного орудийного выстрела, а между тем 21 мая, во время разведки отряда, японцы имели на Санвайцзы по-левую батарею. Левой колонне пришлось двигаться по крайне закрытой и пересеченной местности. Начальник колонны, не признавая возможным для артиллерии действовать на местности, ему указанной, отправил все пушки батареи, за исключением двух орудий, под прикрытием екатеринодарцев к средней колонне, при которой находился генерал-адъютант Мищенко. Ввиду уклонения левой колонны от первоначального плана и происшедшей потери во времени, начальник конного отряда приказал и остальным частям левой колонны идти на соединение к средней и решил повести наступление на позицию японцев с фронта.
Охотникам-стрелкам пришлось с фронта, а верхнеудинцам и с правой колонны с фланга выбивать японцев из их передовых горных пунктов, приспособленных к обороне отдельных фанз впереди деревни Санвайцзы на фронт окопов и засели у реки, на левом их фланге. Завязалась горячая перестрелка; конноохотники и верхнеудинцы попали под сильнейший огонь японцев с их главной позиции на высотах.
Тогда начальник отряда решил поддержать их, для чего назначены были четыре сотни сунженцев, две сотни екатеринодарцев, два эскадрона драгун и два орудия 2-й Терской батареи. Широко распахнувшись в лаву, сунженцы и екатеринодарцы лихо перенеслись в указанном направлении широким на-летом, а затем, приблизившись на дистанцию 700 шагов — так гласит официальное описание в журнале военных действий, — лихо спешились за складкой местности и бугром с рощицей. Вскоре частые, но выдержанные залпы казаков и драгун и огонь двух терских орудий начали брать верх над огнем японцев, укрытых в глубоких окопах. Начальник отряда лично руководил боем и вслед за сунженцами переехал к бугру с рошицей. После подготовки атаки ружейным и артиллерийским огнем генерал-адъютант Мищенко поручил командиру Сунженского полка во что бы то ни стало взять штурмом японскую позицию. Вскоре, едва ли не впервые, продолжается в описании, за всю кампанию резко прозвучал в воздухе сигнал трубача «наступление», затрещал беглый пачечный огонь, артиллерия усилила свой огонь и вслед за этим раздалось дружное и грозное казачье «ура»... Позиция оказалась в наших руках; японцы бежали. В это самое время лихо вынесся из полковой пешей резервной, знаменитой полусотни хорунжий Панкратов со взводом казаков 4 сотни, беспечно счастливых желанной возможностью поработать шашкою на коне.
Японцы бежали, преследуемые как огнем ворвавшихся на позицию казаков и драгун, совершенно в цепи перемешавшихся, так и пешими казаками, бросившимися за ними тоже шашками в руках. С прибытием к японцам подкреплений при одной полевой и одной горной батареях бой вечером возобновился, но без всякого успеха для противника. Неоднократ-ные атаки противника были отбиты, и части отряда удерживали в своих руках захваченную позицию до наступления темноты, когда, получив приказание, начали отходить на свои прежние места. Потери противника тяжкие. Все поле сражения было усеяно трупами и предметами снаряжения, брошенными японцами во время бегства.
Нами захвачены: пленные, амуниция, снаряжение и продовольственные запасы, бывшие в Санвайцзы. Этот славный для наших казаков и полка
штурм Санвайцзы оказался роковым для подъесаула Гуржибекова... Власий Иванович погиб в ту самую минуту, когда после решительной подготовки
атаки позиции огнем, он, указав казакам /2-й сотни/ окоп, на котором следовало устремиться, воодушевил решимостью взять его приступом, сказав: «Ну, братцы, смотрите! Я вскочу и брошусь первым, а вы уж за мной!» Через минуту действительно В.И., являя собою пример беззаветной отваги, вскакивает, бросается вперед и увлекает за собою не только наших казаков, но и смешавшихся с ними в цепи драгун и охотников-стрелков. И вот в ту самую минуту, когда победа так близка уже, всего в несколько десятков шагов от японского окопа, подобно Слепцову, — ты пал, сраженный пулею в живот, дорогой и славный наш товарищ!..
Смерть В.И.Гуржибекова глубоко поразила весь полк, и все товарищи невольно вместе со мною обратили внимание на какуюто здесь сказавшуюся фатальность. Погиб в этой войне тот самый офицер, который так пламенно рвался все время к ней с самого начала, и погиб в том самом бою, в который командир полка три раза отказывался его отпустить!
Помню, как сейчас, свое возращение в полк, накануне дела, из штаба военного отряда, куда генерал-адъютант Мищенко вызывал всех начальников
частей за получением личных его указаний для действий на другой день. Когда я передал все, что нужно и кому следует для завтрашнего дела, товарищеская наша беседа за столом чрезвычайно оживилась, молодежь особенно загорячилась, и в потоке общего волнения я услышал обращенный ко мне вопрос покойного: г.полковник! А командир полкового обоза никак не может рассчитывать на завтрашнее дело в строй? На эту первую просьбу-вопрос я ответил вопросом же. А кто же будет командовать нашим полковым обозом? Но, видимо, душа у покойного уже загорелась непреодолимым желанием и после, когда мы встали из-за стола, Власий Иванович обратился ко мне вторично с просьбой разрешить ему участвовать в деле. На этот раз он мне объяснил свое желание не только большим личным интересом, но соображением чисто товарищеским. — Что могут думать и говорить про меня товарищи? Что я так рвался на войну, кажется, больше всех, а теперь пользуюсь своим казначейским положением и пребываю в обозе? Так щепетильно относился покойный к общественному товарищескому мнению.
Этот довод я постарался опровергнуть указанием на доказанную уже им перед товарищами боевую доблесть и отвагу еще 21 мая, когда на разведке расположения японцев у той же деревни Санвайцзы, он вызвался с 4-мя казаками-охотниками подняться на позицию с тыла, чтобы обнаружить, оста-вили ли они свою позицию, как казалось по-видимому, или только притаились в блиндажах, чтобы дать сотням полка зайти подальше вглубь их расположения и затем взять в перекрестный огонь. Покойный со своими охотниками не только обнаружил японцев, их силы и расположение, но еще доставил артиллерии весьма ценные наблюдения над падением наших снарядов. За эту отважную разведку покойный был представлен к награждению орденом Св.Владимира 4-й степени с мечом и бантом, но, к сожалению, смерть помешала ему получить заслуженную награду. Однако и этот довод мой не заставил покойного отказаться от своего желания участвовать в деле 18 июня, а только В.И. сказал мне, чувствуя неловкость своей настойчивости после полученного от командира отпора:
—Даю вам г.полковник, честное благородное слово, что прошусь в последний раз! Больше никогда не буду беспокоить вас.
—Ну, утро вечера мудренее, завтра посмотрим, — ответил я. А когда полк стал седлать в третьем часу утра, покойный опять стал проситься, но уже с официальным видом доложил, что если я ему откажу, то ему ничего не остается, как просить об освобождении от должности казначея. Пришлось разрешить. И оказалось, что покойный попросился, действительно, уже в последний раз.
Высокодоблестным офицером показал себя покойный в бою; прекрасным офицером был Власий Иванович и в мирное время. При мне покойный прослужил в полку 3 года, будучи сначала начальником учебной команды, а затем полковым казначеем. К исполнению своих прямых обязанностей службы и различных даваемых ему поручений в полку, он всегда относился с выдающимися аккуратностью и честностью. Строгий по отношению к себе, в высшей степени благородный и деликатный к другим, он всегда шел прямым и честным путем. Разумное понимание долга службы, сердечная преданность казачьему делу в соединении с глубоким знанием казачьего быта, служба не за страх, а за совесть и, наконец, горячая любовь к родному полку — вот характерные черты покойного. Из частых бесед с покойным В.И. во время походных движений полка и многих фактов из его жизни для меня ясно, как полковые радости и горести властно захватывали его поэтическую душу, чуткое сердце и нервную натуру. Его отношения к казакам были самыми гуманными по существу и форме и требовательными по службе. Живя в станицах во время «льготы» и исполняя бесчисленные административного свойства поручения, В.И. проявил тонкую наблюдательность и вдумчивое отношение ко всем условиям бытовой казачьей жизни. Он болел душой за недостаток на месте, в станицах, в жизни и сельскохозяйственной деятельности нашего казачества авторитетного и просвященого руководства и направления. Вообще, я должен признать в покойном человека с собственным и твердым миросозерцанием.
Наконец, как семьянин покойный В.И. весь отдавался заботам о своей семье, для которой он жил и служил и работал во всю до последней минуты своей жизни. За его смертью эту заботу приняли на себя все товарищи офицеры с командиром. И вот почему мне особенно хотелось доставить семье по-койного тело ее кормильца и труженика, чтобы в этом как и в глубоком всеобщем к нему уважении всех от командира и офицеров до казаков, семья, горем убитая, нашла себе возможное утешение.
Закончу настоящие свои строки, посвященные памяти покойного, словами полкового приказа о деле 18 июня 1905 года.
«Доблестный офицер, прекрасной души человек и семьянин и чудный товарищ, ты, незабвенный и дорогой Власий Иванович, светлым образом будешь жить в нашей памяти и таким же войдешь в историю родного полка, а твой сын всегда будет иметь право гордиться таким отцом.
Да упокоит Господь твою душу в царствии небесном! Да будет родная земля тебе пухом!»
Вечная память и всем другим нашим товарищам, с тобою вместе, в этот самый день, живот свой за Царя и Отечество на поле брани положившим: урядникам —Матвею Порешневу, Ивану Слезову; приказным — Дмитрию Культяпкину и казакам Ивану Макарову, Ефиму Копаневу, Денису Титорову, Карпу Деревщикову, Федору Зимареву, Прокофию Зайко и Кузьме Сивоволову.
За вас, родные товарищи, будут всегда молиться и родные семьи каждого из вас и вся ваша вторая семья — семья полковая.
Н. Баратов. («Терские ведомости», 1906 г.№ 156.)
5. Сосиев Георгий
УВАЖАЕМАЯ САТАК!1
Просматривая свои старые бумаги, я нашел прилагаемые записи, касающиеся Вашего отца и моего учителя Блашка.
Посылаю их Вам.
С уважением Георгий Сосиев.
9 октября 1963 года
ст. Черноярская
ПЛЕННИЦА
Рассказ
Это было давно. В составе Гребенского казачьего полка я был на маневрах в горах Дагестана. Однажды, будучи (квартифекром), я со своей командой спустился вглубокое ушелье, в аварский аул. Разыскал старшину. Но ни он, ни его подопечные не умели говорить по русски, а я — по аварски. Я вынужден был объясняться знаками, чтобы получить обед для себя и команды. Но надо было передать старшине приказ об отводе квартир для следовавших за мной воинских частей и об обеде для них. Передать такие распоряжения знаками не удавалось. Но старшина понял, что офицер хочет передать ему что-то очень важное. Тогда он позвал одного молодца и сделал ему какое-то поручение. Он ушел. Спустя час, в канцелярию вошли двое молодых людей в национальных костюмах с оружием и между ними женщина в чадре. Они обратились ко мне с вопросом:
«Что вам угодно, господин офицер? » Я объяснил ей, что за мной идут войсковые части и что старшина обязан обеспечить их помещениями и продуктами питания на сутки. Она передала старшине этот приказ. Затем я задал ей вопрос: «Кто она и зачем она здесь? » «Я из потомков высланного в Орловскую губернию вождя дагестанцев (она не назвала Шамиля). Приехала познакомиться с родиной моих отцов. Но обратно выехать не могу, меня не пускают, и решили выдать замуж за молодого человека, что с правой стороны». Я посмотрел на высокого рыжего, рябого молодого человека. «Я прошу вас, — продолжала она, — выручить меня и вывезти отсюда». Я объяснил, что сделать этого не могу, так как команда моя мала, к тому же должен идти впереди войсковых частей без задержки. Но обещался вызволить ее через своего приятеля, командира горной батареи. Я написал этому командиру записку и просил его разыскать эту девушку и вывезти ее с батареей. Записку оставил старшине, чтобы он передал ее командиру батареи, а сам попрощался и уехал дальше.Что же было дальше с этой девушкой? Вечером того же дня над ущельем показались войска. Командир батареи, чтобы произвести впечатление на жителей аула, в глубине ущелья оставил одно орудие и дал два выстрела. Впечатление было таково. Жители решили, что русские пришли вновь воевать, разбежались и попрятались в трущобах. Когда батарея спустилась в аул, и командир получил мою записку, он решил созвать всех жителей, чтобы изъять девушку. Но никакими мерами собрать народ не удалось. Так эта девушка осталась в плену. Несомненно, ее вынудили выйти замуж за этого рыжего, рябого молодого человека.
ИНОГДА БЛАШКА ЛЮБИЛ
ПОШУТИТЬ
— Нана, ты была на поминках? Что ты там пила и ела? — так спрашивал внук бабушку, когда она вернулась с поминок навеселе.
— Что я могла там выпить и съесть, мой свет? Я только окунула в чашку с вином кусок белого хлеба. Вот вся моя выпивка и еда.
— Ты представляешь, обращается ко мне Блашка, что осталось еще в чашке после того, как в нее опустили кусок прохладненского белого хлеба.
Автор- Гурджибети Фатима Бласкаевна.
(При использовании материалов сайта, ссылка обязательна.)