Застолье затянулось до вечера. На улице уже ходили подгулявшие компании, из многих изб раздавались песни. К ночи село собиралось на гулянье на пятаке возле церкви. Играло сразу несколько гармоней, шли пляски, пели песни. Более степенные мужики и бабы стояли кучками и вели разговоры. Какие бы разные интересы у них не были, но в итоге все равно все сводилось к колхозу в частности и к политике вообще. Вокруг гулянья бегали ребятишки, получившие по случаю праздника полную свободу действий.
Но какой же праздник, особенно в селе, не обходится без традиционной драки. Не стал исключением и этот день. На Казанскую пришло много народа из соседних сел. Кто шёл к родственникам, кто к друзьям, а кто и просто погулять. Естественно, что начинались споры, быстро переходившие в простой мордобой. Завсегдатай таких мероприятий, Илюха Панов, лихо отплясывал под Елецкого в исполнении лучшего гармониста Тимохи Лопарева, когда до его слуха донёсся заполошный крик из улицы. Илюха в тот же момент как собака на охоте встал в стойку и, определив направление схватки, рысью отправился крушить неприятеля. Молодёжь ринулась следом. Последним резво, но излишне петляя, с двухметровой оглоблей нёсся Степашка Пантелеев, чудом оказавшийся в этот момент на ногах. Немного не добежав до места драки, Степашка споткнулся, несколько раз, не выпуская из рук оглобли, перекувыркнулся через голову, так же резво вскочил и с прежней скоростью понёсся в обратную сторону. Лишь добежав до исходной точки, он понял свою ошибку. Степашка развернулся и снова устремился в бой, но после такого манёвра силы в самый ответственный момент оставили его. Кое-как, махнув оглоблей, он вслед за ней полетел в самую гущу парней и был тут же сбит с ног. В середине толпы сосредоточенно работал Илюха, освобождая вокруг себя пространство, в которое ни у кого не было желания соваться. Он не особо рассматривал, кого бить и через это зачастую перепадало своим. Не прошло и пяти минут, как противник дрогнул и побежал. Гнали соседских парней далеко за село. У реки остановились, погрозили им вслед и не торопясь отправились назад, залечивать раны народным средством, самогоном. У многих были порваны рубашки, разбито лицо. На месте драки остался только Степашка, уснувший прямо на земле. Воле него лежала оглобля.
– Ребята, тащи вина. Тимоша, жарь нашу. Душа просит, – Илья рванул на груди рубашку и снова ринулся в круг, как и не уходил с пятака.
Пили прямо на месте, обливая воротники самогоном и занюхивая рукавами. Четверть переходила из рук в руки, катастрофически быстро пустея, но вместо неё как из-под земли появлялась другая. Праздник достиг своего апогея. Небольшими группами ходили в гости друг к другу, неизменно возвращаясь к церкви. Перевалило уже за полночь, когда ряды гуляющих стали понемногу редеть, пока самые стойкие не покинули вытоптанную до пыли площадку и тогда на селе наступила режущая уши тишина.
Дмитрий Николаевич ранним утром вышел на улицу и от удивления открыл рот. По улице пьяные бабы везли деревянную тачку. В ней потрёпанным орлом сидел пьяный в дым Тимоха и играл на гармошке страдания. Бабы со смехом и песнями проехали мимо застывшего мельника и скрылись в улице. Дмитрий Николаевич только покачал головой и отправился на мельницу.
Село с трудом просыпалось после весёлой ночи. На работу шли, понурив больные головы. Многие гуляки так и не явились на работу, предпочитая утреннее похмелье рабочим будням. Бригадир прибежал в контору как угорелый. По его бегающим глазам было видно, что он уже изрядно подлечился и до вечера вряд ли продержится на ногах.
– Павел Романыч, коров доить некому, хоть сам под сиськи полезай. Нюрка Чернова с утра одна хлещется, еле успела. Боюсь, в обед не сдюжит.
– Ты, я смотрю, тоже не сдюжишь, – председатель сидел злой, но спокойный, – обойди заново всех. Скажи, что штрафовать будем. И не вздумай обходить со стаканом, выгоню из бригадиров к чёртовой матери. Иди.
Бригадир вылетел из конторы как ошпаренный и понёсся вдоль улицы, соображая на ходу куда лучше всего зайти в первую очередь. В коридоре он чуть не налетел на председателя сельсовета Игната Миронова. Тот тоже шёл к Петрову.
– У, дьявол, глаза протри, – крикнул он вслед бригадиру.
Зайдя в контору, Миронов осмотрелся вокруг, словно пересчитывая конторских, и уселся на стул напротив Петрова.
– Что, Павел Романович, после праздника никак народ не соберёшь? А я предупреждал тебя и секретарь предупреждал. Митинг надо было провести. Разъяснить народу насчёт старых праздников, постращать, наконец. Вот и получи результат.
– Ты ещё тут будешь тоску наводить. И так дел хватает, – Петров оторвался от бумаг и поднял взгляд на Миронова, – проводил бы, чего меня ждать. Митинги это по твоей части, да вот ещё секретаря. Обойдёмся и без пьяных, не первый раз, да и уборку ещё не начали. Дай народу отдохнуть перед страдой, он потом тебе вдвое отработает. Тут, товарищ Миронов, другая политика, трудовая. Народ все наши запреты послал бы куда подальше и праздник все равно бы отметил, но уже в злобе на власть. Довольный человек всегда больше пользы принесёт, это понимать надо.
– Ты когда ни будь через свои понималки сам в доярках окажешься. Вспомнишь мои слова, да поздно будет. Вон Назаров допонимался, теперь здесь сидит. Ещё хорошо, что здесь, а не в Магадане.
Сидевший за своим столом Клим хлопнул ладонью по столу от возмущения.
– Ты говори да не заговаривайся, Игнат, – Назаров гневно сузил глаза, – председатель правильно говорит. А вот такие как ты перегибают и получают бунт. Газеты читать надо хоть иногда, а не искуривать их. По всей стране волнения прошли, да и сейчас еще идут. И все из-за таких вот перегибщиков.
– Клеймо мне клеишь, Назаров? – обернулся к нему Игнат, – смотри, доиграешься. Пропишут тебе цугундер за твои разговоры.
– Ах ты, сопля зелёная, – вскочил Клим, – да я тебя самого…. В гробину тебя….
Петров вылетел из-за стола и встал между ними.
– Тихо здесь! Не хватало ещё вам сойтись как вчера на пятаке, – закричал он, – враги только того и ждут, когда мы поругаемся и пересажаем друг друга, или ещё хлеще, перебьём. Сядь, Клим Петрович, успокойся. А ты, товарищ Миронов думай, прежде чем говорить такие вещи. Нам колхоз доверили, людей, а мы цапаемся по каждому поводу.
Не успел Петров договорить, как в контору вошёл милиционер Ваганов. Он с интересом посмотрел на взъерошенных руководителей и усмехнулся.
– Простите, товарищи, я тут нечаянно слышал ваши дебаты. Очень интересно. Сразу куча статей в памяти всплывает. Первое, это саботаж в колхозе, разгильдяйство, – он посмотрел на председателя, потом перевёл взгляд на Клима, – второе, угрозы председателю сельсовета, фактически представителю советской власти при исполнении. Третье, перегибы в партийной линии и так же угрозы ответственному работнику колхоза, товарищ Миронов. И это только так, поверхностное суждение. У следователя на такие дела много статей припасено и каждая вплоть до высшей меры.
Петров медленно вернулся за стол, а Назаров с Мироновым с недоумением смотрели на милиционера. Они давно знали Ваганова. Он никогда не был столь строгим. Отличался рассудительность и справедливостью. Это он помог Назарову отстоять справедливость в волости.
– Ты это всерьёз, Данила Николаевич? – осторожно спросил Петров.
– А ты как думал, председатель? У вас ночью драка была? Была. На работу колхозники не вышли? Не вышли. И вы ещё тут чуть не передрались. Обстановка хуже не придумаешь, – ответил Ваганов.
– Мы это, товарищ милиционер, рабочий момент, так сказать, – пробормотал Миронов, бегая глазами по Ваганову, – ты уж не обессудь, будь так добр.
– С вами и мне несдобровать. И все из-за моей доброты. Пару зачинщиков придётся арестовать для порядка. Через недельку выпущу. А вы, товарищи сделайте выводы для себя. В чем-то вы правы. Слишком давить на народ сейчас нельзя, надо делать передышки, но и не распускать вожжи, придерживаться середины. Павел Романович, выдели подводу арестованных отвезти, а то я верхом. Коляски не хватило. Не только у вас Казанскую справили. У соседей до убийства дошло. Вот такие дела.
Милиционер укатил, Миронов молча ушёл к себе в сельсовет, а председатель отправился вдоль села собирать народ на работу. В конторе остался один Клим Назаров. Он просидел до вечера, не заметив, как наступила темнота. Выйдя на улицу, он выругался и побрёл домой. Дул неприятный ветер и с чёрного неба крапал мелкий дождь. В Казанскую всегда ночью шёл дождь. Не стала исключением и сегодняшняя. Переходя мостки через реку, Клим краем уха уловил шаги сзади, но обернуться так и не успел. Тяжёлый удар обрушился на его голову.
– Один успокоился, сука пролетарская, – проговорил нападавший и тихо растворился в темноте.
Клим упал на мокрые мостки, так и не поняв, что с ним случилось. Из-под головы его медленно вытек тёмный ручеёк и устремился в щель между досок настила. Застывшие глаза смотрели на текущую под мостом реку. На миг ослепительно сверкнула молния, высветив бегущего по полю человека. Раздался сухой оглушающий треск грома и сильнейший ливень обрушился на землю, смывая кровь бухгалтера с грязных мостков.
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить интересное.