День клонился к закату. Стояла умиротворённая осенняя пора, когда осенние полевые и дачные работы, принесшие урожай, надежно спрятанный в погреба и подвалы, в виде насыпей картофеля, горок моркови, свёклы, капусты, банок, скляночек, коробков и прочей мыслимой и немыслимой тары, чтобы всего много и впрок, на долгую, холодную зиму, на непредвиденный случай. Урожай, заготовленный и переработанный, гарантия выжить надежнее, чем счета в сбербанке. Люди неспешно передвигались по улицам городка, пересекая платформу, железнодорожные пути, проходя мимо станции, наслаждаясь теплыми осенними днями, дарованными природой в подарок перед ненастными днями. Деревья, ещё украшенные листьями, залитые солнечным светом радовали глаза всеми оттенками золотых и багряных красок. Ни ветерка, ни тучки. Чириканье воробьев и воркование голубей добавляли умиротворённости в эту картину, даже коту было лень гоняться за птицами и он, прищурив глаза следил за ними, как следит за детьми уставшая няня.
На одной из скамей перед входом в помещение станции расположился мужчина на вид старше средних лет, одетый в поношенный костюм. Он достал из внутреннего кармана пиджака чекушку, откупорил её, сделал несколько глотков, поймал на себе осуждающие взгляды прохожих и человека, сидевшего на другой скамье, видимо ожидавшего дизель. – Что? Кому я мешаю? Все такие правильные! А может у меня душа болит? Хожу, не захожу, сплю, не засплю! Нету мне покоя!
Воспоминания давние, страшные, терзали его много лет, снова и снова возвращая в дни детства , когда он совсем ещё мальчишка ехал с матерью на поезде в направлении, называвшемся непонятным словом «эвакуация». Вокруг сидели люди, в основном женщины с детьми, старушки, все печальные, со скорбными лицами, в ожидании конечной остановки маршрута. Ехали долго, иногда сходили на какой-либо станции, вокзале или просто остановке, чтобы размять ноги, набрать воды, узнать новости. Часто произносили слово «ВОЙНА». Всем было страшно, неуютно, холодно и голодно. Но, дальнейшие события заставили вспоминать об этом поезде и днях путешествия, почти как о самых счастливых днях в его жизни, кроме тех какие были до этого страшного слова «ВОЙНА».
В один из дней на поезд спикировал самолёт со свастикой на борту, он пролетел очень низко, можно было разглядеть пилота в летных очках и шлеме, а потом развернулся и снова полетел навстречу поезду, осыпая его бомбами. Поезд остановился, люди с криками спешно покидали уже обжитые места и бежали прочь от горящих вагонов, рвущихся снарядов, успевали не все, некоторые оставались лежать, кто, издавая крики, а кто молча. Казалось, наступил конец света, который продлится вечно, никогда не закончиться это вой, свист, истошные крики.
Но тишина наступила. Ужасная, страшная картина предстала взору. Вместо поезда на рельсах стоял обгоревший остов, некогда давший надежду на спасение и приют столь многим людям. Повсюду лежали окровавленные тела, среди которых мальчик узнал платье, столько дней к которому он прижимался, сидя в вагоне, в нехитром рисунке, состоявшем из полевых цветов, появились бурые пятна, закрывшие большую часть цветов… Ему казалось, что он кричит, громко, надрывно, воет, как волк в лесу, хотя он ни разу не слышал, как воет волк. Но он молчал, понимал – случилось что-то страшное, непоправимое, непостижимое для его детского ума. Кто-то потряс его за плечо, что-то спросил, он молчал. Потом все куда-то пошли, пошел и он. Шли долго, он отстал, сел у дороги под деревом, забылся. Проснулся от холода и голода. Снова пошел, просто шел, не зная, куда и зачем. Попил воды из какого-то ручья. На пути никто не встречался, надеялся встретить кого-то из эшелона, хотя плохо представлял кого. Увидел дома, направился к ним, лай собак не испугал, напротив, даже обрадовал, значит, есть и люди. У первого дома, попавшегося на дороге, никого не было, за домом в огороде кто-то шевелился. Мальчик направился туда, старуха, копавшаяся в огороде, распрямившись, сразу замахала руками:
- Идите отсюда, ходют, ходют, где я на вас наберусь? Щас, собаку спустю! Тайком сорвав зеленое яблоко, несчастный путник устремился дальше, не находя ни в ком сочувствия и хоть какого-либо приюта. Однажды какая-то женщина посадила его за стол вместе со своими детишками, накормила картошкой, налила молока, дала хлеба. Но оставить у себя не могла. Снова дорога, бесконечная, неизвестная, вывела на станцию, не ту где закончилась навсегда, в общем-то, ещё мирная жизнь, а на другую. Подошёл состав люди бросились к вагонам, ему показалось, среди рванувшихся людей мелькнули знакомые полевые цветы! Ничто не могло удержать его, вьюном проскользнул между пассажирами, белкой вскарабкался на ступени, изо всех сил цепляясь за поручни, прошмыгнул в вагон. На одном из сидений в знакомых цветочках сидела незнакомая тётенька. Разочарованный внезапно вспыхнувшей и погасшей надеждой вернулся в тамбур, здесь сидел старый дед, весь седой, в отрепьях, с посохом и сумой через плечо, ранее не замеченный горемыкой. Мальчик стоял близко к краю, смотрел на мелькавшую в просвет дорогу и тягостные мысли не покидали его:
- «Куда еду? Кто меня ждет? Может шагнуть в проём и всё…» - Не дело задумал! Погоди, ещё всё наладится! - голос старика вывел из состояния забытья, вернул в реальность – поезд, дорога, одиночество, пришедшее так рано, потеря единственной и родной души – мамы. Поезд остановился. - Пойдем со мной!- Властным голосом произнес старик, таким, что не подчиниться ему было нельзя, да и не имело смысла отказываться, хоть куда-то позвали. Шли молча, долго. Подошли к забору, прочному, состоявшему из бревен, вкопанных в землю, такие он видел в книжке «Русские народные сказки», толстые, высокие, не перелезть. За забором заворчал пёс, потом залаял громко, грозно. Вышла женщина, пропустила их, в открытую калитку, предварительно быстро глянув по сторонам. Когда вошли в дом, старик снял с себя парик из седых волос и оказался, мужчиной совсем не старым. Переоделся. Отдал приказ женщине:
- Ужинать! На столе появилась вареная картошка, сало, свежие огурцы, помидоры, другая снедь, о существовании которой мальчик успел забыть. После ужина его определили в комнату, где располагалась кровать с подушкой и одеялом. Давно забытым уютом повеяло от этих нехитрых домашних вещей, глаза сами собой закрылись, он уже почти заснул, как в комнату вошёл хозяин, в руке у него блеснул огромный нож. Мальчик даже не удивился, только подумал равнодушно как о постороннем:
- «Ну, вот и всё. Зато хоть наелся»,- закрыл глаза. – Молодец, Ужик! Крепкий парень, остаешься со мной, а если бы закричал … - он потряс ножом, - Ладно спи! Звать тебя буду « Ужик», очень уж ты верткий. Завтра поговорим.
Общался хозяин с женщиной мало, вначале «Ужик» подумал, что она немая, но как-то услышал их разговор и понял, что попал в логово к бандиту. Иногда в дом приходили и другие люди, что-то приносили, что-то уносили, говорили мало, смотрели так, что лучше не видеть их взглядов. Понемногу его стали приучать к воровским делам, научили ходить неслышной походкой, больше молчать, наблюдать, поручали донести мешок под присмотром старших, учили караулить с кем-то, пока другие воруют. Оставить пост у них считалось самым страшным проступком, за который наказание одно – смерть.
В один из дней «Старик» сказал, как отрезал:
- Пора тебе на настоящее дело! Влезешь в форточку, потом в сени, изнутри засов откроешь на входной двери. И, чтоб тихо, а то…, - потряс перед лицом увесистым кулаком.
Наступила ночь. Воровской час. Двинулись тихо, оставив машину и водителя в укромном месте. Осторожно ступая, подошли к какому-то дому, «Старик» потрогал форточку, она легко поддалась, поднял «Ужика», придержал, пока тот протискивался в форточку. Тихо-тихо на цыпочках, как учил «Старик», передвигался куда велели, отодвинул тяжёлый засов, еле удержал, чтобы не загремел и не наделал шума, открыл дверь. Банда ворвалась в дом. Стали шарить как у себя дома, будто знали наверняка, где и что лежит. Из другой комнаты вышел дед, видимо хозяин и скоро осел, напоровшись на нож «Старика». «Ужик» так и застыл с задвижкой в руках, боясь пошевелиться. С растрепанными волосами в ночной рубахе выскочила из спальни бабка, завопила-запричитала :
-Возьмите всё! Всё заберите, только внуков не троньте!
Один из грабителей толкнул её, она отлетела к «Ужику» прямо в ноги. Обхватив его за колени, она просила, умоляла:
-Детка! Пощади! Не убивай!
-Бей! Что застыл! Рядом ляжешь! Бей! – зарычал «Старик».
«Ужик» ударил бабку засовом по голове, она упала, затихла, по волосам стекала бурая жидкость, на полу скоро образовалась лужа. Не пощадили и внуков, лежавших на печи… Собрали в мешки добычу и направились к машине, а потом в логово.
Много «подвигов» на счету у банды знал «Ужик», в иных делах и сам принимал участие – открывал дверь через форточку, носил сумки по каким-то адресам, но убил первый раз… Сколько дней прошло, не считал. Одна мысль засела в голове: «Бежать». Случай представился, когда его поставили стоять на стреме. И, дождавшись, когда банда зашла в магазин, рванул что было сил тёмными улицами городка, напропалую, скорей туда за городскую черту. Обратной дороги не могло быть.
На пути оказался лес, ветки хлестали по лицу, рукам, по всему телу, к тому же шёл дождь, выл ветер, для воровских дел хорошо все следы смоет и спрячет. И для «Ужика» тоже было хорошо, главное убежать подальше. Когда силы поубавилось, стал передвигаться с передыхом, припадая к земле. Зарывшись в листву и сухие ветки уснул, потом снова бежал, шёл, проползал под колючей проволокой, падая и выбираясь из глубоких рвов сторонясь людей. На улице становилось всё холоднее, иногда срывался снег, почва не так уже хлюпала под ногами, затвердев от первых осенних морозцев. Лес давно закончился, передвигаться приходилось не так быстро, с большой осторожностью. Стога, расположившиеся стройными рядами в поле, стали для него приютом.
Долго ещё вздрагивал он во сне и наяву, в прохожих мерещились силуэты подельников, заставляя ускорять шаги и прятаться в подворотни, но чаще всего за все прошедшие годы вставала перед глазами старуха, молившая о пощаде не для себя, а для внуков - мальцов … Часто он думал: «Лучше бы я тогда с мамкой погиб». Никакие дальнейшие события ни весёлые, ни печальные, ни выпитое спиртное не могли заглушить этих страшных воспоминаний, являвшихся к нему так часто, что ему казалось, она, убитая всегда стоит перед ним с немым укором, не сводя своего взгляда.
- Горе неизбывное, печаль вечная! Хожу-не захожу! Сплю-не засплю!- шептал человек на скамье, опустив низко голову, держа в руке недопитую бутылку.
Менжулова О.