Выдержки из исторической повести
"Красное солнце пустыни"
Глава X. Любовь к жизни…
Шло время. Все меньше и меньше оставалось километров до выстраданной и такой желанной встречи «Путеармейцев» двигающихся с разных сторон навстречу друг другу от Бама и Тынды.
Действительно, когда есть цель и ты к ней стремишься, то в любом случае рано или поздно ты к ней придешь. Таков непреложный закон.
….Сухов отодвинул брезентовый полог землянки и огляделся. Все как всегда: в дальнем углу стояла бочка с водой, посредине металлическая печка-бочка из под бензина, с выведенной трубой через крышу и дверкой сбоку, кое-как сколоченный небольшой стол со скамейками для того, чтобы заключенные могли хоть поесть в тепле. Сухов протянул озябшие руки к печке, пытаясь согреться. Эта зима 1936 года решила проверить людей на прочность. Стояли лютые тридцатиградусные морозы, но работы не прекращались ни на один день. Не мог Сухов себе этого позволить. Как результат – каждый день кто-нибудь, да что-нибудь себе отмораживал. Кто пальцы, кто ноги, кто лицо, ничего и никого не щадила лютая зима.
На душе у Сухова было неспокойно. Какое-то смутное предчувствие беды и опасности не покидало его в последние дни. Что-то должно было случиться. Он кожей это чувствовал. Этот разъезд, на который он прибыл, был самый дальний от Тындинского ОЛП. Здесь работала добрая сотня заключенных, из них почти половина была урки. Поэтому и разъезд «за глаза» прозвали «блатным». Дисциплина была еще та! Блатные признавали только свои законы. Сухова они ненавидели всеми фибрами своей уркаганавской души и ждали удобного случая отомстить…
– А… товарищ начальник к нам пожаловал, – осклабившись, произнес один из блатных, ввалившись в землянку с несколькими своими собратьями по ремеслу.
– А скажи ка мне, «Бесноватый», что это вы в неурочное время греться в землянку пожаловали? – строго спросил зека Сухов. Это был самый беспредельный из всех блатных, отбывающих срок на БАМлаге. И кличку свою он получил за лютый и несдержанный нрав. Злые языки поговаривали о том, что немало заключенных в здешних местах он отправил на тот свет, только лишь за недобрый взгляд в свою сторону.
– Так и вы здесь свои мослы греете, – ухмыльнулся зек, протягивая к печке все синие в наколках руки.
– Так я вообще-то, «Бесноватый», ваш командир и мне полагается в любое время приходить в землянку. А ты кто такой? А ну, бегом марш на работу! – произнес еще более жестко Сухов и грозно посмотрел на блатного. Тот на это никак не отреагировал и, обратившись за поддержкой к своим, нагло произнес:
– А я клал большой прибор на твое « полагается»! Хочешь работать? Иди сам работай! – Неприязнь и скрытая вражда между Суховым и блатными достигла своего апогея. И вот-вот должна была наступить роковая развязка….
….Не дожидаясь окончания реплики наглого урки, Сухов, молча, достал выданный ему как начальнику фаланги наган и взвел курок.
– У меня есть полномочия применять оружие без суда и следствия к каждому, кто откажется мне подчиняться. Считаю до трех: раз, два…– «Бесноватый» нехотя отошел от печки, и, зло сплюнув, прошипел:
– Сочтемся, товарищ начальник. Сочтемся. И на волка свой капкан найдется, – намекая на кличку Сухова, проговорил уголовник. – Отвечаю, – после чего вышел из землянки, отшвырнув брезентовый полог, за ним последовали, недовольно ворча и его дружки.
– Капкан говоришь? Хм, смотри сам в него не попади, – бросил в спину уходящему урке Сухов. «Да, Сухов, что-то сегодня ночью случится, ведь «Бесноватый» так это не оставит. Тем более после таких слов: «отвечаю». А что было делать? Разрешить им дальше греться? И чтобы они подали остальным дурной пример? Нет, Сухов. Выхода у тебя не было. Раз слабину дашь, потом сожрут и не подавятся…».
Отогревшись после дороги, Сухов вышел из землянки и пошел проверять, как продвигается работа. Люди пилили, рубили, строгали, таскали под свист холодного, пронизывающего до костей, завывающего ветра. У них просто не было другого выхода. Работая, они хоть как-то согревались, а остановка на минуту грозила отморожением различных частей тела. Одетые в старые телогрейки и ватники, в рваных шапках и сапогах, а кто-то и в резиновой обуви из автомобильных покрышек, обвязанной колючей проволокой, заключенные - трудяги представляли собой страшное зрелище. Не помню, как кто-то сказал: «Труд облагораживает». Не знаю…..Такой труд на БАМлаге беспощадно убивает…
– Федор Иванович, Федор Иванович, – Сухов оглянулся и увидел катящегося со стороны Тынды на вагонетке его друга Семена.
– Ты как здесь? – удивился Сухов. – Ты же прихворал и заболел, тебе даже разрешили остаться в бараке.
– Да вот узнал, что вы отправились с проверкой в «блатной» разъезд, забеспокоился и решил к вам податься. Я ведь знаю, как они вас ненавидят. А мало ли моя помощь пригодится, – произнес, улыбаясь и обнимая своего друга Семен.
– Семен, зря ты это. Тебе лечиться надо, а ты в такой холод сюда приперся. Вот подхватишь, не дай бог, воспаление легких.
– Не боись, Федор Иванович, я здоровый как бык. Мы же с вами уже здесь пуд соли съели.
– Ладно, ладно – иди хотя бы тогда в землянку, – приказал Сухов.
С приближением темноты и только после того как Сухов удостоверился, что дневная норма выполнена, он разрешил всем заключенным разойтись на отдых по землянкам.
Как делалось такое временное жилище? Очень просто. Расчищалась площадка от снега, снимался верхний слой земли. Из круглых и неотесанных бревен делались стены и крыша. После чего все это сооружение накрывалось ельником и засыпалось землей со снегом. Как я уже упоминал, вход в землянку завешивался брезентом, посреди импровизированного помещения ставилась металлическая бочка – печка с выведенной трубой через крышу. Как правило, землянка сооружалась на 10-15 человек. В этом «вигваме»1 люди ели, а на ночь приходили спать, ложась на ельник, постеленный прямо на голую землю.
…– Федор Иванович, может быть, нам надо было все-таки вечером вернуться в Тындинский ОЛП? – произнес шепотом его друг Семен, боясь разбудить усталых заключенных, – Предчувствие у меня не хорошее…
– Сеня, ну куда бы мы с тобой отправились по такому холоду? Да еще ночью? Даже до ближайшего поселка Силип и то четыре десятка километров, не то, что до Тынды. Там в пути бы и околели.
– Так - то оно так, но лучше может в пути околеть, чем быть зарезанными здесь урками. Видели, как на Вас смотрел «Бесноватый», когда мы расходились спать по землянкам.
– Сеня, здесь есть несколько человек стрелков - охранников и у меня наган с 7-ю патронами.
– Да… Федор Иванович, это о—чень, о—чень много. Особенно если учесть, что блатных зеков здесь полсотни человек.
– Не дрейфь, Семен, прорвемся, давай уже спать. Утро вечера мудренее, – проговорил Сухов, не желая больше обсуждать эту тему и, положив руку под голову, зевнув, сладко заснул…
…. Выстрел, еще выстрел, снова выстрел. Мат. Крики. Стоны. Все смешалось в кромешной тьме. Сухов подскочил, щурясь в темноте, нащупал наган и взвел курок. Все заключенные, находящиеся в землянке, испуганно вжались в землю на своих ельниках, как будто стараясь сделаться невидимыми. Внезапно брезентовый полог резко распахнулся, и в проеме показалось ухмыляющееся лицо одного из зеков. Сухов не мешкая, тут же выстрелил. Раздался вопль, блатной, матерясь и задыхаясь от крови, тут же упал лицом навзничь на пол землянки, оборвав «с корнем» брезентовый полог.
– Федор Иванович, Федор Иванович, я же говорил Вам, – чертыхаясь, проговорил Семен, покачав своей головой. Он решительно встал рядом со своим другом, желая защитить его от непрошенных гостей. Послышался хруст по снегу нескольких десятков ног, а затем раздался ехидно-довольный голос «Бесноватого»:
– Ах ты, сука красноперая, зачем нашего кореша убил? Ну, что, убийца волков. Настал твой час. Сейчас свежевать тебя будем и из твоей шкуры чучело сделаем. Ко всем твоим защитничкам уже амба2 пришла. Сколько там у тебя патронов осталось, 6 уже? А начальничек?
Сухов пытался хладнокровно сообразить, как найти выход из сложившейся ситуации, но мысли прыгали, скакали и не слушались, словно молодые жеребцы во время ухаживания за кобылами.
– «Бесноватый», ты ведь понимаешь, что за этот бунт вас всех поставят к стенке! – проговорил Сухов, пытаясь вразумить распоясывавшихся и взбунтовавшихся блатных.
– До этого еще ой как далеко, а твоя амба к тебе уже пришла, – после этих слов он заржал. – Выходи, давай, что время тянешь.
– Ну, если у тебя, «Бесноватый», ко мне предъява, – заговорил на жаргонном сленге Сухов. – То и давай решим ее по-мужски: один на один. Или ты такой храбрый только в окружении своих подельников? – пытаясь взять его «на слабо», прокричал Сухов.
Пару секунд длилось молчание. Затем «Бесноватый», опасаясь потерять свой авторитет, подумав, прокричал в ответ:
– Хорошо банкуешь3 начальник, грамотно втираешь, выходи, буду из тебя чухана4 делать.
– Федор Иванович, может не надо, – схватив за рукав своего друга, спросил Семен.
– Надо, Сеня. Надо! «Бесноватый» прав - патронов у меня всего шесть, так что сидеть здесь - только время бессмысленно терять.
– Я с вами! – и Семен не дожидаясь согласия Сухова, вылез следом из землянки за своим командиром.
Светало. Немного потеплело. Вокруг землянок на белом снегу в немыслимых позах застыли убитые стрелки. Снег вокруг них окрасился в ярко-красный багрянец, на лицах застыл ужас, глаза уже почти остекленели. «Бесноватый» стоял в центре своей шоблы и, ухмыляясь, ждал Сухова, поигрывая в руке красноармейским ножом. Блатные навели на Сухова отобранные винтовки у красноармейцев.
– Брось, Сухов, наган к моим ногам, – приказал, осклабившись «Бесноватый».
– Ну и ты тогда брось свой нож, – проговорил в ответ Сухов.
«Бесноватый», ухмыльнувшись, отдал его в руки своему подельнику, тогда Сухов в ответ швырнул наган к ногам бунтовщика. Как только оружие оказалось у ног «Бесноватого», он тут же взял нож обратно из рук своего товарища.
– А ты еще и играешь не по-честному, – проговорил Сухов и встал в стойку, готовясь к схватке. «Бесноватый» ухмыльнулся, но ничего не ответил. Соперники были примерно одного роста и схожего телосложения. Преимуществом «Бесноватого» было виртуозное владение, если так можно выразиться, колюще-режущими предметами. Достоинством Сухова был огромный опыт различных поединков, проведенных им в пустыне Туркменистана. Много в свое время басмачей он отправил в мир иной. И поэтому было неизвестно, кто найдет сегодня здесь свою смерть, на этом белоснежном снегу… Заключенные из землянки Сухова высыпали наружу, пытаясь не пропустить захватывающее зрелище.
Почему люди так охочи до чужих смертей? Почему они любят с таким любопытством за этим наблюдать? Почему люди так кровожадны? Может это отголоски далеких первобытных времен?.....
Схватка началась…
«Бесноватый» внезапно сделал резкий круговой выпад рукой, пытаясь порезать Сухова вдоль живота. Но Сухов, обладающий хорошей реакцией, отклонился в сторону, и лезвие прошло в сантиметре от телогрейки. Вновь выпад - на этот раз Сухов оказался не настолько быстр, и нож распорол одежду, едва задев тело. «Бесноватый» облизал воображаемую кровь на лезвии ножа и вновь бросился в атаку на Сухова. Сухов понимал, что рано или поздно он его пронзит как перепелку. Сухов вспомнил свое любимое правило: «лучшая защита – это нападение». Нужно было переходить в контратаку. После четвертого или пятого «захода» «Бесноватого» Сухов, сделав резкое движение в сторону и вперед левой ногой, правой рукой в свою очередь резко ударил зека в сгиб между предплечьем и бицепсом. «Бесноватого» словно пронзило болезненным током, оружие упало на снег, чем молниеносно не преминул воспользоваться Сухов. Левую руку он стремительно накинул на внутреннюю часть кисти зека, а правой рукой с внешней стороны со всей силы надавил на фаланги пальцев руки «Бесноватого». Раздался хруст и…. «Бесноватый», упав на снег со сломанной рукой, заверещал как резаный поросенок.
– Сука! Сука! Ты мне кисть сломал! – «Бесноватый» вырвал левой рукой винтовку у своего дружка и навел ее на Сухова, в этот момент между ними мелькнула какая-то тень. Выстрел… Пуля попала прямо….Прямо… Прямо в грудь Семену, бросившемуся под удар, чтобы спасти жизнь своему другу. От пронзительной боли он медленно осел на землю с удивленным лицом, как будто не веря, что это все происходит с ним. Сухов же, в невероятном прыжке, в ту же секунду оказался рядом с «Бесноватым» и, схватив его сзади за голову, резко повернул ее в сторону, сломав этим одним движением шейные позвонки уркагану…
Наступила тишина… Убийственная тишина…. Сухов в смертельном отчаянии упал на колени перед своим другом, и положил его голову себе на колени, пытаясь расслышать, что тот пытается ему прошептать из последних сил ртом, полным крови.
– Федор И-и-вановиич, – вы-ы-жи-ви, вы-жии-ви… – После последних слов его голова безжизненно упала на бок. Так закончилась жизнь балагура и весельчака Семена. Семена, единственного и лучшего друга Сухова на всем БАМлаге. Друга, который уже раз спас жизнь своему командиру. Другу, который всегда был рядом и поддерживал его и в холод, и в зной, и в метель и в пургу. Друг, с которым он за эти 3 года прошел невероятно много испытаний, выжив даже в смертельной схватке с волками. Сухов, поднял к небу глаза, полные скупых мужских слез, пытаясь понять…. Почему!? Почему!? Господь забирает самых лучших!? За что!? За что!?..
Тем временем от блатных в центр круга, где шел поединок, вышел авторитет и произнес:
– Сухов, ты дрался честно. Но ты убил нашего брата. Простить тебе мы это не можем, но и убивать не станем. Пусть все за нас решит фортуна. Ты прямо сейчас покидаешь наш разъезд и отправляешься в тайгу пешком. Выживешь – выживешь. Как масть ляжет, так и будет. Я все сказал, – после этой тирады авторитет повернулся спиной к Сухову и отправился по направлению к своей землянке. Все остальные блатные, плюя в сторону Сухова и забрав своего убитого «Бесноватого» отправились следом за своим авторитетом.
Сухов закрыл глаза своему убиенному другу, повернулся к окружавшим его заключенным и глухо произнес:
– Бунт будет жестоко подавлен. Всех блатных расстреляют, если не хотите этой же участи, продолжайте работать. И моя личная большая просьба, похороните моего друга.
Сухов встал со снега, вытирая скупые мужские слезы и завязав потуже ремень на телогрейке, пешком отправился в сторону Силипа – ближайшего поселка до которого было не меньше 40 километров. Сухов понимал, что на 20 градусном морозе без еды и в заваленной снегом тайге, в окружении хищников у него очень маленькие шансы выжить. Но, выхода не было. Остаться он не мог, блатные его сразу бы убили.
…Во время движения Сухов старался держаться железнодорожного полотна, но это не сильно помогало. Из-за ночного снегопада, обрушившегося на тайгу, практические все шпалы были погребены под 30 сантиметровым снегом. Ныла небольшая рана на боку, полученная от ножа «Бесноватого», но Сухов, не обращая внимания на боль, все шел и шел. – «Я обещал выжить! Обещал!» – повторял про себя как заклинание бывший герой гражданской войны. Спустя несколько часов лицо от холода и ветра посинело, усы с бородой покрылись тонкой коркой льда, мышцы на ногах «забились» и отказывались работать, желудок бунтовал, требуя еду. Одним словом, все было против Сухова. Все было против…. Но именно в такие моменты жизни сильные духом люди становятся еще сильнее, а слабые просто ломаются и погибают…
… Сколько прошел Сухов – он не знал. Но по своим ощущениям двигался он не быстрее 2-3 километров в час. Вечерело, мороз крепчал. Надо было определяться с ночлегом. Больше идти он не мог. Просто не было сил. Пока еще не стемнело, нужно было что-то придумать с ночевкой. А что придумать, когда вокруг тебя одна тайга? – «Да…. Даже не верится, что всего 10 лет назад я умирал от жары в Туркменской пустыне… Э—хх. Отставить, Сухов!», – сам себе приказал Федор Иванович. – «Хватит нюни разводить!».
Оглядевшись вокруг и, увидев справа от себя густой ельник, он двинулся в этом направлении. Хотя легко сказать, да трудно сделать…. Если по насыпи он шел по колено в снегу, то двинувшись в тайгу, он сразу провалился почти по пояс. Только перекатами он кое-как и добрался до нескольких густых елей. — «Здесь можно сделать привал», – решил Сухов. Очень радовала мысль, что у него есть спички и небольшой армейский топорик. Первым делом Сухов, энергично работая ногами и раскидывая снег в стороны, подготовил площадку для костра, затем в огромном сугробе вырыл нору, прямо перед костром и накидал внутрь сугроба ельника для подстилки. Получилось довольно сносно. Тепло от костра должно было прямиком устремляться в его вырытую нору. «Лишь бы до утра не растаяла», — подумал про себя Сухов. Так, с ночлегом он придумал. Но очень хотелось есть. Организм настойчиво требовал еду в качестве «награды» за тяжелый и изматывающий день. Сухов огляделся, пытаясь найти что-то съедобное. «Смешно, – вновь подумал сам про себя Сухов. – В тайге, ночью, да еще в снегу найти пищу. Да уж…». — Но затем его находчивый взгляд упал на сосну. А почему бы ему в его кружке не растопить лед, а вместо еды не покрошить туда кору? Ведь хуже, наверное, не будет? Сухов замерзшими синими пальцами с большим трудом лишь с пятой спички разжег долгожданный костер. Пересчитал оставшиеся спички – 10. – «Да…. Если послезавтра я не дойду, то третью ночь мне уже точно будет не пережить…».
«Хвойный напиток» из коры и воды отдавал смолой и конечно, голод не утолил. Не получилось у Сухова обмануть свой желудок. Не получилось. — « Ладно, будем считать, что сон заменяет обед. Главное, чтобы только не было волков», – подумал про себя Сухов, засыпая в своем импровизированном жилище. Это удивительно, но он почти не замерз. Пару раз за ночь он подкидывал дрова в костер, а все остальное время просто спал. Утром погода как будто смилостивилась над Суховым. Потеплело, по ощущениям на улице было не больше пяти градусов мороза. Сочтя это хорошим знаком, Сухов решил двигаться дальше и костер утром вновь не разжигать. Он кое-как выбрался обратно на железнодорожную насыпь и побрел в сторону Силипа.
…Еда…. Еда…. О господи, как хотелось есть! Но еще больше пить! Сухов хватал снег руками и жадно его ел. — «Странно. Ем снег, а горло не болит…». — В голову лезли разные мысли в основном связанные с едой. Даже уже лагерная баланда казалось деликатесом. С каким наслаждением он сейчас бы ее поел! Как бы вылизал языком всю чашку! Э-э-хх…
…Силы были на исходе. Пошли вторые сутки. Что двигало Суховым? Что позволяло его измученному и смертельно усталому телу двигаться и двигаться вперед, когда большинство людей на его месте уже давно бы просто сдались. Не знаю,… Может быть, любовь к жизни? Или вернее жажда жизни? Или жизненный принцип – никогда, никогда, никогда – не сдаваться?
За каждый пройденный шаг он мысленно себя хвалил. Повторяя как заклинание: – «Молодец! Молодец! Еще шаг! Еще шаг! Молодец! Сухов, ты должен выжить! Выжить! Тебя ждет Екатерина Матвеевна! Какое право ты имеешь на смерть? Никакого! Вперед, Сухов! Только вперед, Сухов…».
Наступили вторые сумерки, но до людей он так и не дошел. То ли слишком медленно шел, то ли до Силипа было значительно дальше. Опять он скатился с насыпи и перекатами кое-как, обессиленный, дополз до ельника. На «автомате» вырыл сугроб, разжег костер. Только вот главное отличие в этот раз было в том, что все это он сделал в два раза медленнее. Сил уже просто не было…. В эту ночь он не стал срывать кору с деревьев, а просто растопил воду в кружке и после того как она нагрелась, жадно пил кипяток, держа кружку дрожащими руками. Настроение было паршивое. Как заснул, он не помнил. Как проснулся тоже. Опять похолодало. Сухову показалось, что он не чувствует пальцев на ногах. «Да… идти дальше нельзя. Так можно и пальцы потерять». Сухов посмотрел на три последние оставшиеся спички и, перекрестившись, попытался разжечь костер. Первая спичка, потухла сразу от резкого дуновения ветра. Вторая чуть-чуть протлела и тоже погасла. Сухов посмотрел на третью и понял, что от этой маленькой палочки сейчас зависит его жизнь. Погаснет – все. Можно сказать конец. С обмороженными ногами он далеко не уйдет… Спичка вспыхнула ярким огнем, облизала своим жаром тоненькую сухую ветку…. И…. И… Спасибо, господи!!! Ветка зарделась красным цветом и «перекинулась» огнем на других «собратьев», вовлекая их в свою огненную пляску. По лицу Сухова потекли слезы. Он торопливо смахнул их рукой, на эту временную слабость просто не было времени, и затем осторожно подкинул еще немного тоненьких веток в костер. Потихоньку, помаленьку, костер разгорелся. Сухов снял сапоги, потом портянки и сунул голые ноги прямо в костер. Сначала он ничего не почувствовал. Но потом, спустя время…Боль.… Снова боль…. Пальцы начинали отходить… и наконец.… О, какое это блаженство! Тепло! Тепло! Ногам стало хорошо…. Очень хорошо…. Как мало оказывается человеку надо. Как мало…. Постепенно кровь начала возвращаться в вены и капилляры, веселой и дружной стайкой побежав по пальцам ног товарища Сухова. Жизнь, жизнь возвращалась в организм. «Странно даже о еде забыл», – подумал про себя Сухов. Нет, конечно, есть хотелось, но это была какая-то непонятная, странная и тупая боль. Отогрев ноги, и надев обувь, он вновь отправился в тяжелый путь. У него просто не было другого выбора. Надо во что бы то ни стало дойти. Он обещал и Семену и себе….
….Наступили сумерки. Красноармейцы, стоя на полустанке станции Силип наблюдали странную картину: по железнодорожной насыпи полушло, полупозло что-то непонятное.
Практически передвигаясь как червь зигзагами, тем не менее, «существо», извиваясь, все равно продвигалось вперед. На сантиметр, на два, но оно целенаправленно приближалось.… Один из красноармейцев окликнул «это», и не получив ответа взвел винтовку и отправился проверять, что «это». Дойдя до цели, красноармеец наклонился над «существом» и, резко выпрямившись с удивленным лицом, энергично махнул рукой своим товарищам, призывая тех как можно быстрее на помощь, бойцы подбежали и увидели полузамерзшего человека — это был Сухов…
P.S.
На протяжении жизни каждому человеку дается столько испытаний, сколько он способен вынести…
Василий Князев
Продолжение следует...
#белое_солнце_пустыни
#сухов
#исторические_повести
#василий_князев
#история_россии
#
#