Беспокойной стала жизнь деревни. Вот уже две недели её патрулировали военные. И никто не знал, что за человек так всполошил округу. Болтали разное о нём.
Власти не давали вразумительного ответа. И настолько было всё непонятно! Деревенские стали думать о том, что и сами патрульные не знают, кого ищут и зачем.
Тем временем живот Ксанки становился ещё больше.
"Повесть об окаянной" 3/ 2 / 1
Тётка Вера належала себе пролежни. И теперь Павлюта лечила не только раненого, но и Веру.
— Это всё Галька виновата! Она мне самогон этот принесла. Отравить меня вздумала. Карга старая. Я ей покажу!
— Покажешь, покажешь! — смеялась Павлюта, щедро смазывая пролежни Верки вонючей мазью.
А сама просила мысленно прощения у бога за то, что здоровую бабу чарами своими в постель уложила.
Но Павлюта свято верила в то, что делает всё во благо.
За две недели раны у парня затянулись. Но вставать он не мог. Оказалась сломанной нога.
Когда Павлюта правила кость на ноге, парень орал так, что стены тряслись.
А тётка Вера блаженно смотрела на потолок и говорила:
— Наконец-то Ксанка рожает. То ли дьявол из неё выходит. Орёт-то так, несчастная.
Когда Ксанка вечером пришла кормить тётку, та вытаращила на неё глаза и произнесла:
— Что, обратно засунула?
Племянница засмеялась.
— Засунула, похожу ещё. Холодно нынче. Чего ему на свете белом делать! Потеплеет — вылезет обратно.
Тётка Верка лишь кивала головой, глотая кашу.
Не могла Ксанка спокойно относиться к причудам тётки. Посмеивалась над ней.
А та даже уже не обижалась.
Спасённый парень смотрел на Павлюту с такой покорностью, словно провинившийся кот. Старуха от его взгляда всё вздыхала и шептала:
— Где же мои годы? Где они, окаянные? Пролетели мимо, а тут такой изумруд.
Парень улыбался.
Сказал Павлюте, что зовут его Вадимом. Не спрашивала старушка, от кого он бежал. Боялась, что врать начнёт, и тогда восхищение им пропадёт. А так не хотелось разочаровываться.
Через полтора месяца после случившегося Павлюта пришла вечером и помогла Вадиму выбраться из погреба.
И вот тогда Ксанка его увидела.
Подошла к нему, с трудом передвигая ноги. Вот уже третий день живот становился каменным. Девушке казалось, что от этой боли она умрёт.
Но Павлюта говорила:
— Это ещё не боль…
Парень смущённо посмотрел на Ксанку, поклонился и произнёс:
— Вы простите меня, что неудобства доставил. Я вам заплачу обязательно. Вот только выберусь отсюда.
— Ты куда собрался выбираться? — проворчала Павлюта. — Тут на каждом шагу ждут, как тебя задержать.
— Меня? — Вадим так сильно удивился, что глаза его расширились чуть ли не до самого лба.
Ухмыльнулась Павлюта.
— Тебя, тебя. А то ты прямо-таки ангел, свалившийся с неба и поранившийся колючками.
— Ружьё есть? — голос Вадима стал резким, требовательным.
— Да кто ж тебе его даст? — спросила старуха.
— А кто ж не даст? — Вадим уставился на спасительницу.
— Не переглядишь бабку-то, — произнесла Павлюта. — Геройствовать тут не надо. С того света я не для того тебя вытащила.
— А для чего? — Вадим по-хозяйски сел за стол, подвинул к себе чугунок с горячей кашей, взял две ложки и стал есть.
Левой рукой, правой рукой, левой…
Ксанка держалась за живот и укоризненно смотрела на старуху.
Та в свою очередь недоуменно на парня.
Каша закончилась вмиг.
А красота парня в глазах Павлюты превратилась в уродство.
Стал ей противен шрам на его шее (самолично ею зашитый и зажившись чуть ли не через час), шрам на брови, ровно по центру разделяющей её на две части. Глубоким был тот шрам, долго заживал. Скулы как будто заострились, как будто хотели выпустить стрелы. Губы плотно сжались.
— Воды! — послышалось из-за перегородки.
Ксанка поковыляла поить тётку.
Павлюта так и смотрела на спасённого и не знала, что сказать.
Вадим метнулся к окну, отодвинул шторку.
— Ты чего, окаянный творишь? Всех под казнь подведёшь! — взмолилась старуха.
— Не боись, бабка, я защищаться умею.
— Да знаем мы, как ты умеешь! Четверых положил умеючи! — взвизгнула Павлюта. — Знала бы я, что ты такой, не притронулась бы.
— Хм, — усмехнулся Вадим, — четверых, говоришь… Откуда ж они там взялись, четверо? Хорош у меня дядюшка. Ну ничего, живым он по этой земле ходить недолго будет. Четверо, значит…
— Закрой окно, неугомонный, — как-то по-доброму заворчала Павлюта. — Хотела бы тебя сдать, сразу бы так сделала. А теперь угомонись. Не губи нас. Ксанке вон рожать со дня на день.
— Красивая ваша Ксанка, — вздохнул Вадим, — а муж-то где?
— А муж-то незнамо где. Художник он. Вольный человек. Учиться пошёл у лучших, чтобы руку набить и имя завоевать. Тут в деревне только коровьи хвосты рисовать, да огороды пустые.
— А если я на Ксанке женюсь? Добро дадите?
Павлюта опять уставилась на Вадима, он в это время поправлял на окне занавеску.
— Жениться мне надобно. Я одинокий человек. Молодой. Кровь хорошая, чистая. А девка у вас ничего что на сносях. Кто знать будет, если мы уедем.
Ксанка всё слышала.
Её трясло от страха. Тётка Вера что-то бормотала в своём постоянном бреду.
Слёзы текли с глаз девушки.
— Прошечка, миленький! Где же ты ходишь? Забери меня с собой на свои учения! За преступника замуж меня сватают.
— Погоди ты с женитьбой, — Павлюта подошла к парню. — Страшный ты человек и нестрашный тоже. Впервые я не могу заглянуть в душу.
— А никто не может, — сказал Вадим. — На меня никакие чары не действуют, потому что силы мои против них большие. Не проломить меня ни колдовством, ни магией. Вот так-то…
— Сатана… — прошептала Павлюта. — Сам лично пришёл.
Парень усмехнулся.
— А пожила бы ты моей жизнью, осатанела бы тоже, бабка. Так что ты меня не переглядишь. И не пытайся, а не то плохо тебе станет и не сможешь другим помогать.
— А я и без тебя разберусь, кому помогать, а кому нет.
Федька влетел в дом, бросил с порога шапку на печку.
Протараторил:
— Бабушка, завтра облава ожидается по всей округе, будут по погребам лазить, полы снимать. Ищут парня. Добьются своего.
Федька сначала не заметил спасённого.
Потом взглянул и зажал рот рукой.
— В телятник пойдёт, сеном закидаю. Федька, пойди калитку запри, да покарауль. Как соседка Галька окна зашторит, свисни. Спрячем парня.
Федька послушно кивнул и выбежал на улицу, забыв шапку.
Потом вернулся за ней и виновато пробормотал:
— Уши заморожу…
На следующий день дом обследовали шестеро.
Тётка Вера даже не просыпалась.
После того как юркие сыщики перевернули всё вверх дном, в дом вошёл высокий мужчина в длинной соболиной шубе.
Шуба та как будто светилась, и Павлюта даже зажмурилась.
Мужчина выставил руку вперёд, закрыл глаза и прошептал:
— Дух его чую… Не уйду отсюда, пока по костям его не соберёте.
У Павлюты всё похолодело внутри.
Продолжение тут
Всем желаю прекрасных выходных!
Настоящая весна всё ближе к нам!
Спасибо, что вы со мной, дорогие мои читатели!
Благодарю за поздравления с днём писателя!