Все персонажи вымышлены. Любое сходство - совпадение.
Пироги из русской печки. С пылу с жару. От них идёт такой аромат, что сводит с ума. Мама смазывает пироги сливочным маслом, отчего придаётся блеск корочке. Затем наливает молоко к кружку. Она любит холодное молоко. И вот пирог. Пирог с картошкой. Кусает его. Картошка горячая, но оттого ещё более вкусная. Запивает холодным молоком. Ну конечно, вот оно. Ничем не передаваемое ощущение. Своеобразный, чуть солоноватый вкус картошки, сваренной исключительно по маминому рецепту, словно изюминка к блаженству. Глаза сами закрываются от удовольствия. Как же вкусно. Она кусает ещё. И вдруг голос. Открывает глаза. Мама смотрит на неё. Смотрит, не отрываясь.
-Люся.
У мамы шевелятся губы. Говорит она, но это не мамин голос. Картинка резко смазывается, но тут же снова восстанавливается. Что это такое?Она пытается укусить пирог, но мама резко к ней двигается и, хватая её за плечо, начинает трясти.
-Люся, очнись, - говорит мама не своим голосом.
Она трясёт её. Сильно и постоянно. Картинка от этой тряски разрушается. Рассыпаясь на тысячи осколков, уносится в разные стороны. На месте этих осколков образуется чернота. А следом появляются слабые очертания чего-то. Но с каждой секундой всё чётче и чётче. И вот новая картинка. Перед ней стоит кто-то и сильно её трясёт. Она часто моргает. Картинка остановилась. Что? Нина. Подружка. Укутана в шаль. Из-под этой шали, покрытой инеем, выглядывают одни глаза. Она продолжает её трясти.
-Люся, очнись.
Так вот чей это голос.
-Что? - тихо спрашивает она.
-Очнись же, - не успокаивается Нина.
-Да всё, всё.
-Чего всё? Сидишь тут у столба.
-Какого...столба?
Она осматривается. Большая Пушкарская улица. Замёрзшие, местами разрушенные дома от бомбёжек.И вот у одного из столбов сидит она. Сидит, прижавшись к этому самому столбу. Рядом стоят санки. На них фляга с водой. Набирала из Невы. Как она здесь оказалась? Что произошло? Смотрит туда, сюда, оглянулась.
-Что со мной? - спросила Людмила, вставая с помощью подруги.
-Уснула, - ответила Нина. - Холодища какая. Так и помереть можно.
-Пироги...
-Что?
-Я ела пироги.
-О, Господи. Ты это с голоду. Вот и уселась. Сил нет. Идём ко мне. Дам тебе кое-что.
-Мальчики, - встрепенулась Людмила.
-Зайдём ко мне на десять минут, - сказала Нина. - А потом к мальчикам.
-Но...
-Без но. Хочешь снова где-нибудь упасть?
-Они голодные.
-Знаю. Но сначала ко мне.
* * *
Людмила пила горячий бульон. Пила и чуть не захлёбывалась. И там, в этом самом бульоне, попадались совсем не маленькие куски мяса. Она не спрашивала, откуда это. Просто ела. Ела и не могла наесться. Нина сидела напротив за столом и смотрела на подругу. Не мешала. Просто смотрела. Тем временем Людмила съела всё, что было в тарелке. Она отпрянула от стола и закрыла глаза. На лбу выступила испарина. Наслаждение. Вот какое чувство сейчас преобладало. Наслаждение и сытость. Сытость за многие месяцы. Впервые. Наконец, Людмила открыла глаза. Она смотрела на подругу. Та смотрела на неё. Вопрос возник сам собой. И Людмила его озвучила.
-Откуда столько мяса?
-Ты сытая? - спросила в свою очередь Нина.
-Да, но...
-Это главное. Сейчас ты чувствуешь в себе силы. Вот что важно.
-Не понимаю.
-Двадцать минут назад ты едва не замёрзла на улице. Про пироги мне говорила.
-Да...пироги... Сон что ли?
-Сон, не сон. Какая разница? Это всё от голода. А сейчас ты готова жить. Не так ли?
-Так. Послушай, время такое. Еды нет ни у кого, а тут мясо. Да ещё так много.
-Я рада, что тебе понравилось. Ведь понравилось?
-Не то слово.
Нина какое-то время смотрела на подругу и молчала. Людмила смутилась.
-Что? - спросила она.
-Идём со мной, - сказала Нина, вылезая из-за стола.
Они вышли из дома и направились через дорогу. Людмила с трудом успевала за подругой. Дошли до дома, вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. Нина бесцеремонно открыла одну из дверей и вошла внутрь. Людмила засомневалась в адекватности происходящего и встала в проёме. Но всё же хоть и неуверенно, прошла в квартиру. Идя по коридору, заглядывала в каждую комнату в поисках подруги. И вот, войдя в очередную из таких комнат, замерла. Там стояла Нина, сложив руки на груди. Людмила медленно перевела взгляд на диван, рядом с которым стояла подруга. А там...лежал мужчина с отрезанной ногой. Догадка, мгновенно вспыхнувшая в голове, плюс откровенно неприятное и шокирующее зрелище, вызвали приступы тошноты и паники. Людмилу скрутило и тут же вывернуло наизнанку. Ей хотелось кричать, но не хватало воздуха. Она рывками вдыхала, а тело сотрясалось в неистовой дрожи. Держась за стену, вышла из комнаты, перебирая руками по этой самой стене. Налитые безумием глаза устремились куда-то в пустоту, при этом совершенно ничего перед собой не видя. Людмила рвалась наружу, на морозный воздух, чтобы вдоволь надышаться. Хотя рвалась сильно сказано. Ноги не слушались. Каждый шаг давался с трудом. Она шла, держась за стену. Истерика уже охватила её. И крик рванул наружу, наконец, когда понимание достигло мозга, что она только что увидела, а главное, это ела, лишь в тот момент, когда Нина схватила её. Та крепко обнимала подругу, пытаясь удержать бьющееся в агонии тело. Людмила кричала, ругалась, вырывалась. Но Нина держала её, понимая, что не должна никуда отпускать в таком состоянии. Держала и быстро, быстро говорила:
-Знаю, дорогая, знаю... Знаю, как это выглядит... Всё знаю. Но пойми, пойми... Никак, ну никак по-другому... Ты знаешь, как мы все живём. Хлеб по граммам. 250 в день. Это что? Господи, что это? А дети? Детям и того меньше. Они что, есть меньше хотят? Нет, конечно. Мы едим мучной клей. Им обои клеить, а мы едим его. Это еда? Да какая это еда? Бегаем на пепелище складов, собираем тамошнюю землю, процеживаем и пьём... Да, война. Да, все мы вместе. Но голод... Мы его пережить должны. Мы ладно. Дети. Они переживут? Нет, нет и нет. Кто им поможет? Мы и только мы. Сколько война будет идти? Никто не знает. Даже Сталин, прости Господи, и тот не знает. Вот у тебя трое. Двое своих и соседский. Как, чем будешь их кормить? Водой из Невы? Ты сегодня чуть не померла. А сейчас вон бегаешь... Ради наших детей... Я своего Петьку никак не прокормлю. Точнее, не могла прокормить. А сейчас ест. Понимаешь? Ест. Я вру. Мол, птиц ловлю, крыс... Ведь недалеко от правды. Он не понимает. Мясо одинаковое, что у крысы, что у человека. Когда есть хочется, и копыта у чёрта обгложешь. У меня один. А у тебя трое. Дашь им мясо. Не поймут они. Что крыса, что человек. Никто не узнает. Мы только будем знать. Наш это грех. А дети как бы ни при чём.
-Это...ведь....человек... - захлёбываясь слезами, сказала Людмила.
-Да, человек, - говорила Нина, гладя порядком уже успокоившуюся подругу. - Мёртвый человек. Он там, на небесах уже. Небось сытый. А мы тут. Да и не грех это вовсе, если во спасение. Ну разве я не права? Кто нас осудит? Ну кто? Кто не голодал так, как мы. У кого дети никогда не голодали. Да даже если и осудят. Это потом будет. А мы здесь и сейчас живём. Здесь и сейчас.
-Ты убила его?
-Да ты что, мать? Сбрендила что ли? Увидела, как этот мужичок мотается, идёт. Я до него. Ну рабочий вроде. Всегда один. Дошла до него, еды хотела попросить. А он того...помер. Ну и...
-Боже мой...
-Чщ-щ-щ-щ. Успокойся. Никто об этом никогда не узнает.
Так они и сидели, обнявшись, в коридоре. Людмила думала и думала обо всём этом. На душе кошки скребли. Но что она могла поделать? Надо было оставаться честной перед самой собой. Она наелась. Дети. С ними что?Они голодают и выглядят не очень. Помрут, не ровен час. Помрут, как многие до этого. Надо сделать всё, чтобы они жили. А что нужно для этого сделать? Накормить, что же ещё...
* * *
Людмила открыла глаза. В коридоре сидела она одна, прижавшись к стене. Нины нигде не было. Осмотревшись и убедившись, что никого, встала на ноги.
-Нина, - позвала Людмила.
Ответа нет. Обследовав квартиру и никого не обнаружив, за исключением того самого бедняги на диване, Людмила ушла из квартиры. Осторожно спустилась вниз. Старалась идти так, чтобы не привлекать внимание. Она очень боялась, что её могут здесь увидеть. Куда же подевалась Нина? Пройдя по тому же пути, что шли сюда, Людмила вошла в дом Нины. Без труда найдя её квартиру, постучалась в дверь. Никто не открывал. Ещё раз постучалась. Тишина. Тогда Людмила взяла за ручку и повернула её, чтобы удостовериться, что квартира заперта. Но к удивлению дверь открылась.
-Нина, - позвала Людмила, ещё не заходя в квартиру.
Тишина. Странно. Пройдя всё же внутрь, Людмила направилась на поиски подруги. Это ведь ничего, что она вот так идёт во чужой квартире? Потом всё объяснит. Искала, искала и нашла. В одной из комнат на кровати лежали два человека. Взрослая женщина и ребёнок. И хотя Людмила и не была экспертом, судя по внешнему виду смерть этих людей случилась не сегодня и не вчера. Людмила замерла. Как такое возможно? Она ведь буквально сегодня разговаривала с Ниной. Да, да, разговаривала. Как же так? Вон Нина. Не в силах справиться с этим, Людмила вышла из комнаты. Машинально пришла на кухню. На столе стояла тарелка, из которой Людмила ела. Чуть в стороне кастрюля, где и готовилось мясо. Ну и доска, на которой это мясо разделывалось. Всё осмотрев, Людмила вдруг принялась всё раскладывать в своей голове по полочкам. Вот она сидит у столба на улице. Встаёт. Разговаривает с Ниной... Нет. Сама с собой. Идёт тоже одна. Идёт еле-еле. Идёт к Нине домой. Знает, где она живёт. Видит впереди едва передвигающего ноги мужчину. Наверное, рабочий. Идёт за ним. Хочет попросить у него еды. Зашла за ним в подъезд. На втором этаже открыта дверь. Вошла в квартиру. Зовёт его. Та самая квартира. Никто не отвечает. Идёт по коридору. Находит ту самую комнату. На диване лежит мужчина. Она проверяет его. Он мёртв. Как же хочется есть. И дети... Что она им сегодня принесёт? Воды? А дальше? А дальше Людмила расстегнула пальто... Вот и сейчас Людмила сделала то же самое. Расстегнула пальто. Под ним на одежде кровь. Всё встало на места. Хотя, вероятно, наоборот запуталось. Людмила села на стул и глубоко задумалась. В жизни всё не просто так. И вот эта ситуация. Значит, не время умирать. Ещё не время. Каждый выживает, как может. И для неё, видимо, это своеобразная точка отсчёта. Точка, от которой она будет двигаться только вперёд. Нина или кто бы это не был, была права, об этом никто не узнает. А если кто и осудит, то позже. А здесь и сейчас она должна сделать всё, чтобы накормить своих детей. Накормить, чтобы выжить...
* * *
-Дмитрий Валерьевич, мы понимаем,что во время блокады каких-либо позитивных моментов было, мягко говоря, немного. Но, может, есть что-то, что особенно запомнилось? Что-то,что имело более или менее положительные оттенки?
-Погодите, дайте-ка подумать. М-м-м. Да, знаете, было. Не помню, что это был за день. Но сам день запомнился. Мама ушла за водой. А мы с братьями остались. Ну в смысле мой родной брат и соседский. Алёшка. Но мы были как братья. И в тот самый день мама принесла мясо. Мы сварили его и ели, ели, ели. Не передать словами, как это вкусно. На всю жизнь запомнил этот вкус.
-Мясо? Интересно.
-Да, нам тоже было интересно. Мы спросили. Мама сказала, что это были крысы.
-Крысы?
-Да, крысы.
-Ужас какой.
-Ужас...да... Но такое было время. Готовы были есть даже крыс. Есть, чтобы выжить.