В процессе пролистывания публикаций на стене я остановился на приведенных выше реакциях к посту c картинкой, чьи детали не имеют значения. Что там есть в общих чертах? Стена текста, динамика в высказывании, скачущий шрифт, экскламации - все на поверхности; я пытался создать сценку, где читателя и одновременно зрителя направят интонации, интегрирующие в себя жест со снимка (шаблона мема), где будет развитие, а штампы соединятся с неожиданностью их упоминания. Уверен, на чьих-то устах заиграла улыбка, я же вернулся к самому себе и двум центральным мыслям, составившим остов мема.
Зачин, берущий на себя роль апологета и легитиматора дальнейшей простыни текста, зиждется на словах из Евангелия от Иоанна: "Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ λόγος, καὶ ὁ λόγος ἦν πρὸς τὸν θεόν, καὶ θεὸς ἦν ὁ λόγος". Речь там не о простом слове, а об изречении, об акте. Слово несет природу Бога, слово воплощает эту природу в себе, являясь первым непосредственным проявлением Бога. Деяние сие связано с Разумом, даром Божиим и одной из черт его, с откровением, с дыханием и трансляцией воли. Таким образом, тут и древнегреческий с густым придыханием (обратите внимание на дасию в начале, физическое действие обретает смысл), и Логос, идея порядка и наполненности смыслом, что позволяет многообразию бытия преодолеть разобщенность Хаоса и стать космосом.
Схожий посыл несет «Да будет свет!». «Fiat!» — призыв, возвещение, абсолютная потенция, устремленность в будущее с растущей насыщенностью содержания благодаря человеку, подобию Божьему (не телесно, но сущностно, в творческой потенции), наполняющая всё бытие единством произнесенной фразы. Сама Природа изменчива; в ней наблюдаются рождение, разрушение как компоненты долгого процесса раскрытия акта творения, соответственно, и Бога. Она служит исходной предпосылкой для возможности познать Бога и божественное, а в себе несет аналогию книги Священного Писания, тоже являясь текстом или книгой Природы. Иными словами, сущность творения заключается в изречении Бога, том слове, что было в начале, и будет после при участии человека.
Должен заметить, что изложенное мной в вышестоящем фрагменте про «Fiat» изобилует вкраплениями мистических идей. Однако для иллюстрации второй мысли это только на руку.
Вторая мысль - о маскулинности и либертене. Патриархат, две альтернативы из маскулинного и феминного - никаких сюрпризов эти слова не несут в момент переноса и наложения на многие лета средних веков. Однако это перспектива мирской, светской жизни с осевшими образами маскулинности в романтизированных образах рыцарства и придворных дам, богатым смыслом пространством была и жизнь клира, где маскулинность и феминность в своей сдержанности и ограничениях сближаются, демонстрируя некий средний род. В конце концов, сексуальная жизнь была и там, сближение имеет сходство с андрогинностью, в авангарде интеллектуальной подоплеки имея "искушение", как указатель на скрытое, подавляемое и иррациональное, равное и для мужчин, и для женщин.
Закат Средних веков и заря Нового времени дали нам три магистрали мысли, которые можно интуитивно свести к наследию Бэкона, Декарта и Бёме. Каждый из них суммировал разные грани воззрений эпохи и прокладывал путь для определенных философских и культурных течений идей. Схожим образом вела себя и сексуальность, просматривавшаяся, например, во фрагментах христианских мистиков и схоластических мыслителей, где были, например, описания экстатических видений. В конечном счете, христианство обеспечило поле, где взошел либертинаж в качестве оппозиционного мировоззрения. И появление либертинажа куда тоньше, чем кажется на первый взгляд.
Пьер Гассенди, мыслитель позднего Средневековья или раннего Нового времени, - яркая фигура, неожиданно проложившая дорогу светскому либертинажу. Он не слыл радикальным философом, не был гоним Церковью или упрекаем властью, напротив, пользовался уважением и, в целом, придерживался общепринятого русла рассуждений о религии, этике и философии. Но посмотрим на две детали его биографии.
Во-первых, два сочинения, где одно сочинение выступало оппонентом для господства наследия перипатетической (аристотелианской) школы и развивало идеи Эпикура, что весьма неожиданно для христианского мыслителя из-за ряда положений его философии, а другое - оппонировало мистику Роберту Фладду, утверждавшему ошибочность физического объяснения мира из-за его метафизических оснований, например, воздуха как элемента "мировой души" и ветра в качестве дыхания из уст Божьих. В обоих работах Гассенди укреплял материалистические позиции, отстаивая точку зрения, согласно которой одновременно существуют научное объяснение природы и священное писание, вовсе не обязанные совпадать друг с другом в объяснении мира.
Во-вторых, его главенство в обществе "ученых либертена", прославившихся увлеченностью античными философами, почившими под исполином аристотелианского наследия, скептицизмом и вольнодумием. В этот круг входили Патен Ги, врач, приверженец идей Гиппократа, противник современных ему решений в медицине, скептик Франсуа де Ла Мот Ле Вайе, Пьер Шаррон, Габриэль Ноде, Сирано де Бержерак и Теофиль де Вио. Полагаю, последние две фигуры могут быть известны широкому кругу читателей, в особенности, Теофиль де Вио, испытавший на себе гонения церковнослужителей и властей, а еще располагавший репутацией, родственной репутации маркиза де Сада.
В те годы существовал еще кружок Марена Мерсенна, более философски и научно ориентированный, этакая академия наук. Либертинцы же представляли собой скорее литературный салон, двигая не науку, а культуру, в совокупности своих публичных высказываний усиливая полагание на разум как источник морали вне теологических соображений с индивидуалистским задором. Каждый из участников кружка "ученых либертена" придерживался своей комбинации античных и современных учений, но везде было место материализму и скептицизму. В целом, по этой тропинке из христианского мира вышел либертинаж, громко заявивший о себе в XVIII веке.
