13 — Гляди в оба, не то опомниться не успеешь, как шубу твою подрежут и деньги упрут, - наставляла ошарашенную Машу Шура. - Здесь не смотри ничего, тут мелкая розница, перекупщики всякие, нам дальше надо, к оптовикам.
Рынок поражал Машу своими размерами. Бесконечные ряды, переулки под открытым небом. Одни торговали в палатках, другие на раскладушках, а много кто просто стелил газеты прямо на снег и раскладывал на них свой ассортимент. Были и те, кто вешал товар прямо на себя. Постельное бельё, шапки, перчатки, джинсы, обувь, кожаные сапоги и калоши, халаты, куртки, сумки, игрушки, кухонная утварь, мелкая техника... У Маши разбегались глаза, она никогда в жизни не видела такого стихийного разнообразия. Покупатели торгуются, их целая толпа, целое море мужских и женских шапок, что снуют то туда, то сюда, они кричат, ругаются, волокут сумки с купленными вещами, толкают Машу. Среди них полно мошенников и воров, которые так и ждут случая украсть кошелёк или вырвать сумку из чьих-нибудь рук. А между ними идут женщины, бабки с большими кастрюлями на хозяйственных двухколёсных тележках (у Маши тоже такая была с собой) и орут сорванными голосами, и пар клубится у них изо рта:
— Пирожки! Пирожки горячие! Кому пирожки с картошкой, капустой, мясом, есть и сладкие!
Это был рынок "7 километр" близ Одессы. Выйдя из дому в 5 утра, они успели сесть на поезд в 6.30 и к 11 часам уже были в Одессе. Перевозчика до "7 километра" найти было легко, людей собирали со множества точек по городу как автобусами, так и частным извозом.
Оптовики всё продавали упаковками и Маша, по примеру Шуры, набрала нижнего белья, носков, платков, колготок, а ещё ей очень понравились разноцветные лосины и спортивные молодёжные кофты, их она взяла тоже, хотя Шура её отговаривала, так как для их райцентра это были шикарные вещи. А сколько было модной одежды для её мальчиков! Душа так и рвалась что-нибудь купить, побаловать их, сыновья-то её всё в обносках залатанных ходят, особенно Петеньку жалко, уже ведь большой, всё понимает и стыдится своих вещей. В следующий раз она обязательно их побалует, но для начала надо заиметь свои деньги, ехала ведь Маша в долг.
Закрепив на своих тележках по две большие клетчатые сумки, Маша и Шура отправились в обратный путь и вечером уже были в райцентре. Утром для автобуса было слишком рано, а теперь, вечером, слишком поздно. Маша поспрашивала такси - дорого.
— Говорю же тебе, что дорого, а ты не веришь. Идём, заночуем у моей сестры в общежитии. Ох, и спина как ломится, Господи!..
— Да, у меня тоже, - потёрла поясницу Маша.
У одинокой Шуриной сестры была не комната, а каморка. Они выпили чай с купленными пирожками и заснули на общей кухне прямо на своих клетчатых баулах. Кто-то заходил на кухню, звенел посудой, ворчал на них, но у Маши даже не было сил открыть глаза, они крепко слиплись от усталости и пережитых впечатлений. Ночью ей снилось, что она то торгуется на рынке, то ищет в панике воришку, который свистнул у неё кошелёк, а потом она будто бы и сама уже продавец, и с надеждой заглядывает в лица потенциальных покупателей, а они проходят мимо и ничего у неё не берут. Первым утренним автобусом они вернулись домой.
Так закрутилась у Маши жизнь челночная. Ни здоровья своего не жалея, ни внешности, таскала она из Одессы тяжёлые баулы, стояла и в холод, и в ветер с товаром на рынках, по будням в райцентре торговала, а на выходные стала ездить в Кишинёв, проводя ночь с субботы на воскресенье на железнодорожном вокзале, сберегая каждую копеечку. Деньги возымели над ней власть, хотелось больше, хотелось радовать своих сыновей, обеспечить им достойное будущее. Она твёрдо усвоила, что надеяться в этой жизни можно только на себя, что все вокруг только ради себя и шевелятся. Шура уже за ней и не поспевала, не так сильно жизнь прижимала соседку, как Машу - у той и дом хороший, и муж калымит, и по хозяйству дети взрослые вертятся. А у Маши окна гнилые, дверь того и гляди с петель сорвётся, мать больная и дети малые.
Только товар у неё закончится, как бегом опять в Одессу, пока курс не успел подскочить. Едет в поезде и молится - хоть бы успеть до очередного поднятия курса, хоть бы успеть! Вокруг неё такие же челночники - по пути в Одессу все проходы в вагонах свободные, а на обратном пути и в туалет не пройдёшь - всё заставлено объёмными сумками. За первые два месяца такой работы без выходных и отдыха она отдала долг Шуре, а родная бабушка деньги принимать отказалась. Маша подарила ей красивый пуховый платок и тёплую кофту на пуговицах.
Мальчишек своих только некоторыми вечерами и видела Маша, сил на них не оставалось. Лежит Маша, спину у неё ломит и цистит, как репей, прицепился, никак не вылечишь. Да когда лечить его? Утром опять ехать на рынок, весь день стоять на улице. Мать ей трав от воспаления раздобыла, Маша напьётся их, наглотается антибиотиков, и вперёд, вперёд деньги зарабатывать. Вскоре и гайморит к ней пожаловал, отлежалась несколько дней дома, за деньги свои испереживалась вся - надо было за товаром ехать, а вдруг цены взлетят? И половины из запланированного не сможет купить. Опять наглоталась Маша антибиотиков, на синие круги под глазами уж не обращает внимания, руки-ноги слабые, но делать нечего - тележку с пустыми сумками в зубы и скорей в Одессу, а саму чувство вины за детей не покидает - мать плохо смотрела за ними, жаловалась на головную боль. В Машином доме ей было неуютно, холодно, придёт, нехитрое приготовит что-то и домой, а потом за младшим в сад сходит. Дети часто то голодные, то вещи их грязные, то на Рустама жалобы за школьные драки. А какие предъявлять матери претензии? Хоть как-то смотрит за ними, и то слава Богу. Братья Машины и сестра только завидовали ей и не то, что помощи, доброго слова от них не дождёшься.
В конце весны Маша неожиданно получила письмо от свекрови Галины Семёновны. Женщина писала с большим теплом и глубоким раскаянием, опять молила Машу не держать на неё зла, говорила, что благодаря Маше переосмыслила всю свою жизнь, что очень скучает по внукам, ночами плачет, снятся ей все, даже Мишу отдельно не выделяла, писала обо всех в целом. Призналась она невестке и в своей зависти. "Ты ж с двумя детьми была, такая красивая, гордая, как королева, и все мужики слюнями по тебе исходили, а Лёнька и вовсе полюбил так, что женился. А я тоже довольно молодой была, когда одна с Леонидом осталась, да только замуж никто не звал, так, использовали и всё, а в жены бездетных брали. Вот и позавидовала я твоему счастью, зла желала и ненавидела, а теперь так раскаиваюсь, ой как мне совестно! Загубила я всем нам жизни своим ядом! А лесопильный завод наш обанкротился, сижу без работы и без денег, но хоть огород засадила, буду ждать урожая. Прости меня, грешную, от души молю и искренно желаю тебе всех благ."
Машу её письмо тронуло. Она написала ей о своей нынешней жизни и положила середину сложенного письма 20 долларов. Между женщинами, некогда ярыми врагами, завязалась тёплая переписка. Так уж сложилось, что Галина Семёновна стала единственным для Маши человеком, кому она смогла изливать свою душу, делиться радостями и горестями. Только одна Галина Семёновна так жадно интересовалась успехами Машиных детей, сопереживала и давала советы. За деньги она благодарила, но приказала больше не высылать, обещала, что сама выкрутится.
Обстоятельства того 1993 года в экономике сложились такими, что деньги откладывать было опасно. Инфляция скакала бешеными темпами, обесценивая заработанные непосильным трудом сбережения. Маша старалась купить что-то в дом, приодела детей. Петя с Рустамом всё лето были ответственны за огород: пололи, таскали воду из колодца для полива, урожай тоже убирали сами. Также следили за домашней птицей, кормили гусей и кур, а в обязанности Рустама входил выпас гусей, он гонял их к пруду для купания. Миша, если не ходил в детский сад, оставался на попечение бабушки. Дети, как и их мать, учились выживать самостоятельно. Маша вертелась волчком, жажда денег, а вместе с ними и более благополучной жизни, завладели всем её существом. Она мечтала полностью обновить дом, обшить его новым материалом, купить новую мебель, сделать, наконец, ремонт.
И она всё это делала постепенно. Одна, своими руками. А тут ещё у матери зубы испортились до такой степени, что жить невозможно. Маша отвезла её к стоматологу и оплатила две золотые коронки.
Когда осенью стало холодать, Маша поняла, что оттягивать с окнами и входными дверьми больше нельзя, они сгнили напрочь. На все отложенные деньги она сделала заказ на три окна и двери, только на вторую комнатку не хватило. После их установки она всё ходила вокруг дома и никак не могла налюбоваться на плоды своих трудов, испытывала давно покинувшее её чувство счастья.
На очередных выходных, когда нужно было ехать в Кишинёв на рынок, Маша оставила детей одних - мать находилась в больнице, у неё не проходили боли в сердце и Лида боялась нового инсульта. Вернулась Маша в воскресенье вечером и просто оторопела: глазницы окон пустые, дверей нет. На улице 15 градусов.
— Что случилось?! - ворвалась она в дом.
Петя и Рустам сидели на кровати, закутанные в одно одеяло. Работал телевизор. Увидев мать, они оба вскочили и заревели наперебой:
— Мама! Мама! Дядя Дима и дядя Лёша, твои братья, пришли ночью, вытащили окна, сняли двери! Нас они побили, сказали, будем орать - убьют!
Маша схватилась за сердце и села.
— Где Миша?
— Спит в комнате. Тётя Шура хотела нас к себе забрать, но мы решили, что будем тебя ждать.
Из окон и дверей страшно дуло. В ушах Маши гудело, словно её кто-то оглушил.
— Вы уверены, что это они?
— У них лица закрыты были, только глаза видны, но я узнал их по голосу, - подтвердил Петя. - Тётя Шура вызывала утром участкового, но милиционер у них ничего не нашёл. Я уверен, что это они!
Мальчик дрожал, вспоминая ночное унижение, винил себя, просил у матери прощения, что струсил, не смог дать отпор. Маша сидела вся бледная. Вечер на дворе, куда идти? И есть смысл ли? Она завесила дверь старым зимним одеялом, а к окнам приколотила ненужные драные покрывала, которые достала с чердака. Так и спать легли.
Начало *** Предыдущая