Впервые Алиса оказалась на похоронах, когда училась в пятом классе. Тогда какой-то лихач на «Ладе» сбил насмерть её одноклассника. В последний путь мальчика провожали всей школой. Собралась огромная толпа. От тех похорон у Алисы остался в воспоминаниях лишь людской гам и суета. А ещё вопросы мальчишек, передававшиеся от одного к другому:
— Ты видел? Видел?
Дети имели в виду, видел ли кто-то Кольку Семёнова в гробу. И каждый отвечал:
— Да, я видел! Я видел! И я! И я!
Почему-то всем было обязательно увидеть и сообщить об этом друг дружке, с какой-то восторженностью, восхищением, ведь для детей увидеть мертвым такого же ребёнка, как они сами, который ещё вчера сидел с ними в одном классе и сопел над очередной математической задачкой, было сродни тому, как люди прыгают с парашютом или окунаются в ледяную прорубь. Увидеть мертвеца казалось делом страшным и героическим. Вот все и твердили, что они «видели». Алиса тоже робко сказала, что видела. Хотя на самом деле не видела она ничего. Вой мамы погибшего Кольки, причитания и плач других родственников и учителей девочку оглушили. Ей казалось, что народ, собравшийся на похороны, чем ближе к гробу, тем больше походил на гору. Люди будто бы становились все выше и будто бы стояли друг на друге, окружив убитого мальчика.
Алиса меж людских ног, боков, курток, брюк, кофт, ботинок лишь заметила краешек красного сукна, которым был обит гробик. Она тут же отшатнулась и отошла, вынырнув из людского моря.
— Ну, видела? — с замиранием сердца поинтересовалась Катя Перепелкина.
— Да, — кивнула Алиса, и губы её дрогнули. Девочка разрыдалась.
— Ты чего? — спросила Катя.
— Кольку жалко.
— И мне, — тоже всхлипнула Катя.
Тут же к ним присоединились Мира Лимонова и Элла Феоктистова. Вскоре они рыдали всем классом. Кроме этих слез по Кольке Семенову, которого никто в классе особо не любил до его гибели, так как был он двоечником и хулиганом, да ярко-алого сукна на гробике, Алиса с тех похорон не запомнила ничего.
Гораздо лучше в памяти отложилось, как хоронили двоюродного дядю. Его Алиса почти не знала, видела от силы раза два-три, но по словам родителей, мировой был мужик.
Дядя Василий умер внезапно, от сердечного приступа, прямо на рабочем месте. Алисе тогда было лет тринадцать, и папа с мамой решили, что ничего страшного не будет, если девочка съездит с ними на похороны. Оставить её все равно было не с кем.
Первое, что оглушило Алису на тех похоронах и так и осталось с ней на всю жизнь, это запах. Покойник лежал в гробу на столе. В комнате собралось много родственников. Кто-то тихо причитал, кто-то плакал в голос, кто-то читал молитвы. В помещении стоял густой запах свечей, ладана и чего-то приторно-сладкого. Это что-то обволакивало, забивалось в ноздри и вызывала у Алисы тошноту. Только позже из разговоров взрослых она услышала, что так пахнет умерший человек, чьего тела уже коснулась неумолимая рука разложения. Столько лет прошло, а Алиса до сих пор слышит тот запах.
После было кладбище, которое Алисе в первый день совершенно не запомнилось. Ничего не осталось в памяти: ни как прощались с покойником, ни как заколачивали гроб, ни как забрасывали его землёй. Зато запомнились поминки в фабричном банкетном зале, который предоставил директор фабрики — дядя Василий был заслуженным работником, ветераном труда.
Алисе казалось странным, что люди ели, плакали, вспоминали умершего, снова ели.
— А салат-то ничего, постарались девочки, — говорила какая-то дальняя родственница Алисиной маме, имя этой женщины девочка не помнила. — Надысь хоронили Ивана Кирилловича, это наш бывший управдом. Поминки тоже тут справляли. Так такой стол плохой был, поесть ну совсем нечего.
Мама Алисы молча кивала.
— А рыбка-то какая красная жирная! Хороша! — хвалил ещё кто-то. — Не поскупились.
— Вы котлетки, котлетки попробуйте. Вкусны, — добавлял третий.
Мама жваргнула Алисе на тарелку большой кусок рыбы. Вообще-то, красную рыбу она обожала, но сегодня кусок в горло не шёл. Не потому, что ей было жалко умершего дядю Василия. Она его и не знала вовсе. А потому, что люди вокруг обсуждали еду, будто бы это застолье было праздничным. Вроде бы только человека похоронили, в землю положили, вроде бы только заливались слезами, а теперь едят! У тринадцатилетней Алисы в голове это не укладывалось. Мама с папой объяснили, что так положено — проводить покойника в последний путь поминальной трапезой. А уж кто там что за столом говорит — не её, Алисиного, ума дело.
Наутро снова поехали на кладбище. И на этот раз оно запомнилось ей гораздо лучше: огромный пустырь, на котором нет ни одного деревца, новые насыпи земли, заваленные венками, свежевырытые пасти могил, которые кладбищенские служащие подготовили к похоронам, намеченным на сегодня. Хмурая промозглая погода, которая резко сменила жару. Пронизывающий, пробивающий до самых костей ветер. В тонком платье и ветровке Алиса совсем окоченела, хоть папа с мамой поочередно обнимали её, пытаясь согреть.
После кладбища они сразу поехали домой. На следующий день Алиса затемпературила. Видимо, сказалось долгое стояние на заупокойном кладбищенском ветру. Она металась в горячке, и её все время преследовал треск свечей, сладко-приторный запах тления и фраза: «А рыбка-то какая красная жирная! Хороша!»
Много лет прошло, а Алиса до сих пор не переносит ни запаха, который стоит в церкви — ей кажется, что там пахнёт покойником, — ни вкуса красной рыбы.
______
Автор - Татьяна Ма
