Ночью на кладбище очень тихо. Темно, холодно. Продираясь сквозь заросли цветущей сирени, маленький мальчик блуждал по старой части сельского кладбища в поисках нужного места. Нужно было пройти ещё пару сотен метров, повернуть возле парочки могил и пройти по прямой. Мальчик уже не боялся. Он привык навещать родных в позднее время. В руках мальчишка сильно сжимал лопату, несоизмеримую его росту. Её рукоятка торчала над головой ещё сантиметров на десять. Но малыш уверенно шёл, готовый копать.
Минуя очередную стену кустов, малыш понял, что потихоньку выходит к новой части кладбища. Древние тяжёлые могильные плиты сменялись скромными деревянными крестиками и маленькими надгробиями из чёрного мрамора. Мальчик ступал осторожно, но быстро, стараясь не споткнуться об какую-нибудь валяющуюся корягу. Избегая главных широких дорог для проезда машин, ребёнок тихо семенил по узким тропкам между могилами.
Дело в том, что кладбище тщательно охранялось, особенно ночью, от всяких нерадивых подростков, готов, пьяниц и прочей нечисти, вдруг захотевшей подтянуться к мёртвым. Войти без препятствий в это время можно было только через дыру в заборе со стороны Старого кладбища, плавно перетекающего в Новое. Мальчик так и делал уже неоднократно, когда становилось особо одиноко по ночам. Или когда приходило время дёргать траву между каменных плиточек.
Малыш боялся включить фонарь, тянущий задний карман штанов. Совсем без света провернуть всё дело у него не получится, но и включать его бездумно - опасно. Что будет, если его найдут? Что будет, если отправят домой? Расскажут отцу?
На кладбище холодно. Всегда холоднее, чем среди живых. А может, это самовнушение. Но мальчонка запахнулся в свою не по размеру длинную куртку. Поёжился от тревожных мыслей. Зашагал быстрее.
Ещё пара минут, и ребёнок стоял у нужного места. Аккуратно он достал фонарь, будто тот мог завизжать в любую секунду и рассекретить мальчика, щёлкнул незаметную кнопочку. Луч осветил землю и маленький кусок травы рядом с могилкой. Положив осветительный прибор на землю, чтоб издалека свет не так бросался в глаза, малыш приступил к работе.
Закатанные рукава постоянно сползали, потому что куртка была велика и плохо держалась на худых ручках. И мальчик нервно поправлял их каждый раз, когда лёгкая ткань скатывалась до ладошек. Ползая на карачках, ночной гость дёргал немногочисленные пучки травы на могилке. Его не было меньше недели, но природу не обдуришь: она слишком сильная для того, чтобы её сломил какой-то мальчик. Трава быстро проклюнулась на стыках плит.
Закончив уборку на могиле, ребёнок подёргал травку с небольшого холмика, расположенного в одном шаге от надгробной плиты. Работяга молчал и натужно пыхтел. На этот раз он даже не плакал.
Когда оба холмика земли, скрывающих его семью, были убраны, мальчик достал пакетик с семенами из того же кармана, откуда доставал фонарь. Просто это был единственный не дырявый кармашек. Схватившись за лопату, он извернулся, ловко ухватился за деревянную рукоять и ударил лопатой в землю.
Место это малыш нашёл не так давно. Не больше месяца назад трагически умер кот семейства – Барсик. Самый обычный кот с коричневыми полосками на спине и белым пузом. Его сбила машина. Отец мальчика хотел просто выбросить мёртвое размозжённое тело, но малыш не дал. Вцепился в свалявшуюся от крови шерсть. Отец грубо высказал своё отвращение, пополняя словарный запас ребёнка. Но всё обошлось, даже пары оплеух не прилетело по голове. Честь котика была спасена. Завернув Барсика в белую простынь, малыш ушёл туда, где принято хоронить дорогих людей – на кладбище. Вечерело. Он молился, чтобы отец не заметил его пропажи. Страшно подумать, что будет, если малыш не успеет!
В первый раз идти по кладбищу было страшно. Очень. Чем ближе солнце клонилось к горизонту, тем сильнее извивались чёрные тени. Они тянулись к ребёнку, грозились схватить за ногу. Каждый скрип и гул ветра слышались диким рёвом. Казалось, что только попробуй вытянуть ногу перед собой – как тут же её откусит злая тьма. За надгробиями виднелись люди. Силуэты. Они сверлили гостя взглядом мёртвых глаз, но оставались безмолвны. Издать звук было страшно. Страшнее всего – закричать. Или даже громко вздохнуть. Мальчик дрожал, мечась от одной могиле к другой, в поисках свободного места для котика.
И тут что-то громко гаркнуло за спиной. Оглушающий звук прорезал ночную тишину и больно вдарил по перепонкам. Мальчик вскрикнул, вцепившись в простынь с другом. Но быстро понял, что натворил.
Он закричал! Нельзя было кричать! Теперь его точно заберут чёрные тени!
Сломя голову, мальчик рванул прочь. Куда-то далеко от того места, где он пролез через забор. Куда-то в другую сторону. Страх застилал глаза. На пути всё время всплывали преграды: могилы, плиты, скамьи и поминальные столики. Вокруг завертелся калейдоскоп из самых жутких страхов: тревожно кричали вороны, со всех сторон наступали тени, а мальчик, казалось, просто топтался на месте.
Но резко в лицо ударил луч фонаря.
— Кто здесь?! – громко потребовал незнакомых бас. Мальчик пригнулся за ближайший камень, инстинктивно прячась от неизвестности. Казалось – всё. Конец пришёл. Это свет в конце тоннеля. И очень уж не хотелось туда идти. От страха дыхание спёрло в груди. Мальчик застыл, как заяц перед комбайном.
— Так, выходите! Я слышал вас! Давайте, не усложняйте мне работу! – по земле рассыпались быстрые тяжёлые шаги. И на милость всем богам – в противоположную сторону от мальчика.
Перепуганный, как зверёныш, он высунул нос из-за укрытия. Среди могил топтался полный низкий мужчина с очень широкими плечами. По форме он напоминал квадрат. Размахивая огромным фонариком, мужчина водил по надгробиям, бледным лицам на портретах. Но никого не находил.
Страх отпустил малыша. Он понял, что это не смерть. Это охранник! И очень будет плохо попасться ему на глаза ещё раз. Тихонько отступая задним ходом, мальчик поспешил убраться. Ступая тихо, как мышонок, он ускользнул от жадного луча огромного фонаря охранника.
Мальчишка огляделся. Теперь кладбище больше напоминало парк, чем заброшенное страшное место. Новые тонкие кресты чередовались с маленькими, без излишеств, надгробиями. Здесь старое кладбище переходило в новую его часть.
«Ага», – подумал мальчик, – «Значит, охранник живёт только в новой части». Он чувствовал себя детективом, разгадавшим самую сложную загадку. Хотелось почесать подбородок и задумчиво хмыкнуть. Но произносит вслух хоть что-то он боялся. И руки были заняты. Да и загадка с лучом света была вовсе и не загадкой. Однако, мальчик радовался тому, что не попался охраннику.
На улице совсем стемнело, и в свете полной луны малыш мог видеть лишь те лица, которые проходил мимо. Остальные же были для него размытыми, съеденными темнотой, загадкой.
И он увидел маму. Пропавшую.
***
— Нету её! Ушла, всё! Бросила тебя на мою шею... И не смей больше спрашивать за эту шмару, – сказал отец, когда маму увезли в больницу.
— Куда ушла? Папа, куда мама ушла? – не унимался малыш. За что получил смачной оплеухи по голове и порцию криков. Нравоучения. «Не высовывайся, не спрашивай, беги, прячься».
Малыш очень любил свою маму. Нежные руки, вкусный запах. Она читала мальчику сказки в огороде под яблоней, когда природа дышала теплом и светом. Мама всегда говорила ласковым, тихим голосом.
Кроме моментов, когда ругалась с папой. Порой родители мальчика могли ругаться на пустом месте. Отец просто вскакивал, начинал страшно кричать, реветь, махая руками. Нередко эти руки прилетали по жене. Зачастую с её лицом знакомились стулья, веники, книги, кухонная утварь.
Мама пыталась уйти. Женщина обращалась к своей маме за помощью. Приходила на порог, плакала. Бабушка её не пускала: «Ребёнку нужен отец». Она не помогла.
Мама приходила к подругам. «Попробуй изменить себя, найди к нему подход». Они не помогли.
Однажды, когда на лице мамы появилась огромная фиолетовая шишка с красными крапинками, в их дом даже приезжали серебряные машины с красно-синими мигалками, которые так нравились мальчику. Малыш заигрался у машины, пока дяди в синих костюмах разговаривали с родителями дома. Когда гости попрощались и вышли из дома, малыш испугался. Лица у них были злые. Как у папы. Мальчик спрятался за машину.
— Сама виновата, что выбрала такого! Они чё, не смотрят, от кого рожают?
— Так вот же! Глупое бабьё! Не нравится – уходи, курица. А нам теперь работать, чтоб она же потом заявление забрала.
Переговаривались дяди. Мальчик ничего не понял. Они не помогли.
Тем же вечером в их дом приехала ещё одна машина с мигалками. Большая, белая, с огромным кузовом, куда на носилках вкатили маму. Мальчик бежал в след за людьми в белых халатах и плакал. Тянул ручки к каталке. Прежнего лица мамы не было. Вместо него осталась непонятная кровавая кашица, которая сочилась и громко булькала кровью. На голову женщины нацепили прозрачную маску. Мама не отзывалась. Люди суетились. Мир сжался до размера кузова белой машины. Малыш ещё не понимал, что происходит, но чувствовал что-то очень страшное. Что-то непоправимое. Оттого он орал. Плакал, заливаясь слезами. Будто выражая боль мамы, так как сама она была уже не в состоянии даже дышать самостоятельно.
С того момента отец запретил говорить о маме. И за каждый вопрос малыш получал подзатыльник или наказание. Но верить в то, что мама ушла, мальчик не собирался.
Он ждал её каждый день. Он кормил любимого кота мамы, ставшего единственной отдушиной. Он заправлял сам кровать. Он мыл посуду. Даже старался подметать в доме, но получалось плохо. Он поливал яблоню в их огороде. Так нравилось думать ему, что когда мама вернётся, то будет счастлива. Она похвалит сына, обнимет и поцелует. А малыш прижмётся к ней, схватит маленькими ладошками и будет глубоко вдыхать её запах. Запах любви и спокойствия.
Они бы ушли вместе. Втроём с котом. Без папы. И никогда бы больше не возвращались в родной дом. Мальчик рисовал кривые фигурки разноцветными карандашами, где мама стоит в цветах с большими круглыми лепестками, а рядом бегает сам малыш и кот. Он плакал по ночам, вжимался в её подушку, мечтая о далёких тридевятых царствах из сказок.
Отцу же не было дела ни до чистоты, ни до ребёнка. К нему часто ходили гости: то из серебряной машины с мигалками, к которой мальчик больше не хотел подходить, то с бутылками и пакетами, полными невкусной засушенной рыбы.
И вот Барсика сбили. Котика не стало. Мальчик не уберёг. Вырвав с боем мёртвую тушу у отца, мальчик не смел заплакать. Ведь он мужчина, мамин защитник, ему нельзя проявлять слабость.
— Фу, выкинь эту дрянь! Чтоб я её не видел! Сейчас же, – зацедил ядом отец. — Не до этого куска говна сейчас...
И удалился в дом. А мальчик решил сбежать, пока не видит отец, и отпустить друга достойно.
***
На кладбище он увидел маму.
В груди мальчика что-то защемило. Он будто повзрослел. На глазах выступили слёзы. И как бы он не вытирал ладонями глаза, как бы не жмурился – они не уходили. Он подошёл к кресту.
Мало кто знает, но на самом деле, в первое время на могилы ставят обычные деревянные кресты. Житие у нас, у односельчан, не богатое, а смерть внезапна, как вспышка. Памятники стоят дорого. Так что убитые горем родственники зачастую могут насобирать лишь на крестик.
Вот и маме достался только крестик и скромный маленький портрет.
Красивое лицо. Не такое, как при последней встрече. Блестящие глаза, полные нежности. Кажется даже, что они всё ещё живут. Будто вот-вот она моргнёт. Но это лишь так кажется.
Малыш обнял крестик так сильно, как смог. Дерево больно впилось в кожу. Всё ещё боясь издавать звуки, он тихонько заплакал. Мир из разноцветных карандашей сгорел. Яркие краски погасли, оставив место пустоте и холоду. Вокруг заплаканного личика то и дело поднимались клубы пара. Хоть мальчик был ещё мал, но прекрасно понимал, что такое смерть.
Смерть – это когда твои родные и близкие ждут тебя на небе. Но в жизни на земле ты их больше не увидишь. Никогда.
Мама не вернётся.
Вспомнился Барсик. Сквозь горячие ручьи и страх остаться в темноте одному, малыш выудил песочную лопатку из кармана. Тогда он ещё думал, что кладбищенскую землю можно разрыть детской лопатой. Но, столкнувшись с холодной, непреклонной, реальной землёй, лопатка сломалась, как детство о жестокую жизнь. И была выброшена за ненадобностью. Пришлось рыть могилу для Барсика руками.
Так мальчик и нашёл свою маму, нашёл это место. Он ходил сюда каждый раз, когда одиночество становилось невыносимым. Или когда отец был особо зол.
С каждым днём мужчина всё чаще и чаще бил ребёнка. На ногах жгучими шипами расцветали синяки и царапины. Дом превратился в пустую, бездонную пропасть.
— Меня посадят, – однажды пробубнил отец сыну, повесив голову над рюмкой с прозрачной жидкостью. Его шею съели тяжёлые плечи. Он ссутулился. Казалось даже, состарился.
— А тебя заберут в детский дом. Ну, или до бабушки, – его безучастный взгляд скользнул по столу и наткнулся на бутылку с тем же содержимым, что и в стакане. Залпом осушив остатки сначала из рюмки, а затем из бутылки, мужчина смолк. Ушёл в себя.
— А что такое «детский дом»? – почти шёпотом спросил мальчик. Почему-то представилось ужасное, тёмное место, куда забирают непослушных детей. Отец не отвечал. На столе лежали только яблоки в целлофановом пакете. Желудок малыша голодно заурчал.
— Пап?
— Место, куда отправляются ненужные дети.
— Я что, никому не нужен? – мужчина молчал. Глаза его покраснели. Казалось, что он вот-вот заплачет. И слёзы эти были явной жалостью к себе. Мальчику стало мерзко на него смотреть.
Затхлый запах и перегар забивал ноздри. Малыш знал, что в холодильнике ничего нет. Даже в прихожке под лавкой закончились соленья, которые закрывала мама. Жутко хотелось есть.
Малыш потянулся за яблоком. Отец тупо уставился перед собой, не обращая внимания на ребёнка. Мальчику было страшно. Глаза мужчины напротив не выражали ничего. Так может смотреть только бесчеловечное существо, за душой не имеющее ничего. Естественно, малыш этого не знал, но внутренне ощущал угрозу. «Что он может сделать? А что если схватит за руку? Что если опять побьёт? Что если меня увезут в белой машине, как маму?».
Увезут за мамой.
Мелкие пальчики ловко схватили красный плод. Будто услышав сигнал «старт», мальчишка соскочил с места и ринулся в комнату. Будто бы желание съесть яблоко могло как-то его подставить. Будто отец мог погнаться. Напасть. Как зверь.
Но сзади было тихо. И малыш вцепился в яблоко всеми зубами, что у него были. Глотал, почти не жуя. Пока не наткулся на косточки.
Вспомнилась мама. Вспомнилась яблоня в саду. Сказки. Мама. Её руки.
Из глаз опять потекли слёзы. Забившись лицом в мамину подушку, он прорыдал так несколько часов. А потом кое-что понял.
В какой-то детской передаче малыш видел, что если посадить косточки в землю, то из них может вырасти дерево. В голову пришла по-детски прекрасная идея: вооружиться лопатой и посадить на могиле мамы и Барсика яблоню. Чтобы там, на небе, они могли подождать малыша. А потом они с Барсиком вечно бы слушали сказки мамы, сидя под прекрасным деревом.
Когда стемнело, малыш откопал в кладовке небольшой фонарь и лопату, выше самого мальчика. Настоящая, взрослая лопата, которую тяжело держать в маленьких руках. Малыш и пользоваться-то ей не умел. Но другой не было. Аккуратно, будто это самое дорогое, что есть на земле, вытащил из яблочного огрызка косточки, а затем бережно завернул их в найденный пакетик. Отец всё ещё сидел на кухне, тупо пялясь перед собой. Пройти мимо него труда не составило. Мальчик накинул на плечи материнскую старую куртку. Вечера становились всё холоднее и холоднее. Близилась осень.
***
И вот, кое-как ухитрившись выкопать между двумя холмиками неглубокую ямку, мальчик выпрямился передохнуть. Садовый инвентарь быль очень тяжёлым. Вгонять металлическое остриё в землю получалось с огромным трудом. А вытаскивать из ямки тянущую вниз грязь – ещё тяжелее. Он долго старался. Он пыхтел и потел. Он представлял, как мама будет счастлива.
Дело было почти сделано. Бережно вытянув из пакетика все косточки, мальчик с нежностью опустил их одну за одной в выкопанную лунку. Любовно укрыл землёй. Было бы ещё неплохо полить растение, но воды поблизости не было.
Глубоко выдохнув, мальчонка опустился на землю. Всмотрелся в фотографию мамы. Перевёл взгляд на холмик рядом.
— Теперь вам там будет хорошо... – прошептал ребёнок. Его слова унёс холодный, тревожный ветер.
Начиналась гроза. Малыш спешил домой, внутренне молясь, что отец всё так же сидит на кухне и таращится в стену непонимающим взглядом. Но когда порог дома остался позади, мальчика бросило в жар. Отца на кухне не было. Стул был пуст. Ребёнок тихонько закрыл за собой дверь. Завывания ветра стихли за деревянной преградой и теперь заглушались только стуком перепуганного сердца.
Малыш прошёл вглубь дома. Там, в детской комнате, без света, на диванчике сидел мужчина. В полумраке его лицо приобретало угрожающие очертания: перекошенный в злобе рот, хмурые брови, бегающие глаза. Он вертел в руках пустую бутылку.
Сердце пропустило пару ударов. Отец обнаружил его пропажу. Теперь неизвестно, что будет. Ноги отяжелели, будто приклеились к полу. Что делать? Что если он поднимет глаза? Мальчик старался дышать реже. Он думал, куда бы спрятаться? В спальню? В ванну? Под стол? Маленький мозг бешено перебирал варианты спасения. На глазах наворачивались слёзы.
«Хоть бы он меня не увидел».
За окном сверкнула молния, яркой вспышкой на мгновение озарив тёмную комнату. Тогда, всего на мгновение, малыш увидел глаза отца. Они смотрели прямо на ребёнка. Жадно. С ненавистью. Душа сжалась, стараясь скрыться в теле.
— Ну чо, малой, рассказывай, – мужчина активнее завертел бутылкой в руках. — Где шлялись? – язык его заплетался. От него несло горькой прозрачной водой.
— Я был у мамы, – не подумав, от страха выпалил мальчик.
— У какой мамы, бля? Нет мамы твой больше. Где ты был? – тон его голоса опасно рос.
— До мамы ходил. На кладбище… – не успел мальчик договорить, как мужчина резко подскочил с кровати.
— Какого хера ты по кладбищам ночью шляешься?! Делать тебе нехер, придурок мелкий?! Выродок! Не смотри на меня так! Не смотри! Глазёнки твои мерзкие, как у мамаши! – мужчина медленно подходил ближе. Он перехватил бутылку в руке, схватив ту за горлышко. Поудобнее. – Вот бы тебе их раскрошить, как и этой тупой суке...
Мальчик прижал руки к груди. Схватился от страха за куртку, которую так и не снял. Вжался. Но спасения не было. Осознание гораздо медленнее доходило в маленькую головку под действием ужаса. Мальчик понимал, что это за движения, что это за походка. Отец готов напасть. И бить он собирается бутылкой.
— Так это ты... Ты заставил маму умереть? – тихонько пролепетал ребёнок.
— Ну да, и чо? – ему было плевать.
Адреналин в крови забурлил. Заходила ходуном злоба, перекатываясь с одного конца маленького тела на другой. За себя было уже не так страшно. Было обидно. И больно.
— Зачем? Зачем ты забрал у меня маму?! – прикрикнул мальчик.
— Не смей орать на меня, гадёныш!
И мужчина ринулся вперёд. Малыш еле среагировал, чтобы развернуться в сторону ванной комнаты. Там на двери есть щеколда. Только бы добраться. Изо рта само собой вырвался протяжный, детский крик. Перепуганный, высокий. Он протянул ручку к двери. Отец был совсем близко. Огромная рука, казалось, нависла своей тенью ястребом, и вот-вот схватит маленького зайку. Малыш тянулся. Шаг, второй. Секунда. Мгновение.
Успел!
Дёрнув ручку двери в ванну, мальчик прыгнул в комнату и спешил было захлопнуть дверь. Но заветного щелчка не последовало. Между дверью и стеной образовалась преграда: мужчина успел засунуть ногу в дверной проём. Он с силой толкнул дверь, да так, что спихнул малыша с ног. Малыш увалился на бок и только сейчас всё осознал.
— Нет... Нет! Пожалуйста! Папа, не бей! – он жалобно закричал. И даже в такой момент не заплакал. Он пытался отползти, но ему не дали и шанса. Иного выхода, как через дверь, которую заслонил отец, просто не было. Нет окон, чтобы вылезти или хотя бы покричать, попросить о помощи. Это конец.
Мужчина за секунду влетел в комнату и включил свет, чтобы лучше было видно представление. Схватив ребёнка за руку, он притянул его к себе. Свирепый взгляд впился в самую душу.
— Папа, нет!
— Спрашиваешь, почему я мамку твою убил? Да потому что она была тупой, никчёмной курицей! Вот почему! – лицо мужчины горело бездумной злобой. Горькая вода портит разум. Сейчас этот человек был готов на что угодно. Он страшно выпучил глаза с полопавшимися капиллярами и заржал в лицо сыну. Рука с бутылкой замахнулась и с силой опустилась на тело ребёнка.
Удар отозвался глухим эхом, отражаемым от стен ванной. Плечо ужалила горячая, пульсирующая боль. Мальчик закричал. Он пытался вырваться, отползти, укрыться. Мужчина отпустил тощую ручку. И замахнулся ещё раз.
— Ей требовалось только работать и не возникать. А твоя любимая мамочка захотела уйти! Представляешь, да? Бросить меня! Накатала на меня заяву, сволочь, – удар за ударом расцветал на теле малыша. Бутылка прилетела по рукам, по спине, по шее. Ребёнок отчаянно кричал и звал на помощь. — Но никто ей, конечно, помогать не собирался. Я не думал её убивать. Просто так захотелось ударить её наглое лицо... Выбить её глаза. Такие же, как у тебя!
Удар. Эхо. Затылок будто бы разлетелся. Мир в миг посветлел. Вокруг вспыхнули яркие звёзды. Очертания привычных вещей и смыслов поплыли. На секунду малыш забыл, где он находится. Но острая боль вернула его в сознание.
— А-а-ай, папа, хватит! – мальчик открыл глаза. На холодный кафель откуда-то капала красная жидкость, — папа, у меня капает...Папа...
Малыш лепетал себе под нос всё тише и тише. Но отец его не слышал. И слушать не хотел. Пьяное, горячее безумие охватило его разум, и теперь выплёскивалось на тело сына. Удар, удар, удар.
Когда по голове прилетело во второй раз, мальчик обессиленно упал.
Послышались звуки рассыпающегося стекла по кафелю. Бутылка разбилась. Теперь она острая. Малыш закрыл глаза. Что-то пульсирующее и горячее гладило затылок. В комнате запахло железом.
Мальчик вспомнил маму. Её ласку. Её руки. Её голос. Вспомнил яблоню. Из воспоминаний спутанного сознания выплыл Барсик.
Мужчина замахнулся.
«Мама, помоги» – только и пронеслось в голове малыша.
И тут послышался гулкий, звонкий грохот. Рядом с мальчиком свалилось тело. Ребёнок приоткрыл глаза.
Его отец лежал рядом. Он еле шевелился. Его глаза странно закатились, будто бы отец сильно хотел спать. Он пытался шевелиться, но не долго. В конце концов он обессиленно опустил голову на кафель. Отключился.
Рядом с ним валялась тяжёлая навесная полка. Лет сто она висела над дверью в ванну, служила хранилищем для шампуней, мочалок, порошков. Тяжеленная, деревянная, ещё советская. Свалилась аккурат на голову мужчины.
Он дышал. Значит, просто вырубился.
Мальчик слабел. Руки и ноги уже онемели. Он попытался встать. Кое-как тельце поддалось. С шеи плотными ручьями текла кровь. Страшно было трогать затылок. Весь кафель был перемазан. Теперь в комнате воняло перегаром и рассыпавшимся отбеливателем. Малышу жутко захотелось выйти.
На улице было темно, ливень тарабанил по крыше. Никто не услышал бы за этой стеной воды криков ребёнка. Еле перебирая ножками, мальчик вышел на крыльцо.
Хотелось к маме. Дико хотелось к маме.
Он повернул в сторону огорода. Туда, где летом мама читала ему сказки.
— Сынок, промокнешь. Иди скорее сюда!
Мальчик моргнул. Мир расцвёл. Сияло яркое горячее солнце. Настолько яркое, что в воздухе рисовались солнечные зайчики. Мама сидела под яблоней в своём домашнем сарафане в цветочек. Она поманила сына рукой.
Мальчик встрепенулся. Это мама! Живая!
— Мама! Мамочка! – ринулся навстречу мальчик. Тело лёгкое, будто невесомое.
В груди клокочет живой птичкой радость. Душу распирает. Вокруг целая поляна разноцветных цветов с красивыми круглыми лепестками. Босыми ногами малыш побежал по тёплой зелёной траве.
— Мама!
— Давай, иди скорее сюда, – её тёплая улыбка стёрла боль и страх. Малыш вытянул вперёд рук и, не тормозя, влетел в объятия женщины.
— Ох, здоровяк, ну ты и разогнался! – ойкнула женщина и улыбнулась. Пошутила. Но мальчик не смеялся. Он вжался маленькими кулачками в подол домашнего платья, зарылся носом в её плечи и заплакал, сильно вздрагивая плечами.
— Мой маленький, чего ты? Не надо плакать, – её тёплая живая ладонь коснулась макушки, с нежностью, с которой может только мама, провела по затылку. Пальцы заиграли с детскими тонкими волосиками.
Мальчик не хотел плакать. Правда. Он собирался держаться. Держаться до конца, чтобы быть для мамы защитой и опорой. Но когда он увидел её... Ничего больше не имело значения.
— Мама, зачем ты ушла? Я так ждал тебя, – сипло бубнил ребёнок, зарываясь крепче в маму, — Я каждый день ждал… Я убирался, я поливал яблоню, я кормил котика...
— Я знаю. Я наблюдала за тобой. Ты у меня такой большой молодец, – женщина коснулась лба губами. По телу малыша разлились волны удовольствия. Женское тепло грело не хуже июльского солнца.
— Зачем ты меня оставила? – он поднял глаза, полные слёз, на маму.
— Что ты, милый. Я тебя не бросала. И никогда тебя не брошу. Я всегда буду с тобой, пока ты меня помнишь, – она нежно улыбнулась, но мальчик разозлился.
— Но я не хочу тебя вспоминать! Я хочу быть с тобой! Слушать твои сказки. Я хочу уйти с тобой и с Барсиком!
Как по команде, из-за дерева вальяжно выплыла толстая пушистая тушка с полосками на боку и белым пузом. Кот красиво расположил свои мохнатые телеса на травке и принялся вылизываться.
— Ах! – воскликнул мальчик. — Барсик! Живой!
Кот тут же был притянут за верхние лапы к заплаканной детской физиономии. Коту это не понравилось. Но ради хозяина он, так уж и быть, готов был потерпеть телячьи нежности. Мама обняла обоих, прижала к груди. Вся троица устроилась по-удобнее и уставилась вверх. В кроне гулял озорной ветерок, игриво трепетавший за волосы. Зелень мерно покачивалась, пропуская через себя яркий солнечный свет.
— Я не хочу уходить, – снова проговорил мальчик. Женщина тяжело вздохнула и прижала ребёнка к себе сильнее.
— А давай я расскажу тебе сказку?
— Да! Да, давай! А какую? Барсик, какую сказку послушаем? – мальчик аж подпрыгнул от радости и вопросительно глянул на кота. Тот хорошенько зевнул, потянулся и улёгся на ногу хозяйки. — Тебе всё равно, что слушать, да? Ну ты и соня...
— Послушай вот такую сказку: это было далеко-далеко, дальше тридевятого царства, в лесах и тёмных чащах. Маленький оленёнок потерял свою маму...
Малыш устроился на руках матери. Мама была такой мягкой и тёплой, а мир вокруг радужным, что хотелось просидеть так вечно. Страх и тревога вышли из тела, оставляя за собой только тяжёлую усталость. Глаза сами собой начали закрываться.
— Но его мама осталась жить в памяти. Он помнил её наставления и нежный голос. Поэтому смог пережить все трудности. Он знал, что часть его мамы жива тогда, пока живёт он сам.
Мальчик слушал мамин убаюкивающий голос. Её ладони гладили маленькую макушку. Тихонько мурчал кот. Вверху, над головой, шепталась листва. Самые счастливые минуты в жизни.
— Оленёнок не сдавался, он стремился вырасти добрым, сильным и честным. Благодаря стараниям, так и случилось. Он защитил весь лес, нашёл красивую олениху и завёл с ней детишек, – закончила рассказ женщина. Она прижала сына к груди и крепко поцеловала в макушку, будто в последний раз, — Ты тоже должен быть таким же сильным, как оленёнок. Ты должен прожить долгую счастливую жизнь. Я так хочу увидеть твоих детишек. Хочу увидеть твою старость. Хорошо, малыш?
«Да, мама» – не находя сил ответить из-за сонливости, мальчик ответил про себя. Он согласился, хотя ничего не понял из того, о чём просила мама.
— Хорошо, солнышко моё. Я люблю тебя. Я так тебя люблю... – на мгновение голос мамы стал сиплым.
«И я тебя люблю».
«Прощай».
***
— Эй, смотри, там! Пацан валяется! – мальчик услышал приближающиеся шаги, — твою мать! Он весь в крови, – чьи-то руки коснулись шеи. Голос человека был незнакомым, низким, басистым. Мужской.
— Живой! Зови медиков, Володь! Это их сын походу! – прокричал человек, и тут же шёпотом добавил, — И кто вообще додумался оставлять ребёнка с этим психом? Куда опека смотрит...
Малыш открыл глаза. Серое холодное небо царапали голые верхушки дерева. Яблоня.
— В себя пришёл! Ты как, малец, говорить можешь? Давай, аккуратно. Я помогу тебе. Вставай. Во-о-от так! Держись крепче.
Дяденька в синей форме подхватил малыша на руки. Не совсем было понятно, что происходит. В голове спутались мысли. Они спотыкались друг о друга, падали, сжимались и растворялись. Затылок ужасно болел.
«Хочу обратно к маме и Барсику. Там больно не было».
Мальчик мог только смотреть, как отдаляется в окне скорой помощи его дом, мамина яблоня. Ребёнка погрузили в тот же большой кузов, что и его маму когда-то. В глубине души мальчик даже обрадовался, что сейчас, возможно, тоже умрёт. Но потом вспомнил, о чём попросила его мама.
«Ты тоже должен быть таким же сильным, как оленёнок. Ты должен прожить долгую счастливую жизнь».
По щекам снова покатились слёзы. И малыш их даже не сдерживал.
- Хорошо, мама...